Теобальд (архиепископ Кентерберийский)

Теобальд Theobald
Архиепископ Кентерберийский
Посвящение	8 января 1139
Интронизация	1138
Конец правления	18 апреля 1161
Предшественник	Вильгельм де Корбейль
Преемник	Томас Бекет
Умер	18 апреля 1161(1161-04-18)
Похоронен	Кентерберийский собор

Теобальд (или Тедбальд; англ. Theobald; ум. 18 апреля 1161) — архиепископ Кентерберийский в 1138—1161 годы, крупный государственный деятель периода феодальной анархии в Англии 1135—1154 гг., покровитель Томаса Беккета.

Биография

Юность и избрание архиепископом

Родители Теобальда были нормандцами и происходили из окрестностей Тьервиля, недалеко от Бек-Эллуэна в долине реки Рисль. Год рождения Теобальда неизвестен. На рубеже XI—XII веков юный Теобальд поступил монахом в бенедиктинский монастырь Ле-Бек в Нормандии, один из наиболее влиятельных западноевропейских центров богословия того времени. Из стен Бека вышли такие крупные религиозные деятели XI—XII вв., как Ланфранк, Ансельм, Иво Шартрский и другие. В 1127 г. Теобальд стал приором, а в 1137 г. — аббатом Бекского монастыря. Во время своего пребывания в Беке Теобальд серьёзно занимался каноническим правом и приобрёл значительный авторитет в этой области. В конце XI века короли Англии из Нормандской династии несколько раз приглашали аббатов Бека для замещения поста архиепископа Кентерберийского — высшего поста в английской церковной иерархии (Ланфранк, Ансельм). После смерти в 1136 г. Вильгельма де Корбейля архиепископская кафедра несколько лет оставалась вакантной, пока король Стефан в 1138 г. не предложил стать архиепископом Кентерберийским Теобальду. В самой английской церкви бо́льшим влиянием пользовался Генрих Блуаский, младший брат короля и епископ Винчестерский, однако Стефан опасался чрезмерной концентрации власти в руках своего амбициозного брата и не поддержал его претензии на Кентербери. Возможно в том, что выбор короля пал именно на Теобальда, сказалось влияние Галерана де Бомона, графа де Мёлана, светского покровителя Бекского аббатства, который занимал в то время одно из первых мест при дворе Стефана. Также очевидно, что в своём выборе король руководствовался, прежде всего, авторитетом Бекского монастыря, а не личной репутацией Теобальда, которых хотя и отличался благочестивостью и был хорошо образован, стал аббатом лишь за год до своего избрания архиепископом и не имел влиятельных связей в английском духовенстве и аристократии. Как бы то ни было, 24 декабря 1138 г. состоялось каноническое избрание Теобальда архиепископом Кентерберийским. На выборах присутствовал король Стефан и папский легат Альберик Остийский, в то время как Генрих Блуаский был в отъезде.

Архиепископ феодальной анархии

Теобальд был рукоположен легатом Альбериком Остийским 8 января 1139 г. Вскоре он отправился в Рим, где получил паллий и принял участие во Втором Латеранском соборе. Избрание Теобальда архиепископом произошло в условиях начала гражданской войны в Англии 1135—1154 гг. между сторонниками короля Стефана Блуаского и императрицы Матильды, вошедшей в историю как период феодальной анархии. Теобальд поэтому получил известность как архиепископ эпохи анархии. Политическая деятельность Теобальда носила ярко выраженный компромиссный характер. В отличие от Генриха Блуаского, решительного борца за права и привилегии церкви, архиепископ отличался умеренностью и стремлением примирить стороны феодального конфликта и установить приемлемый баланс интересов между церковью и светской властью. Хотя на протяжении большей части гражданской войны Теобальд оставался в лагере сторонников короля Стефана, основой политики архиепископа являлась поддержка и признание фактического монарха: после битвы при Линкольне и в начале 1150-х гг., когда верх одерживали приверженцы императрицы Матильды и Плантагенетов, Теобальд, после некоторого колебания, переходил на их сторону.

На протяжении конца 1130-х — первой половины 1140-х гг. Теобальд как политическая фигура оставался в тени Генриха Блуаского, епископа Винчестерского и папского легата, который в значительной степени определял политику английского духовенства в условиях гражданской войны. Теобальд одобрил мероприятия короля Стефана, направленные против Роджера Сольсберийского в 1139 г. и приведшие к аресту епископа и конфискации его владений, которые повлекли за собой отход Генриха Блуаского и части высшего духовенства от поддержки короля. После пленения Стефана в сражении при Линкольне в 1141 г. Теобальд не сразу перешёл на сторону императрицы: он добился разрешения на переговоры с пленённым королём и лишь после этого снял с себя клятву верности Стефану и принял участие в синоде английской церкви в Винчестере в апреле 1141 г., который сместил с престола Стефана Блуаского и провозгласил королевой Матильду. После изгнания императрицы из Лондона в августе 1141 г., её поражения в битве при Винчестере и освобождения короля 1 ноября 1141 г. Теобальда вновь вернулся в лагерь Стефана Блуаского.

