Теодон II

Теодон II нем. Theodo II.
герцог Баварии
между 680 и 696 — между 716 и 718
Предшественник:	Лантперт
Преемник:	Теудеберт, Теудебальд, Гримоальд II, Тассилон II
Смерть:	между 716 и 718
Род:	Агилольфинги
Отец:	точно не установлено
Мать:	точно не установлено
Супруга:	Фолхайд
Дети:	сыновья: Теудеберт, Теудебальд, Гримоальд II, Тассилон II дочери: NN, Гунтруда (?)

Теодон II (нем. Theodo II.; умер между 716 и 718) — герцог Баварии (между 680 и 696 — между 716 и 718) из династии Агилольфингов.

Биография

Происхождение

Точное происхождение Теодона II не известно. В трудах многих средневековых авторов и историков Нового времени Теодон II отождествлялся со своим предшественником Теодоном I. Мнения о существовании только одного исторически достоверного баварского герцога по имени Теодон придерживается и ряд современных историков. Однако результаты других исследований средневековых исторических источников показывают, что, вероятнее всего, герцогским престолом Баварии владели два одноимённых правителя: первый — Теодон I, активная деятельность которого приходилась на 670-е—680-е годы, второй — Теодон II, упоминающийся в 700-х—710-х годах. Несмотря на эти расхождения, все современные историки сходятся во мнении, что там где в источниках отсутствуют данные, позволяющие отнести события к одному из этих двух временных периодов, точно установить о ком идёт речь, не представляется возможным.

Теодон II был выходцем из рода Агилольфингов, представители которого, согласно «Баварской правде», имели исключительное право на герцогский престол. Однако его родственные связи с более ранними представителями этого рода точно не известны. Предполагается, что он мог быть или сыном Теодона I и Глейснот, или сыном Агилольфа и внуком герцога Гарибальда II, или сыном погибшего в 641 году Фары. Братом Теодона современные историки считают аббата монастыря Святого Мартина в Туре Виктерба, скончавшегося в 756 году в возрасте восьмидесяти лет.

Начало правления

Вероятно, Теодон II получил власть над Баварией не ранее 680 и не позднее 696 года. Первая из этих дат основана на наиболее ранней из возможных датировок гибели святого Эммерама, убитого при герцоге Теодоне I; вторая — на основании даты прибытия в Баварию святого Руперта, произошедшей уже при герцоге Теодоне II. Предполагается, что на престоле Баварского герцогства Теодон II сменил Лантперта, изгнанного в земли авар. Столицей владений Теодона II был Регенсбург.

Войны с лангобардами и аварами

Около 680 года в окрестностях Больцано произошёл лангобардо-баварский вооружённый конфликт, в котором бавары потерпели поражение. Исторические источники не сообщают, при каком из герцогов Баварии, правивших в то время, Теодоне I или Теодоне II, произошли эти события.

Позднее герцог Теодон II принял участие в междоусобиях лангобардов, ведших спор за обладание престолом их королевства. Несмотря на то, что король лангобардов Ариперт II был его дальним родственником, герцог Баварии в 702 году предоставил убежище изгнанным из Италии герцогу Асти Анспранду и сыну того Лиутпранду. При дворе баварского герцога изгнанники провели девять лет. В 711 или 712 году Анспранд с помощью Теодона II собрал большое войско, с которым выступил в Италию. Тяжело болевший в то время герцог не смог лично возглавить своих воинов, поэтому во главе баварских отрядов он поставил своего старшего сына Теудеберта, недавно назначенного им своим соправителем. Об итогах похода средневековые историки сообщают противоречивые подробности. Например, Павел Диакон в «Истории лангобардов» писал о поражении баваров в битве около Павии и их бегстве с поля боя. Однако этот же автор сообщал о том, что Ариперт II утонул в реке Тичино, пытаясь бежать к своим союзникам франкам. Достоверно известно только то, что уже марте 712 года Анспранд взошёл на престол Лангобардского королевства.

