Теософское общество Адьяр
Поделись знанием:
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.
В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
| Теософское общество Адьяр Société théosophique à Adyar Theosophical Society Adyar Theosophische Gesellschaft Adyar | |
 | |
| Штаб-квартира: | |
|---|---|
| Руководители | |
| Президент | |
| Основание | |
| [www.ts-adyar.org/ adyar.org] | |
Теософское общество Адьяр — базовое подразделение международного сообщества теософов. (Не следует путать с Теософским обществом; статья с таким названием посвящена истории теософского движения в целом, и его Российскому отделению, в частности.) Теософское общество Адьяр включает в себя исторически первую, созданную ещё в XIX веке Штаб-квартиру (с момента основания в 1875 и вплоть до 1895 года) единого всемирного теософского движения, инициированного Еленой Блаватской (1831—1891). Здесь, в Штаб-квартире, традиционно живёт избранный президент Теософского общества, здесь же готовится к печати выходящий без перерывов с 1879 года журнал The Theosophist. Слово «Адьяр» в названии связано с местом расположения резиденции Теософского общества на южном берегу эстуария англ. реки Адьяр ( тамил. அடையாறு [ˈaɖɛi̯jaːr(ɯ)]; Adayar, Adaiyar ), в месте впадения её в Бенгальский залив, к югу от города Ченнаи (Мадраса), в штате Тамил-Наду в Индии.
Содержание
История основания
Само Теософское общество изначально было образовано 17 ноября 1875 года в Нью-Йорке усилиями Елены Петровны Блаватской, полковника Генри Олкотта и Уильяма Джаджа. Идея о переносе Штаб-квартиры в Индию, на почву, взрастившую индуизм и буддизм, возникла позже; и воплощать эту идею суждено было Олкотту и Блаватской вдвоём, без участия Джаджа.
Адьяр
23 апреля 1882 года, учредители теософского движения Елена Петровна Блаватская и Генри Стил Олкотт, прибыли на пароходе в Мадрас.
Газета Мадрас Таймс[en] в статье «Теософия в Мадрасе» так описывает это событие:'Мадам Блаватская и полковник Олкотт, известные основатели Теософского общества в Бомбее, прибыли в Мадрас воскресным утром 23 апреля, в 9:00. В ожидании их приезда на вечер был заказан официальный приём. В назначенный час на пирсе уже собралась толпа; навстречу пароходу вышли богато украшенные лодки. После обмена любезностями и бурных аплодисментов м-м Блаватская и г-н Олкотт направились в резиденцию в карете, запряжённой четвёркой лошадей.Приветственную речь зачитал заместитель инспектора учебных заведений:
Рады приветствовать вас в столице Южной Индии!
Мы хотим выразить большое уважение к вам и признание неоценимых заслуг перед нашей страной. Мы уверены, что ваш приезд ознаменует дальнейшее продвижение в исследовании тайн природы и скрытых психических сил в человеке.— [www.tswiki.net/mywiki/index.php?title=Adyar_(campus)#cite_note-1 The Madras Times, April 24, 1882]
Услышав, что Теософское общество ищет место для новой резиденции, 31 мая 1882 братья Четти показали так называемые сады Хаддлстоунов, имение на южном берегу реки Адьяр[en], недалеко от города Мадрас, площадью 27 акров с большим домом в колониальном стиле, двумя флигелями и другими постройками. Полковник Олкотт записал в своем дневнике: «с первого взгляда мы поняли, что нашли наш будущий дом»[1].
17 ноября 1882, через семь лет после основания Теософского общества, окончательная сумма в 7 000 рупий была передана прежнему владельцу в присутствии судьи Г. Мутусвами Четти. С этого момента Теософское общество вступило в права собственности.[2]
Учредители в окружении последователей и учеников поселились в Адьяре 19 декабря 1882.
Реконструкция старого здания началось уже в 1883 году. За первые четыре года был устроен зал, где проходят все важные встречи. Расширение для вновь созданной Адьярской библиотеки (сейчас здесь музей общества).
По замыслу лидеров резиденцию в Адьяре следовало превратить в настоящий «очаг» теософии, каким она и стала со временем. На момент вступления в президентские полномочия в 1907 году Анни Безант, земельная собственность общества составила 27 акров. К концу 1911 она была увеличена до 253 акров, активным сбором пожертвований, щедрыми взносами и приобретением соседних участков.
Безант решает расширить и площадь построек, чтобы размещать съезжающихся со всего мира слушателей, желающих остановиться здесь на год и более. Потребовалось выстроить специальные «студенческие кварталы»
Структура резиденции Теософского общества Адьяр
Архивы и музей
Музей и архивы расположены на первом этаже здания штаб-квартиры.