Отношения архиепископа и короля Стефана, однако, никогда не были безоблачными. Уже в 1141 г. Теобальд выступил против избрания на пост архиепископа Йоркского Вильяма Фиц-Герберта, ставленника Стефана и Генриха Блуаского. Он отказался признать легитимность выборов Вильяма и обвинил его в симонии. Спор по поводу Йоркского архиепископства завершился лишь при посредничестве королевы Матильды Булонской. В апреле 1148 г., когда папа римский Евгений III созвал собор в Реймсе, между Теобальдом и королём вспыхнул новый конфликт. Стефан запретил архиепископу покидать Англию, тот не подчинился и на рыбацком судне переправился через Ла-Манш для встречи с папой. В наказание король конфисковал собственность Теобальда и предал его опале. Евгений III в ответ наложил на Англию интердикт, который, однако, практически не соблюдался. Более того, Теобальд вернулся в Англию и нашёл убежище во Фрамлингеме под покровительством Гуго Биго, графа Норфолка, сторонника императрицы. Фрамлинген на время стал центром управления английской церкви, что создавало угрозу власти короля Стефана.

К концу 1140-х гг. обозначилось сближение Теобальда с партией императрицы. Уже в мае 1147 г. во время своего пребывания в Париже архиепископ имел возможность войти в контакт с Жоффруа Плантагенетом, супругом Матильды. Переговоры со сторонниками Плантагенетов в Англии, очевидно, продолжились. Позиции Теобальда в английской церкви значительно укрепились после истечения в конце 1143 г. легатских полномочий Генриха Блуаского. В 1150 г., а возможно и несколько ранее, легатом папы римского в Англии был назначен сам Теобальд, вероятно по рекомендации Бернара Клервосского. В 1151 г. он председательствовал на легатском синоде английской церкви в Лондоне. В апреле 1152 г. архиепископ, опираясь на соответствующий запрет папы римского, отказался провести обряд коронации Евстахия Булонского, сына короля Стефана. Этот отказ был, вероятно, обусловлен как сближением Теобальда с Плантагенетами, так и стремлением английского духовенства прекратить гражданскую войну. В 1153 г. после высадки Генриха Плантагенета в Англии Теобальд взял на себя роль посредника в его переговорах с королём Стефаном и добился заключения Уоллингфордского договора, признавшего Генриха наследником Стефана и завершившего гражданскую войну. Примирение сторон конфликта позволило папе Евгению III снять с Англии интердикт. Теобальд вернулся в Кентербери.

Церковная политика

Время нахождения Теобальда на посту архиепископа Кентерберийского совпало с периодом интенсивного развития монастырского движения в Англии. Начавшийся в правление Генриха I процесс возрождения монастырей достиг своей кульминации в 1130-е — 1140-е гг, то есть пришёлся на период феодальной анархии. Об этом упоминает, например, Вильям Ньюбургский:

... примечательно, что такое великое множество монастырей для обоих полов, большее, чем за все предшествующее столетие, было основано в Англии в течение короткого времени правления короля Стефана...

Это время отмечено, прежде всего, массовым основанием цистерцианских монастырей, что было связано с деятельностью Бернара Клервосского. Кроме того в Англии появились премонстрантские монастыри, аббатства гилбертинцев, возникли первые учреждения ордена тамплиеров, продолжилось расширение ордена иоаннитов. Создавались также больницы, приюты, лепрозории. Подъём монастырского движения был, вероятно, в значительной степени связан с желанием баронов эпохи феодальной анархии искупить свои грехи военного времени. Для этого периода был характерен тип рыцаря, разоряющего страну и одновременно покровительствующего церкви. Роль архиепископа Теобальда в расцвете монашеской жизни в Англии, однако, до настоящего времени недостаточно исследована историками.

Период архиепископства Теобальда был относительно спокойным в сфере отношений церкви и светской власти. Ещё в начале 1136 г. Стефан, желая обеспечить себе поддержку духовенства и под давлением Генриха Блуаского, подписал в Оксфорде хартию вольностей английской церкви, в которой пообещал вернуть незаконно отторгнутые у церкви земли, не допускать симонии, не вмешиваться в процесс избрания епископов и аббатов и не использовать временно вакантные церковные посты для изъятия денежных средств. Хотя практика симонии и светского влияния при Стефане всё же имела место, она, очевидно, не было всеобщей. Теобальду периодически удавалось полностью исключить короля из процесса назначения на церковные посты. В то же время Матильда во время своего недолгого правления пыталась восстановить контроль светской власти над церковью, прибегая, в том числе, и к светской инвеституре, запрещённой ещё при Генрихе I.

