Феодор Асинский

Феодор Асинский

Феодо́р Аси́нский (др.-греч. Θεόδωρος ὁ Ἀσίνεύς) (предп. 275—360), древнегреческий философ, представитель неоплатонизма, ученик Порфирия, затем Ямвлиха Халкидского.

Биография Теодора Асинского восстанавливается приблизительно. Даты рождения и смерти предположительны. Достоверно известно, что он родился в последней трети III в., когда Плотина уже не было в живых и когда процветал Порфирий. Ямвлих был старшим современником Теодора. Также неясно, из каких именно Асин Теодор происходил; под названием Асины только на Пелопоннесе были известны три города — в Арголиде, в Спарте и в Мессении.

Известны названия двух несохранившихся работ Теодора Асинского: «Об именах» и «О том, что душа является всеми эйдосами». Сохранились только отрывки комментариев к диалогам Платона «Тимей» и «Федон» (предполагается, что Теодор составлял комментарии к «Государству», «Филебу» и к «Категориям» Аристотеля).

Будучи учеником Ямвлиха, развивал его идеи, однако по ряду положений критиковал и возвращался к определениям Порфирия. Синтезированные положения Порфирия и Ямвлиха о возникновении и строении трансцендентного мира Теодор включил в свою триаду и тем самым заложил основу финальной системы неоплатонизма, позднее разработанной и законченной Проклом.

«Улучшенная» триадическая система Порфирия-Ямвлиха у Теодора пока ещё не приобретает отточенной завершенности, которую позже мы находим у Прокла. Однако у Теодора все триадические деления получают ясность и однозначность, и сама система в диалектике трех ступеней ноуменальной области у Теодора является значительным шагом вперед.

Теодор понимает это тройное деление как деление на три логических момента — 1) мыслимый, умопостигаемый ум, за которым следует 2) мыслящий ум и который завершается 3) демиургическим умом. У предшественников Теодора это тройное деление ума не оформлялось, в частности у Ямвлиха, который противополагал мыслимое (τόν νοέτον) и мыслящее (τόν νοερον). Теодор, напротив синтезировав оба эти ума, de facto получает третий, который явился собственно логическим положением такого демиургического ума-[перводвигателя], который мыслит себя уже мыслящим себя и т.о. является «вечным двигателем» для всего [бытийно]-низшего, что включает в себя иерархически.

Окончательную ясность в этот вопрос позже внесет Прокл, который «de iure» объявит демиургический ум одновременно и мыслимым и мыслящим и, таким образом, сообщит триадической диалектике неоплатонизма (в частности Теодора) окончательный вид. Таким образом, через посредство Теодора Асинского получает формально-терминологическое закрепление та, ещё только описательная, картина трех умов, которая есть уже у Плотина и Амелия.

Литература

• W. Deuse. Theodoros von Asine, Sammlung der Testimonien und Kommentar. Wiesbaden, 1973.
• S. Gersh. The Linguistic Doctrine of Theodorus of Asine and its Background in Philosophy and Magic. // In: S. Gersh. From Iamblichus to Eriugena. An Investigation of the Prehistory and Evolution of the Pseudo-Dionysian Tradition. Excursus. Leiden, 1978, pp. 289—304.
• Лосев А. Ф.. История античной эстетики, том VII. М.: Искусство, 1988.

Отрывок, характеризующий Феодор Асинский

– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.