Стремясь упрочить баваро-лангобардский союз, Теодон II выдал замуж за Лиутпранда, унаследовавшего королевский престол после скоропостижной смерти своего отца, Гунтруду. Одни источники называют её дочерью герцога Баварии, другие, на основании «Истории лангобардов» Павла Диакона — его сына Теудеберта. Вероятно, налаживая тесные связи с правителями лангобардов, Теодон II намеревался с её помощью противостоять вмешательству франков в свои дела.

В правление Теодон II на восточные области Баварии напали авары, разорившие земли вблизи Энса. Одной из целей их нападения был богатый Лоршский монастырь. Вторжение авар было отбито. Тем не менее, чтобы достичь прочного мира, Теодон был вынужден отдать аварам некоторые из своих земель на востоке герцогства.

Христианизация Баварии

В правление Теодона II в Баварию из Франкского государства прибыли несколько христианских миссионеров. Они поселились вблизи резиденций баварского герцога: Эрхард — в Регенсбурге, Руперт — в Зальцбурге, Корбиниан — вблизи Фрайзинга. Из них Экхард и Руперт связали свою деятельность с Баварией по личной просьбе Теодона, а Корбиниан — по воле герцогского сына Гримоальда II. В «Житии Руперта» сохранились свидетельства об участии Теудеберта, старшего сына герцога Теодона, в основании церкви Святого Петра в Зальцбурге и Ноннбергского аббатства. Вторая половина правления Теодона — время активной христианизации населения Баварского герцогства. Теодон — первый из правителей Баварии, о котором содержатся достоверные свидетельства в средневековой церковной историографии.

В то же время известно, что вмешательство христианских миссионеров в личные дела членов баварской герцогской семьи вызывало сильное недовольство сыновей Теодона II. В исторических источниках сообщается о конфликтах между святым Рупертом и Теудебертом, которые Теодону приходилось улаживать, а также о разногласиях между Корбинианом и Гримоальдом, вызванных критикой святым неблагочестивой жизни сына баварского герцога.

В 715 или 716 году Теодон II совершил поездку в Италию. По свидетельству «Liber Pontificalis» и «Анналов герцогов Баварии», Теодон был первым из баварских правителей, посетившим Рим. На аудиенции у папы римского Григория II герцог получил от понтифика подарки. На этой встрече Теодон II добился от понтифика согласия на учреждение баварской церковной провинции. В документе, датированном 716 годом, указывалось, что эта новая архиепархия должна была быть независима от иерархов Франкского государства и подчиняться непосредственно папе римскому. Предполагается, что в планы Теодона II и Григория II входило учреждение четырёх епархий, расположившихся бы в герцогских резиденциях: Регенсбургской, Фрайнзингской, Пассауской и Зальцбургской. Создание самостоятельных епархий в Баварии способствовало бы снижению зависимости герцогства от влияния правителей Франкского государства. Однако этим планам не суждено было сбыться при жизни Теодона II: четыре епархии на землях Баварии были основаны только в 739 году святым Бонифацием и герцогом Одилоном.

Раздел герцогства

Ещё в 702 году Теудеберт, старший сын Теодона II, получил от отца в управление город Зальцбург и его окрестности, а в 711 году, в связи с болезнью отца, был назначен его полноправным соправителем. Примерно тогда же (в 711 или 712) годах свои наделы получили и другие сыновья Теодона. Центрами их владений стали герцогские резиденции баварских правителей: Теудебальд получил Пассау и его окрестности, а также, возможно, и Зальцбург, Гримоальд — Фрайзинг.

Вероятно, незадолго до своей поездки в Рим Теодон II, подобно королям из династии Меровингов, провёл перераспределение баварских земель между свои четырьмя сыновьями. Предполагается, что Теудеберт мог получить земли вокруг Зальцбурга, Теудебальд — вокруг Регенсбурга, Гримоальд II — вокруг Фрайзинга (об этом сообщается в 18-й главе «Житии Корбиниана»), а Тассилон II — возможно, в окрестностях Пассау. Неизвестно, должны ли были сыновья Теодона после смерти отца подчиняться верховной воле кого-нибудь одного из них, как это практиковалось у правителей Лангобардского государства, или каждый из братьев, как у Меровингов, должен был стать полностью самостоятельным владетелем.

