Теннисистка

Теннисистка (англ. Tennis Girl) — культовая фотография, на которой запечатлена молодая женщина на теннисном корте. Правой рукой она держит ракетку, а левой приподнимает сзади платье, показывая, что она без нижнего белья.

История

Фотография сделана Мартином Эллиоттом в сентябре 1976 года в Бирмингемском университете. На ней изображена Фиона Батлер — на тот момент восемнадцатилетняя девушка Эллиотта. Фотография постановочная: Батлер не умела играть в теннис, а платье, ракетка и мячи были одолжены.

Фотография впервые была опубликована арт-ретейлером Athena в 1977 году в качестве части календаря, приуроченного к серебряному юбилею Елизаветы II.

В 1978 году фотография получила широкое распространение, когда начала продаваться в магазине плакатов Athena за 2 фунта стерлингов. Было продано около 2 миллионов экземпляров плаката. Плакат стабильно продавался на протяжении 1980-х годов и вышел из обращения только в 1994 году, когда материнская компания Athena обанкротилась.

В 2001 году Батлер заявила в интервью, что нисколько не стесняется фотографии (англ. “I'm not at all embarrassed about that photo”).

Эллиотт умер в конце марта 2010 года.

Популярность и пародии

Изображение пользуется большим спросом у коллекционеров и знаменитостей, в том числе у Джонатана Росса, Рики Джервейса и Адриана Пирса.

В разное время фотография пародировалась самыми разными людьми, например, Аланом Карром и Кайли Миноуг.

В эпизоде «Карусель» телесериала «Красный карлик» Кот говорит: «Нас скопировали больше раз, чем фотографию теннисистки, чешущей свою задницу» (англ. “We've been copied more times than the picture of the tennis girl scratching her butt!”).

Сюжет, запечатлённый на фотографии, использовали в рекламе теннисной видеоигры «Davis Cup World Tour» для приставки Sega Mega Drive.

В 2011 году скульптор Бен Дирни создал скульптуру покрытую золотом, которая в точности повторяет сюжет запечатлённый фотографом Мартином Эллиоттом. Моделью для скульптора стала всё та же Фиона Батлер фигура которой, по заявлениям скульптора, практически не изменилась.

Отрывок, характеризующий Теннисистка

«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.