В 1140-х гг. Теобальд столкнулся с вновь вспыхнувшим конфликтом о статусе епископов Уэльса. Нормандская экспансия в Уэльсе привела к тому, что уже в начале XII века епископы в валлийские диоцезы стали назначаться из англо-нормандской среды и фактически подчинялись архиепископу Кентерберийскому. В 1140 г. епископ Сент-Дейвидса оспорил право архиепископа рукополагать уэльских епископов, заявив, что Уэльс не входит в диоцез Кентербери, и обратился к папе римскому с просьбой о передаче паллия непосредственно епископу Сент-Дейвидса как традиционному главе валлийской церкви. Спор, однако, был решён в пользу Теобальда: в 1148 г. папа Евгений III подвтердил примат Кентерберийского архиепископа над епископствами Уэльса. Это означало конец самостоятельности валлийской церкви и её вхождение в состав английской. Древние валлийские традиции богослужения и особая система управления церковными институтами вскоре были полностью вытеснены англо-нормандскими стандартами и обычаями.

Последние годы

Перед своей смертью в октябре 1154 г. король Стефан назначил Теобальда регентом Англии до прибытия Генриха Плантагенета. 19 декабря 1154 г. архиепископ короновал Генриха и его жену Элеонору Аквитанскую английской короной в Вестминстере. На протяжении последующих лет Теобальд сохранял хорошие отношения с королём и часто бывал при дворе. Связи архиепископа с королевским двором ещё более укрепились после назначения канцлером в 1155 г. Томаса Беккета, протеже Теобальда и архидьякона Кентербери. В 1157 г. Генрих II поддержал Теобальда в его споре с аббатством Св. Августина в Кентербери о компетенции архиепископа в отношении аббатства, подчинённого непосредственно папе.

В своём окружении Теобальду удалось собрать достаточно много талантливых молодых священнослужителей, во главе с Томасом Беккетом, которого архиепископ, по свидетельству Иоанна Солсберийского, желал видеть своим преемником. Помимо Беккета, среди воспитанников архиепископа были Роджер де Понт-л’Эвек, будущий архиепископ Йоркский, Иоанн Белмейс, будущий архиепископ Лионский, и наконец историк и богослов Иоанн Солсберийский. В дальнейшем выходцы из окружения Теобальда встали во главе движения за укрепление прав и свобод церкви, развернувшегося в период правления Генриха II. Теобальд также поощрял занятие науками и оказал значительный вклад в формирование нового типа государственного деятеля. Он также активно способствовал распространению римского права и пригласил к себе на службу Роджера Вакария, обучавшегося в Болонье, первого известного преподавателя римского права в Англии. Под влиянием римского права сфера церковной юрисдикции существенно расширилась, а влияние церковных судов увеличилось.

18 апреля 1161 г. Теобальд скончался и был похоронен в Кентерберийском соборе. По легенде, когда могилу вскрыли восемнадцать лет спустя его смерти, тело Теобальда оказалось нетронутым тленом. Однако он никогда не был канонизирован.

Ссылки

• [www.catholic.org/encyclopedia/view.php?id=11437 Статья о Теобальде в «Католической энциклопедии»]  (англ.)

Литература

• Вильям Ньюбургский. История Англии. [www.vostlit.info/Texts/rus12/William_Newburgh/text1.phtml?id=269 Пер. на русск. яз. Д. Н. Ракова]
• Штокмар В. В. История Англии в средние века. — СПб., 2001
• Barlow, Frank. The English Church, 1066—1154: A History of the Anglo-Norman Church. — New York: Longmanб 1979. ISBN 0-582-50236-5.
• Bartlett, Robert C. England Under the Norman and Angevin Kings, 1075—1225. — Oxford: Clarendon Press, 2000. ISBN 0-19-822741-8.
• Davis, R. H. C. King Stephen, 1135—1154. — New York: Longman, 1990. ISBN 0-582-04000-0
• Duggan, Charles. From the Conquest to the Death of John. //Lawrence, C. H. The English Church and the Papacy in the Middle Ages. — Stroud: Sutton, 1999 ISBN 0-7509-1947-7
• Poole, A. L. From Domesday Book to Magna Carta, 1087—1216. — Oxford: Clarendon Press, 1955. ISBN 0-19-821707-2

Предшественник  Вильгельм де Корбейль

архиепископ Кентерберийский  1138—1161

Преемник Томас Беккет

Отрывок, характеризующий Теобальд (архиепископ Кентерберийский)

– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.