Теория оптимальности в лингвистике

Теория оптимальности (ОТ) — лингвистическая теория, предложенная в начале 90-х годов 20-го века П. Смоленским, А. Принсом, Дж. Маккарти и др. Теория оптимальности возникла в рамках фонологии, однако вскоре нашла применение и в других областях лингвистики. ОТ обычно рассматривается как направление в рамках генеративной лингвистики, предметом которой является исследование универсальных принципов языка, лингвистической типологии, механизмов усвоения языка, порождения и восприятия речи. ОТ часто называют коннекционистской теорией языка, так как она уходит корнями в исследование и моделирование нейронных сетей.

Теория

В фонологических исследованиях, получивших развитие после появления автосегментной фонологии (Дж. Голдсмит) и, в целом, нелинейной фонологии, все большее внимание исследователей привлекало влияние ограничений, действующих на уровне поверхностных представлений (а не на глубинных уровнях порождения). В результате переосмысления роли подобных ограничений, концепция последовательного применения правил порождения уступила место концепции выбора оптимальной формы в соответствии с некоторой группой ограничений.

А. Принсом и П. Смоленским был разработан формальный аппарат, позволяющий осуществлять анализ фонологических систем различных языков. Было показано, что языковые явления самых разных языков могут расцениваться как «эффекты», имеющие место вследствие той или иной иерархии универсальных ограничений. Таким образом, различие между языками состоит только в том, каким образом упорядочены ограничения в грамматике того или иного языка.

Теория оптимальности описывает грамматику языка как процесс взаимодействия трех основных компонентов:

• GEN (генератор) — компонент, отвечающий за порождение бесконечного числа возможных форм (кандидатов) на основе лексических морфем;
• CON (ограничения) — набор универсальных ограничений, применяемых к поверхностным формам;
• EVAL (оценка) — компонент, который осуществляет отбор оптимальной формы-кандидата и отсев кандидатов, не соответствующих ограничениям.

Теория оптимальности исходит из представления, что подобные ограничения

• являются универсальными для всех языков;
• могут конфликтовать друг с другом;
• применяются мгновенно;
• образуют строгую иерархию.

Более поздние трактовки теории оптимальности признают также, что отдельные ограничения могут и не находиться в отношениях иерархии между собой.

Все ограничения могут быть разбиты на два типа. Ограничения первого типа (ограничения по принципу «верности») требуют сохранения исходных (глубинных) языковых форм, ограничения второго типа (ограничения по принципу маркированности) требуют использования в языке наименее маркированных форм. Так, существование эпентезы в некотором языке свидетельствует о том, что ограничения второго типа, предписывающие соответствие результирующих форм немаркированной слоговой структуре (открытый слог), обладают большей значимостью в иерархии данного языка, чем ограничения первого типа, запрещающие внедрение дополнительных элементов в структуру слова (каким и является эпентетический элемент).

Образование языковой формы с нарушением более значимых ограничений является менее предпочтительным, однако нарушение тех или иных ограничений не означает, что такая форма не может быть избрана из множества возможных. Фонологический компонент избирает лишь наиболее оптимальную форму, то есть форму, нарушающую минимальное количество наименее значимых ограничений по сравнению со всеми другими языковыми формами.

Результаты анализа в Теории Оптимальности представлены в виде таблицы (tableau). Столбцы соответствуют ограничениям, ранжированным по убыванию значимости слева направо. Строки соответствуют формам-кандидатам. Нарушение ограничения обозначается звездочкой (*), а критическое нарушение, сопровождаемое отсевом, дополнительно обозначается восклицательным знаком (!). Оптимальный кандидат обозначается значком в виде указательного пальца.

В таблице приведен пример результатов оценки глубинной формы /с стола/ в русском языке на соответствие наиболее существенным ограничениям. Ограничения первого типа — MAX (удаление запрещено) и DEP (внедрение запрещено). Ограничения второго типа — *SS (запрещена последовательность двух сибилянтов), *Coda (закрытый слог запрещен) и *ComplexOnset (запрещены сложные инициали). В приведенном примере фонетическая форма с эпентетическим гласным [состола] является наиболее оптимальной, хотя она и нарушает ограничения DEP и *ComplexOns. Однако эти ограничения в системе языка менее значимы, чем запреты на удаление звука (MAX) или на маркированные фонологические структуры (*SS, *Coda).

Теория оптимальности критиковалась с различных позиций. Наибольшую критику вызывает невозможность теории адекватно объяснить случаи фонетической нерегулярности (opacity), когда в процессе преобразования исходной формы в поверхностную требуется наличие промежуточных форм. Для преодоления этого противоречия Дж. МакКарти предложил наряду с отдельными формами оценивать все деривационные цепочки форм-кандидатов, в число которых включаются и необходимые промежуточные формы. П. Кипарский, напротив, предложил систему, в которой иерархия ограничений меняется на разных уровнях деривации. Существуют и другие модификации теории оптимальности (например, теория П. Бурсмы), в которых ограничения, помимо иерархических отношений, имеют различный вес в системе, либо меняют свою значимость в процессе коммуникации.

В теории оптимальности большое внимание уделяется исследованию языков самых разных языковых семей, благодаря чему полученные с её помощью результаты отличаются широтой и универсальностью.

См. также

• Закон экономии речевых средств

Ссылки

• Boersma, P. Functional phonology: Formalizing the interactions between articulatory and perceptual drives. The Hague: Holland Academic Graphics, 1998.
• Kiparsky, P. Opacity and cyclicity. The Linguistic Review, 2000, P. 351—365.
• McCarthy, J.J. Hidden generalizations: Phonological Opacity in Optimality Theory. Equinox Publishing, 2007.
• Prince, A. & Smolensky, P. Optimality Theory: Constraint interaction in Generative Grammar. Blackwell Publishing, 2004.
• [roa.rutgers.edu/index.php3 Rutgers Optimality Archive]
• Князев, С. В. О критериях слогоделения в современном русском языке: теория волны сонорности и теория оптимальности // Вопросы языкознания. — М., 1999. — N 1. — С. 84-102. Библиогр.: с. 101—102.

Отрывок, характеризующий Теория оптимальности в лингвистике

Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.