Архив хранит теософские рукописи, корреспонденцию и другие важные записи, в том числе копию первой рукописи «Тайной Доктрины» Блаватской, выполненную Констанс Вахтмейстер[en] (Constance Wachtmeister)[4][5].
В Музее можно увидеть символическое полотно Николая Рериха «Вестник», написанное в честь Блаватской, и подаренное им Обществу в 1925 году[6] [7], а также портрет Кришнамурти в полный рост, написанный в 1913 году Альфредом Хитченсом. В музее хранятся и другие произведения искусства, а также предметы из ранней истории Общества, в том числе золоченая бронзовая статуэтка Бодхисаттвы, вручённая Олкотту послом Далай-ламы.
- [www.centre.smr.ru/win/pics/pic0037/p0037_800.htm «Вестник»] Николая Рериха (вариант 1946 года). Холст, темпера. 125 × 95 см. Государственный музей Востока, Москва] ([www.centre.smr.ru/win/pics/pic0037/p0037.htm описание])
Библиотека Адьяра
Библиотека Адьяра (англ.) основана в 1886 году полковником Олкоттом. По мере роста фондов библиотеки, она благоустраивалась и расширялась, а новое здание обрела в 1968 году ([kingsgarden.org/Pictures/AdyarPictures/pcd20..jpg вход в Адьярскую библиотеку, фото]). Библиотека начиналась с небольшой, но ценной коллекции книг, принадлежавшим учредителям, но вскоре Олкотт расширил собрание. Сейчас оно включает более 20 000 рукописей на пальмовых листьях, собранных со всей Индии, бумажные манускрипты, свыше 250 000 книг по восточной цивилизации, религии, теософии. Библиотека стала научно-исследовательским центром, изучающим восточные культуры, индологию и санскрит в сотрудничестве с Университетом Мадраса.
Школа мудрости
17 ноября 1949 года, в здании, названным «бунгало Блаватской» Чуруппумулладж Джинараджадаса (президент Общества с 1946 по 1953) открыл Школу мудрости. Цели школы: изучение различных аспектов Божественной мудрости, стимулирование индивидуального мышления и исследовательского духа, подготовка сотрудников Теософского общества, закрепление в студентах навыков распространения теософских знаний. В числе прочих, в Школе преподавал Джеффри Ходсон (1886—1983); он также был одним из руководителей научных исследований в Адьяре.
Издательство «Васанта Пресс»
Издательство «Васанта Пресс» (Vasanṭā Press)[8] создано в 1909 году. Печатает книги, брошюры и другие издания, выпущенные Теософским издательством (The Theosophical Publishing House)[9], Адьярской библиотекой, научно-исследовательским центром, и дружественными организациями[10].
Мемориальная школа Олкотта
Мемориальная школа (англ. Olcott Memorial High School / O.M.H.S.) открыта в 1894 году районе садов Безант и существует на пожертвания членов Общества со всего мира. В рамках Проекта «Мост» (Project Bridge, O.M.H.S.) в настоящее время в школе обучаются 750 детей из беднейших слоёв. Это дети рыбаков из ближайших рыбацких деревень, дети подёнщиков-кули, водителей-авторикш, лоточников цветов и еды на окрестных пляжах. Школа предоставляет книги, ноутбуки, школьную форму, бесплатное двухразовое питание, помогает в изучении английского, как второго языка. Есть бесплатная медицинская амбулатория.[11]
Для преодоления цифрового разрыва школа знакомит с азами информационных технологий и предоставляет доступ к сети Интернет.
Президенты Теософского общества Адьяр
- 1875—1907 Генри Стил Олкотт
- 1908—1933 Анни Безант
- 1934—1945 Джордж Арундейл[en]
- 1946—1953 Ч. Джинараджадаса
- 1953—1972 Налаканта Шри Рам[en]
- 1972—1980 Джон Коутс[en]
- 1980—2013 Радха Бернье[en]
- 2014— Тим Бойд[en][12]
Напишите отзыв о статье "Теософское общество Адьяр"
Ссылки
- [www.ts-adyar.org/ Официальный сайт Теософского общества Адьяр (англ.)]
- [www.theosophicalinstitute.org/medialibrary/viewtitle.php?titleid=9D6D07E1-4DD0-4BB4-AED4-789A8586FB40&file=50AEA63D-462A-4429-BE74-FBBF38BBB7AF#50AEA63D-462A-4429-BE74-FBBF38BBB7AF Документальный фильм (1993)] о резиденции Теософского общества Адьяр на английском языке. Режиссёр Стив Швейцер (Steve Schweizer)
- [www.youtube.com/watch?v=kTsdNWNLuzk Тот же фильм на Youtube с английскими титрами]
- [www.youtube.com/watch?v=H6llvthsoTg Фильм Стива Швейцера (1/6) на Youtube с титрами на испанском; в 6 частях]
- [www.theosophy.ru/byauthor.htm Библиотека теософской литературы на русском языке]
- Чарлз Уэбстер Ледбитер.[kg.vkk.nl/english/organizations/lcc.gb/lcis/scriptures/liberal/leadbeater/atextbookoftheosophy/atextbookoftheosophy.htm Учебник теософии с 10 главах.] (англ.) Издан в 1912, 1914, 1918, 1925 и 1937 годах.
