Теория нравственных чувств

Теория нравственных чувств (англ. The Theory of Moral Sentiments) — книга шотландского экономиста и философа Адама Смита, опубликованная в 1759 году во время Шотландского просвещения.

При жизни Адама Смита книга выдержала 6 изданий (в 1759, 1761, 1767, 1774, 1781, 1790). Первые переводы на иностранные языки — французский и немецкий — были осуществлены соответственно в 1764 и 1770 годах.

Учение Смита о морали

Смит начинает книгу с определения и объяснения чувства симпатии, его влияния на отношения между людьми. Сочувствие или симпатия по Смиту — это обозначение способности разделять какие бы то ни было чувствования других людей. Эти чувства характерны для любого, какую бы степень эгоизма мы ни предположили в человеке. Высшая степень нравственного совершенства для Смита — выражать своё сочувствие другим и забывать самого себя, ограничивать насколько возможно личный эгоизм и отдаваться снисходительной симпатии к другим. В то же время он признает, что достижение нравственного идеала исключительно редко из-за человеческой слабости и судить о поступках приходится не по отношению к идеалу, а по отношению к поступкам других людей. Смит подразделяет все страсти (чувства) на несколько типов:

• страсти, основанные на физическом состоянии организма (голод, боль, сексуальное влечение и др.);
• страсти, основанные на воображении (любовь, привязанность, хобби и др.);
• антиобщественные страсти (гнев, злоба, ненависть и др.);
• общественные страсти (дружба, доброта, сострадание, великодушие, взаимное уважение и др.);
• эгоистические страсти (страдания или удовольствия в связи с личными успехами или неудачами).

Он показывает, как различается симпатия людей к каждому типу страстей и как это сообразуется с общепринятым приличием.

О честолюбии и богатстве

Смит утверждает, что причина устремленности людей к богатству, причина честолюбия состоит не в том, что люди таким образом пытаются достичь материального благополучия, а в том, чтобы отличиться, обратить на себя внимание, вызвать одобрение, похвалу, сочувствие или получить сопровождающие их выводы. Основной целью человека, по мнению Смита, является тщеславие, а не благосостояние или удовольствие.

Богатство выдвигает человека на первый план, превращая в центр всеобщего внимания. Бедность означает безвестность и забвение. Люди сопереживают радостям государей и богачей, считая, что их жизнь есть совершеннейшее счастье. Существование таких людей является необходимостью, так как они являются воплощением идеалов обычных людей. Отсюда происходит сопереживание и сочувствие ко всем их радостям и заботам. В частности, Смит приводит в пример казнь Карла I, которая вызвала огромное негодование, тогда как смерти простых людей во время гражданских войн оставляли общество равнодушным.

Далее Смит пишет отдельно о высшем сословии (дворянстве), которое приобретает славу по рождению и о людях невысокого звания, добившихся богатства и титулов самостоятельно, благодаря своим способностям. Знать с рождения обучается быть тем идеалом, который соответствует грёзам бедняков. Тем, кто сумел достичь высот только через собственный труд и способности, чтобы получить признание, надлежит быть скромными и деятельными. Подражание ими стилю поведения знати нежелательно.

Сохранение своего высокого положения является исключительно сложной задачей и поэтому составляет значительную часть жизни богачей и является причиной алчности и честолюбия. По мнению Смита, высокое положение и власть никем не презираются, за исключением людей, обладающих мудростью и философским складом ума, которых не волнует форма одобрения окружающими, и людям ленивым и безразличным, которым это одобрение не требуется.

Важной особенностью людей высокого положения в отличие от людей простых является то, что испытываемые ими моральные страдания намного более серьёзно переносятся, чем страдания физические. Это связано с тем, что несчастье этих людей - это потеря сочувствия со стороны общества. Моральное унижение именитой персоны вызывает чувство стыда у толпы, прекращение восхищения её положением, а это конец смысла существования тщеславного человека. Здесь Смит приводит в пример русское правительство в качестве самого жестокого из европейских, так как из европейских стран только в России знать приговаривают к наказанию кнутом и позорным столбом.

Смит подчеркивает, что несмотря на высокое положение и обожание низшими сословиями, тщеславный человек часто не чувствует себя так хорошо, как считают подчиненные. Стремящиеся к счастью весьма часто оставляют дорогу добродетели, — пишет Смит. Память о совершенном не дает обрести покой достигшим высокого положения людям, и среди самых славных завоеваний и громких побед честолюбивый человек преследуется внутренним голосом стыда и угрызений совести.

Главной причиной искажения нравственных чувств, по Смиту, есть наша готовность восхищаться богатыми и знатными людьми и презирать людей бедных. Почитание знатности и богатства подменяет уважение к благоразумию и добродетели, а презрение к бедности и ничтожеству часто более видимо, чем отвращение к сопутствующим им пороку и невежеству.

Издание книги в России

Хотя эта работа Смита была известна в России еще в XVIII веке, первый и пока единственный полный перевод книги на русский язык выполнил Пётр Бибиков в 1868 году. Повторное издание перевода было осуществлено в 1895 году, а в 1997 для последнего издания книги Александр Грязнов сверил перевод Бибикова с английским текстом академического собрания сочинений Смита и серьёзно его переработал. Независимо существуют переводы отдельных глав «Теории нравственных чувств» (например, перевод Ф. Ф. Вермель в книжной серии «История эстетики в памятниках и документах»).

Издания книги на русском языке

• Смит А. Теория нравственных чувств или опыт исследования о законах, управляющих суждениями, естественно составляемыми нами, сначала о поступках прочих людей, а затем и о своих собственных с письмами М. Кондорсе к Кабанису о симпатии. — СПб., 1868.
• Смит А. Теория нравственных чувств, или Опыт исследования о законах, управляющих суждениями. — СПб.: И. И. Глазунов, 1895.
• Смит А. Теория нравственных чувств. — М.: Республика, 1997. — 351 с. — ISBN 5-250-02564-1

Литература

• Семенкова Т. Г. Издание трудов Смита в дореволюционной России и в советское время // Адам Смит и современная политическая экономия. Под ред. Н. А. Цаголова. — М., 1979.

Ссылки

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

См. The Theory of Moral Sentiments (на англ. языке)

• [metalibri.wikidot.com/title:theory-of-moral-sentiments:smith-a The Theory of Moral Sentiments]  (англ.)
• [gallery.economicus.ru/cgi-bin/frame_rightn_newlife.pl?type=in&links=./in/smith/works/smith_w2.txt&img=works_small.gif&name=smith Теория нравственных чувств] (электронный вариант на economicus.ru)
• Апресян Р. Г. [ethicscenter.ru/biblio/apr_6.htm Понятие «надлежащее» в «Теории нравственных чувств» Адама Смита (2005)] (недоступная ссылка с 26-05-2013 (3987 дней) — история, копия)

Отрывок, характеризующий Теория нравственных чувств

– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.