Тераи

Терáи («влажная земля» или «предгорье» на персидском языке) — заболоченные территории у южных подножий Гималаев, на северо-востоке Индо-Гангской равнины, в восточном и северо-западном Пакистане, северной Индии, Бутане и Непале, от реки Ямуна на западе до реки Брахмапутра на востоке.

Ниже Тераи лежит большая аллювиальная равнина бассейнов рек Ямуна, Сатледж, Равви, Инд, Джелам, Ганг, Мегхна, Брахмапутра и их притоков.

Тераи образуют полосу шириной 30—50 км, по высоте до 900 м, покрытую влажными тропическими лесами (джунглями) с участием сала, бамбука, магнолий, папоротников, орхидей, лиан. На значительных пространствах поверхность покрыта илом, заросла высокотравьем, местами осушена и распахана (производство риса и других культур). Образование Тераи связано с избыточным увлажнением почвы обильными грунтовыми водами в условиях слабого дренажа подгорных равнин.

В Непале Тераи является наиболее экономически продуктивным регионом. Большинство из основных отраслей промышленности в Непале располагается в этой области. Здесь возделываются культуры риса, пшеницы, бобовых, сахарного тростника, джута, табака и кукурузы. Многие агроиндустрии, такие как джутовые фабрики, сахарные заводы, рисовые мельницы и табачные фабрики созданы по всей территории региона.

См. также

• Саванны и луга Тераи-Дуара
• Экологические регионы Бутана

Отрывок, характеризующий Тераи

Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.