Теория амаэ

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Теория Амаэ — теория, согласно которой одна из сторон в отношениях рассчитывает на снисхождение второй стороны к её слабостям. Была предложена японским психиатром Такэо Дои в 1971 г. в книге «Структура амаэ». По мнению автора, она является ключевой концепцией для понимания характера японской нации, поскольку само слово «амаэ», которое может быть переведено как «зависимость от благожелательности других», не имеет точных эквивалентов в других языках[1].

Амаэ необходима для того, чтобы ладить с японцами, поскольку это основа для создания любых гармоничных отношений в этой стране, в которых дети зависят от своих родителей, молодые полагаются на старших, а пожилые члены общества рассчитывают на помощь своих взрослых детей.

По Дои, непереходный глагол «амаэру» от существительного «амаэ» означает «зависеть [от] и полагаться на благожелательность другого». Это слово имеет такой же корень, как и амаэ, означающий «сладкий». Таким образом, амаэру несет ощущение Подлинной сладости и обычно применяется в описании отношений ребёнка со своей матерью. В Японии начинают говорить о ребёнке, что он испытывает «амаэру», только через полгода после его рождения, когда он уже начинает отчасти различать окружение и выделять в нём свою мать[1]. Поэтому амаэру характеризует «ласковое поведение ребенка любого пола, полагающегося на любовь своих родителей»[1]. Подобное чувство эмоциональной зависимости может существовать и между взрослыми людьми (муж и жена, начальник и подчинённый).

Психология «амаэ» подразумевает снисходительное отношение объекта амаэ к тому, кто нуждается в его поддержке. При этом более слабая сторона рассчитывает на то, что все её просчеты будут прощены. Поведение человека из мира «амаэ» можно сравнить с поведением ребёнка, ищущего постоянной опоры и поддержки у родителей и в то же время полагающегося на их снисходительность и благожелательность.





Место и значение амаэ в японских традициях

Слово «амаэ» можно также использовать для обозначения целой социальной системы, воплощающей эту идеологию. Эта теория применима именно к Японии, поскольку отношения в японском обществе построены на строгой иерархии. Дои также считает, что такие понятия, как «Дух Японии» и «Душа Ямато», а также почитание императора и императорской системы, можно интерпретировать в терминах идеологии «амаэ»[2].

Психологическое значение позиции императора в японском обществе в прошлом заключалось в том, что в представлении многих японцев он брал на себя реальную ответственность за поведение отдельных людей, в то же время оставляя людям всю видимость власти над собой, то есть создавалось впечатление, что желание «амаэру» у народа будет удовлетворено. При этом сам император в свою очередь находился на положении почти полной детской зависимости от своего окружения, находясь при этом на верхней ступени иерархической лестницы.

Амаэ и стыд

Япония представляет собой культуру стыда, в которой человек испытывает это чувство при неумении соблюсти хрупкий баланс в отношениях с другими людьми и, следовательно, неумении соответствовать принятым в обществе нормам и правилам. Согласно мнению Дои, стыд, испытываемый японцем, — не просто забота о хорошем отношении окружающих, а чувство, связанное с личностными переживаниями. И, чтобы не вовлекать собеседника в ситуацию, в которой он может испытать стыд, японец из деликатности будет снисходительным к его поведению.

Теория амаэ в западном обществе

В настоящее время наблюдается определённая разница в подходе к построению отношений японцами и жителями Запада. Например, когда японцы хотят познакомиться с кем-нибудь, то они делают небольшой подарок, ставя тем самым получателя в положение должника, в результате чего между двумя людьми выстраиваются отношения, основанные на «амаэ» — второй японец будет считать себя зависимым от того, что первый проявил по отношению к нему благожелательность. К тому же японцы не дают прямого отказа из боязни разрушить завязывающиеся отношения. Представитель же западной цивилизации в своём поведении будет полагаться не на чувство долга по отношению к дарителю, а на личное к нему отношение. Следовательно, если подарок не пришёлся по вкусу, отношения не получат дальнейшего развития. Японцы же не могут позволить себе высказываться настолько прямолинейно в силу укоренившихся понятий.

Если же рассматривать теорию амаэ с точки зрения отношения матери и ребёнка, то родительницы из западных стран менее склонны закрывать глаза на детские проступки, чем японки, которые вовлечены в тип отношений амаэ[3].

Критика теории Амаэ

Книга Такэо Дои «Структура амаэ», в которой описывалась теория, подверглась жёсткой критике академиков, специализировавшихся на изучении менталитета японцев, как неполно описывающая теорию и полная неточностей[4].

При этом американский психиатр Фрэнк Джонсон назвал «Структуру Амаэ» значительным вкладом в психоанализ и посвятил целую книгу разбору теории амаэ и её критики[5].

Напишите отзыв о статье "Теория амаэ"

Ссылки

  1. 1 2 3 Doi, The Anatomy of Dependence, Kodansha America, Inc., 2001. ISBN 4-7700-2800-8
  2. Корнилов М. Н. Реф. на кн.: Дои Такэо. Структура «амаэ»// Проблемы национальной психологии Японии: Реф. сб. М., 1977.
  3. www.sociology.org/content/vol005.001/smith-nomi.html
  4. Dale,P. 1986 The Myth of Japanese Uniqueness, Mouer and Sugimoto 1986, 1982, Kubota 1999
  5. Frank A. Johnson,Dependency and Japanese socialization: psychoanalytic and anthropological investigations into amae, 1993 New York, New York University Press

Литература и источники

  • «Амаэ»-но кодзо. [Структура «амаэ»]. Токио, 1971
  • «Амаэ» дзакко. [Сб. статей об «амаэ»]. Токио, 1975
  • Амаэ то сякай гаку. ["Амаэ" и социальные науки]. Токио, 1976
  • The Anatomy of Dependence. N.Y., 1973
  • The Anatomy of Self: The Individual Versus Society. Tokyo, 1986.
  • Корнилов М. Н. Реф. на кн.: Дои Такэо. Структура «Амаэ» // Проблемы национальной психологии Японии: Реф. сб. М., 1977
  • «Япония. Как её понять: очерки современной японской культуры» / ред. Роджер Дж. Дэвис, Осаму Икэно; пер. с англ. Ю. Е. Бугаева. — М.: АСТ: Астрель, 2006. ISBN 5-17-034730-8 или ISBN 5-271-10505-9.

Отрывок, характеризующий Теория амаэ


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.