- [theosophi.tumblr.com/post/47478488493/1931 Журнал «Теософист»/«The Theosophist» за 1931 год в PDF формате] (англ.)
- [wikimapia.org/#lang=ru&lat=13.006962&lon=80.266328&z=16&m=b&permpoly=6095941 Вид на Адьяр со спутника в GoogleMap] (отмечено расположение и названия отдельных строений)
- [www.global-theosophy.net/theosophical_society_map_1.php Аннотированные карты Адьяра, 2012]
- [hpb.narod.ru/adyar/adyar.htm# Фотографии Адьяра — штаб-квартиры Теософского общества]
Примечания
- ↑ Сегодня, при взгляде на [static.panoramio.com.storage.googleapis.com/photos/large/5268015.jpg аэрофото Адьяра], особенно заметен контраст между многоэтажной цивилизацией, подступающей с севера, со стороны четырёхмиллионного Ченнаи к самому берегу реки и мечтательной отрешённостью редких, утопающих в густой зелени построек кампуса Теософского общества на противоположном, южном берегу.
- ↑ Г. Субия Четти ([tswiki.net/mywiki/index.php?title=G._Soobiah_Chetty G. Subbiah Chetty, 1858—1946]): [www.blavatskyarchives.com/chettyodl.htm# История приобретения земельной собственности в Адьяре / Adyar Notes and News, August 9, 1928, pp. 5-6.]
- ↑ Любопытно, что родина Блаватской, Россия обрела собственное Теософское общество лишь в 1908 году (через 22 года после США) и занимает в списке из 52-х позиций лишь 14-ю строку.
- ↑ Графиня Констанс Вахтмейстер (1838—1910), вдова шведского посла в Лондоне была свидетельницей работы Е. П. Б. день за днём над рукописью «Тайной Доктрины».
- ↑ См: Констанс Вахтмейстер. Воспоминания о Е. П. Блаватской и «Тайной Доктрине». Одесса : Астропринт, 2011
- ↑ Картина опубликована в журнале «The Theosophist», vol.46 за апрель 1925 года, С.98.
- ↑ [gallery.facets.ru/show.php?id=82 Подробности о картине и её посвящении в свидетельствах корреспондентов международной прессы:] Сняв с картины «Вестник» покрывало перед собранием (председатель Ч. Джинараджадаса), Н. К. Рерих сказал: «В этом доме Света позвольте мне вручить картину, посвященную Елене Петровне Блаватской. Пусть она явится завязью будущего Музея имени Блаватской, который примет девиз: „Красота есть одеяние истины“».
- ↑ Название «Васанта Пресс» происходит от индийского варианта фамилии основательницы Анни Безант; на санскрите वसन्त[en], означает "весна".
- ↑ [www.adyarbooks.com/ Каталог продукции, издаваемой Теософским издательским домом / The Theosophical Publishing House]
- ↑ [ts-adyar.org/content/magazines Журналы издательства Теософского общества Адьяр: «The Theosophist», «Adyar Newsletter», «Wake Up India»]
- ↑ [www.ashanet.org/projects/project-view.php?p=360 Project Bridge, Olcott Memorial High School (O.M.H.S.), Chennai] Проект «Мост» (Project Bridge, O.M.H.S.) Теософского общества: международная организация со штаб-квартирой в Ченнаи.
- ↑ [timesofindia.indiatimes.com/city/chennai/Theosophical-society-looks-at-change-under-new-head/articleshow/34851217.cms «Теософское общество ожидает перемен от нового главы»]: Статья о смене руководства в Адьяре в делийском ежедневнике The Times of India jn 9 мая 2014. (англ.)
Панорама эстуария реки Адьяр. Слева — заброшенный мост (англ.), разрушенный наводнением, далее за ним — Бенгальский залив. На противоположном берегу, в центре — «сады» Теософского общества; справа на первом плане комплекс гольф-клуба г. Ченнаи, вдали — ближайший мост, соединяющий берега Адьяра; в глубине справа — городская застройка Ченнаи.
Литература
- Krishnamurti, J.; Leadbeater, C. W. Adyar, the home of the Theosophical Society. Views taken expressly by Alcyone (J. Krishnamurti) with descriptive letterpress by C. W. Leadbeater. — Adyar, Madras, India: Theosophist Office, 1911. — 48 full-page illustrations each with page of text; plans, folded map, plus 9 с.
