Тенскватава

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Тенскватава (англ. Tenskwatawa; 1775 — ноябрь 1836) — религиозный и политический лидер индейского народа шауни, известный также как Пророк или Пророк Шауни.





Биография

Ранняя жизнь

Тенскватава родился в 1775 году, при рождении он получил имя Лалаветика — Производящий Много Шума, Многошумный. Точно не установлено к какому народу принадлежала его мать. По данным одних источников она была из криков или чероки, по другим — происходила из пекови, одной из групп шауни.[1][2] Она оставила сына и покинула свою семью, а отец Лалаветики умер до его рождения.

Лалаветика рос в окружении своих братьев и сестёр. Он не прославился как охотник или Воин, в отличие от многих других мужчин шауни. Кроме того, он потерял глаз во время несчастного случая на охоте. В результате всего этого Лалаветика стал объектом для насмешек в своём племени и начал употреблять алкоголь.

Видение

Жизнь Лалаветики изменилась в мае 1805 года. Во время очередной пьянки он упал в костёр и соплеменники посчитали его умершим. Но Лалаветика очнулся и поведал о своём видении, которое пришло ему во сне.

Вскоре он начал проповедовать среди шауни. Его духовное учение призывало к отказу от межплеменных войн и ограничению контактов с белыми людьми, которые по его мнению являлись причиной многих бед индейцев. Он призывал к отказу от алкоголя, одежды и товаров белого человека. Лалаветика сменил своё имя на Тенскватава — Открытая Дверь. Последователи учения Пророка казнили нескольких индейцев, принявших христианство, обвинив их в колдовстве и сотрудничестве с американцами.

После того, как он предсказал солнечное затмение в 1806 году, количество его последователей стремительно возросло. Но некоторые индейские лидеры не желали вступать в военный конфликт с США, среди них был и вождь шауни Чёрное Копыто, который призвал Тенскватаву и его брата Текумсе, военного лидера шауни, покинуть район, дабы избежать войны с американцами.[3] Вождь племени потаватоми Уинамак пригласил Тенскватаву, Текумсе и их последователей на земли своего племени, на северо-западе современного штата Индиана. Тенскватава приглашение принял и основал поселение Профетстаун или Город Пророка, недалеко от места слияния рек Уобаш и Типпекану (англ.).

Война Текумсе

Растущая популярность Тенскватавы привлекала к нему новых последователей.[4] В результате в районе Профетстауна образовался индейский племенной союз, ставший известным как Конфедерация Текумсе. Военным лидером индейского альянса стал Текумсе. В состав союза входили: шауни, делавары, потаватоми, фоксы, сауки, кикапу, веа, майами, оттава, пианкашо, минго, сенека, оджибве, чикамога-чероки и вайандоты. Конфедерация насчитывала около 3000 воинов, разбросанных на территории Старого Северо-Запада.

В начале ноября 1811 года Уильям Гаррисон собрал отряд из 1200 солдат и ополченцев и двинулся к Профетстауну. Отправляясь на встречу с представителями Пяти цивилизованных племён, Текумсе запретил брату вступать в вооружённый конфликт с американцами, однако несколько индейских воинов напали на поселения белых, расположенных неподалёку от Города Пророка. Нападение индейцев послужило предлогом для вооружённого вторжения американцев. Тенскватава, в отсутствии Текумсе, оказался перед выбором — готовиться к сражению или идти на мирные соглашения с американцами. В итоге индейцы решили атаковать войско Гаррисона. 7 ноября 1811 года состоялось Сражение при Типпекану, в котором победу одержали американцы, Профетстаун был сожжён. Тенскватава потерял многих своих последователей, а индейский союз так и не смог восстановить свою прежнюю мощь.

Последние годы жизни

В октябре 1813 года в битве на реке Темзе погиб брат Тенскватавы — Текумсе. Сам Пророк в последующие годы безуспешно пытался вернуть лидерство среди индейцев. В 1825 году при его содействии многие шауни покинули свой прежний район и переместились к западу от реки Миссисипи. В 1826 году он основал новое индейское поселение на месте современного города Канзас-Сити.

Тенскватава скончался в ноябре 1836 года в своём поселении на востоке современного штата Канзас.

Напишите отзыв о статье "Тенскватава"

Примечания

  1. Schutz, Noel. [www.shawnee-traditions.com/Lineage.html «The Family of Tecumseh & Tenskwatawa»]
  2. Sugden, John. Tecumseh: A Life. New York: Holt, 1997. ISBN 0-8050-4138-9 (hardcover); ISBN 0-8050-6121-5 (1999 paperback).
  3. Owens, Robert M. [books.google.com/books?id=bKWrfrjrLEUC Mr. Jefferson's Hammer:William Henry Harrison and the Origins of American Indian Policy]. — Norman, Oklahoma: University of Oklahoma Press, 2007. — С. 210. — ISBN 978-0-8061-3842-8.
  4. Sugden, John. Tecumseh: A Life. — New York: Holt, 1997. — С. 168. — ISBN 0-8050-6121-5.

Литература

  • Edmunds, R. David. [www.amazon.com/dp/0803267118/ The Shawnee Prophet]. — Lincoln, Nebraska: University of Nebraska Press, 1985. — ISBN 0-8032-1850-8.
  • Cave, Alfred A. Prophets of the Great Spirit. — Lincoln: University of Nebraska Press, 2006. — ISBN 080321555X.
  • Funk, Arville. A Sketchbook of Indiana History. — Rochester, Indiana: Christian Book Press, 1969, revised 1983.

Ссылки

  • [www.biographi.ca/009004-119.01-e.php?&id_nbr=3689 Biography at the Dictionary of Canadian Biography Online]

Отрывок, характеризующий Тенскватава

– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.