Смерть

Точная дата кончины Теодона II неизвестна. Историки датируют это событие периодом с 716 по 718 год включительно. Называются даты: 716 год, 717 год, или, на основании «Истории епископов Пассау и герцогов Баварии», а также некролога Ноннбергского аббатства — 11 декабря 718 года. После смерти Теодона его сыновья начали самостоятельно править каждый в своём владении. Снова единовластное правление в Баварии будет восстановлено только в 725 году при герцоге Хугберте.

Семья

На основании одной из дарственных хартий Лоршскому монастырю от 779 года ряд историков делает вывод о том, что супругой Теодона II была Фолхайд. В этом источнике сообщается, что родиной Фолхайд был Вормс, что её родителей звали Теутакар и Фрейхейда, и что у неё была сестра, монахиня Ута. Возможно, Фолхайд принадлежала к роду Рупертидов. О Фолхайд как о жене герцога Теодона упоминается и в «Зальцбургской книге побратимов». В то же время другие исследователи предполагают, что Фолхайд могла быть женой Теудеберта, сына Теодона II. Также в некоторых средневековых источниках содержатся свидетельства о том, что супругой Теодона II могла быть Регинтруда. Она же в ряде источников, подобно Фолхайд, упоминается как супруга герцога Теудеберта. Вероятно, что свидетельства второй группы источников, повествующих о Регентруде как о жене сына Теодона II, являются более достоверными.

Противоречивость свидетельств о браках Теодона и Теудеберта позволяет современным историкам делать предположение о том, что в некоторых случаях, там, где в средневековом источнике упоминается имя герцога Теодона, может иметься ввиду его сын Теудеберт. На основании этого в трудах некоторых исследователей Теудеберт наделяется именем Теодон III.

Теодон II был отцом четырёх сыновей: Теудеберта, Теудебальда, Гримоальда II и Тассилона II. Одна из дочерей герцога Баварии, неизвестная по имени, стала супругой его союзника, герцога Алемании Готфрида. В 736 году Одилон, сын этого алеманского правителя, сам получил власть над Баварским герцогством. Дочерью или внучкой Теодона II была Гунтруда, супруга лангобардского короля Лиутпранда.

Итоги правления

По свидетельству епископа Фрайзинга Арибо, Теодон II был влиятельным и мудрым правителем, известность которого распространялась и вне границ его владений. Правление Теодона II — период наибольшего могущества племенного герцогства Бавария. Опираясь на союзы с лангобардами и папством, Теодон успешно противостоял всё более и более нараставшей силе Франкского государства. Отмечается, что Теодон II был одним из последних баварских герцогов, не подчинявшихся верховной воле правителей франков.

Литература

• Hubensteiner B. Bayerische Geschichte. — München: Rosenheimer Verlagshaus, 2009. — 566 S. — ISBN 978-3-475-53756-1.
• Lehner A. [books.google.ru/books?id=hfMfMQAACAAJ Sacerdos = Bischof. Klerikale Hierarchie in der Emmeramsvita]. — Leipzig: Leipziger Universitätsverlag, 2007. — 145 S. — ISBN 978-3-865-83183-5.
• Spindler M. [books.google.ru/books?id=msvCjyKrgo8C Handbuch der bayerischen Geschichte]. — München: C. H. Beck, 1981. — Bd. I: Das alte Bayern. Das Stammesherzogtum bis zum Ausgang des 12. Jahrhunderts. — 766 S. — ISBN 978-3-4060-7322-9.
• Störmer W. [books.google.ru/books?id=Hy_1lB2ZpWYC Die Baiuwaren. Von der Völkerwanderung bis Tassilo III]. — München: C. H. Beck, 2002. — 127 S. — ISBN 978-3-4064-7981-6.
• Störmer W. Adelsgruppen im Früh- und hochmittelalterlichen Bayern. Studien zur bayerischen Verfassungs- und Sozialgeschichte. — München: Kommission für bayerische Landesgeschichte, 1972. — Bd. IV.

Отрывок, характеризующий Теодон II

– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.