- Neff, M. K. A guide to Adyar. — Adyar, Madras: Theosophical Publishing House, 1934. — 42 с.
- Ransom, Josephine. A Short History of the Theosophical Society. — Adyar: Theosophical Publishing House, 1938. — ISBN 978-81-7059-122-1.
- Groves, C. R. Adyar. — Adyar, Madras: Theosophical Publishing House, 1950. — 135 с.
- Bruce F. Campbell. Ancient wisdom revived, a history of the Theosophical movement. — Berkeley: University of California Press, 1980. — ISBN 0-520-03968-8.
- Campbell, Bruce F. [www.alpheus.org/GoldenThread/campbell.pdf Ancient Wisdom Revived: A History of the Theosophical Movement]. — Berkeley: University of California Press, 1980. — 259 pages с. — ISBN 0520039688.
- Gomes, Michael. [books.google.ru/books/about/The_dawning_of_the_theosophical_movement.html?id=4ZK0AofVnG0C The Dawning of the Theosophical Movement]. — Wheaton, Illinois: Theosophical Publishing House — Quest Book, 1987. — 248 с. — ISBN 0835606236.
- Gomes, Michael. The dawning of the theosophical movement. — Wheaton, Illinois: Theosophical Publishing House — Quest Book, 1987. — ISBN 0835606236.
- Washington, Peter. Madame Blavatsky's Baboon: A History of the Mystics, Mediums, and Misfits Who Brought Spiritualism to America. — Schocken, 1995. — Т. 1st American ed edition. — ISBN 978-0-8052-4125-9.
- Rabindranath Tagore. [www.cambridge.org/asia/catalogue/catalogue.asp?isbn=9780521590181 Selected Letters of Rabindranath Tagore] / Krishna Dutta; Andrew Robinson. — Cambridge University Press, 1997. — 593 с. — ISBN 0521590183.
- Sylvia Cranston; Carey Williams. [www.amazon.de/dp/3927837539/ref=rdr_ext_tmb HPB - Leben und Werk der Helena Petrowna Blavatsky] / Johannes von Buttlar. — Satteldorf: Edition Adyar, 2001. — 715 с. — ISBN 3-927837-53-9.
- Henry Steel Olcott. Old Diary Leaves, Part 1 (Original 1895). — Whitefish, Montana: [en.wikipedia.org/wiki/Kessinger_Publishing Kessinger Publishing], 2003. — ISBN 0766133362.
- Констанс Вахтмейстер. [www.delphis.ru/book/vospominaniya-o-epblavatskoi-i-tainoi-doktrine Воспоминания о Е. П. Блаватской и «Тайной Доктрине»] / Одесский Дом-Музей имени Н. К. Рериха. — Одесса: Астропринт, 2011. — 148 с. — (Архивы. Исследования). — 300 экз. — ISBN 9789661903295.
- Handbook of the Theosophical Current / Olav Hammer; Mikael Rothstein. — Leiden: BRILL Publishing House, 2013. — 525 с. — (Brill Handbooks on Contemporary Religion; Book 7). — ISBN 9004235965.
См. также
- Теософия (Блаватская)
- Теософское общество
- Индийская философия
- Тайная доктрина
- Елена Блаватская, (1831—1891) — вдохновитель и основатель Теософского общества, главный его идеолог
- Генри Стил Олкотт, (Henry Steel Olcott, 1832—1907, Адьяр, Индия) — президент-основатель Теософского общества, занимавший этот пост в 1875—1907
- Анни Безант, (Annie Besant, 1847—1933, Адьяр, Индия)
- Уильям Кван Джадж, (William Quan Judge, 1851—1896) — один из трёх основателей Теософского общества; в 1895 году объявил о «полной и абсолютной автономии» Американского отделения и образовал независимое Теософское общество Пасадина
- Чарлз Уэбстер Ледбитер, (Charles Webster Leadbeater, 1854—1934)
- Чуруппумулладж Джинараджадаса, (C. Jinarājadāsa, 1875—1953) — президент Общества с 1946 по 1953
- Джордж Арундейл[en], (George Arundale,1878—1945, Адьяр, Индия))
- Джеффри Ходсон, (1886—1983), — писатель, оккультист, теософ; руководил Школой мудрости в Адьяре
- Джидду Кришнамурти, (Jiddu Krishnamurti, 1895—1986) — индийский философ; в ранней юности в Адьяре был «открыт» как будущий проповедник теософом Ледбитером, стал приёмным сыном Анни Безант; позднейшие философские поиски увели Кришнамурти от теософии
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Теософское общество Адьяр
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.
В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
