Теренин, Александр Николаевич
Поделись знанием:
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
| Александр Николаевич Теренин | ||||||||||
 | ||||||||||
| Научная сфера: | ||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Место работы: | ||||||||||
| Учёное звание: | ||||||||||
| Альма-матер: | ||||||||||
| Известные ученики: | ||||||||||
| Известен как: |
основатель российской научной школы по фотохимии, исследователь элементарных фотопроцессов | |||||||||
| Награды и премии: |
| |||||||||
Алекса́ндр Никола́евич Тере́нин (24 апреля (6 мая) 1896, Калуга — 18 января 1967, Москва) — российский физикохимик, академик АН СССР (1939; член-корреспондент с 1932 года). Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской премии.
Содержание
Краткая биография
Александр Николаевич Теренин родился 6 мая 1896 года. Увлёкся наукой через медицинские направления, в частности через изучение психоневралгии. В 1917 году поступил в Петроградский университет на физико-математический факультет. Окончил обучение в 1922 году. Научная деятельность связана с ЛГУ и ГОИ. В ЛГУ — с 1922 до 1967 ассистент, научный сотрудник, профессор, зав. кафедрой биофизики, зав. лабораторией, зав. отделом фотоники. В ГОИ − лаборант, (1919—1921), ассистент (1921—1926), физик (1926—1932), руководитель группы (1932—1937), начальник лаборатории (1937—1941), начальник научного отдела (1941—1945), заместитель директора по научной части (1945—1956), начальник научного отдела (1956—1967). Академик АН СССР (1939). Умер в Москве 18 января 1967 года.
Основные открытия и достижения
- 1924 — расщепление молекул солей в парообразном состоянии под действием света, сопровождающееся образованием светящихся атомов;
- 1926 — исследование спектральных линий оптически возбуждённых паров ртути (с овместно с Е. Ф. Гроссом)[1];
- 1928 — совместно с сотрудниками на физическом факультете ЛГУ открыл сверхтонкую структуру спектральных линий, возникающую вследствие взаимодействия атомных электронов с ядром, что потом позволило измерять магнитные моменты ядер. Это открытие стало предтечей ядерной спектрографии, работы по которой были продолжены Б. С. Джелеповым в 1930-х годах.
- 1934 — спектральные и оптические исследования состояния адсорбированных на поверхности твёрдых тел молекул и установление механизма действия катализаторов;
- с 1939 — изучение фотоэлектрических явлений в органических соединениях, а также неорганических полупроводниках;
- 1943 — объяснение триплетной природы фосфоресцентного состояния органических соединений;
- 1945 — спектральное исследование фотохимических реакций хлорофилла и его аналогов;
- 1952 — научное открытие совместно с В. Л. Ермолаевым «Явления триплет-триплетного переноса энергии между органическими молекулами» (занесено в Государственный реестр открытий СССР под № 108 с приоритетом от 17 января 1952 г.)[2].
Премии и награды
- Сталинская премия (1946)
- Золотая медаль АН СССР имени С. И. Вавилова (1954)
- Золотая медаль имени Д. Чиамичиана (Италия, (1959)
- Премия столетия (1960)
- Золотая медаль имени Финзена (Англия, (1964)
- Герой Социалистического Труда (28.07.1966)
- 5 орденов Ленина (10.06.1945; 19.09.1953; 04.01.1954; 09.09.1961; 28.07.1966)
- орден Трудового Красного Знамени (12.06.1946)
- орден Красной Звезды (15.12.1943)
- медали
Адреса в Ленинграде
- 1926—1933 — Каменноостровский проспект, 1-3;
- 1933—1941 — Кронверкский проспект, 27;
- 1944—1967 — Университетская набережная, 7-9.
Память
- На здании по адресу Биржевая линия, 14, в 1989 году была установлена мемориальная доска (архитектор В. О. Василенко) со следующим текстом: «Здесь с 1919 по 1967 год работал академик Александр Николаевич Теренин, выдающийся советский физик, Герой Социалистического Труда»[3].
Напишите отзыв о статье "Теренин, Александр Николаевич"
Примечания
- ↑ Гросс Е. Ф., Теренин А. Н. Сложные структурные спектры линий оптически возбуждённых паров ртути // ЖРХО. Ч. физ. 1926. Т. 58, вып. 2. С. 133—140
- ↑ [web.archive.org/web/20110220103532/ross-nauka.narod.ru/05-ximia.html/ Научные открытия России.]
- ↑ [www.encspb.ru Энциклопедия Санкт-Петербурга, мемориальная доска А.Н. Теренину.].
Литература
- Левшин Л. В., Красновский А. А. Александр Николаевич Теренин, 1896-1967. — М.: Наука, 1985. — 224 с. — (Научно-биографическая серия).
- Теренин А.Н. «Фотоника молекул красителей и родственных органических соединений». — Ленинград: Наука, 1967. — 616 p.
- Теренин А.Н. Труды ГОИ. — Москва, 1925. — Т. 4, № 32. — С. 24.
- Теренин А.Н. «Введение в спектроскопию». — Ленинград: КУБУЧ, 1933. — 312 p.
- Теренин А.Н. Вестник Ленинградского университета, сер.: Физика, химия. — Ленинград, 1946. — № 1. — С. 13.
Ссылки
Тимур Каримов. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=18850 Теренин, Александр Николаевич]. Сайт «Герои Страны». Проверено 21 января 2016.
- Теренин, Александр Николаевич — статья из Большой советской энциклопедии.
- [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=123935 Биография на сайте biografija.ru]
- [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52336.ln-ru Профиль А. Н. Теренина] на официальном сайте РАН
- Непорент Б.С. [ufn.ru/ufn69/ufn69_8/Russian/r698d.pdf Из истории физики: Александр Николаевич Теренин (1896-1967)]. Успехи физических наук. Проверено 6 января 2010. [www.webcitation.org/66Naug9J6 Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].
|
Это заготовка статьи об учёном-химике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Теренин, Александр Николаевич
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
Категории:
- Действительные члены АН СССР
- Герои Социалистического Труда
- Кавалеры ордена Ленина
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Кавалеры ордена Красной Звезды
- Лауреаты Сталинской премии
- Персоналии по алфавиту
- Учёные по алфавиту
- Физики СССР
- Физики по алфавиту
- Химики СССР
- Химики по алфавиту
- Сотрудники ГОИ имени С. И. Вавилова
- Выпускники физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета
- Преподаватели физического факультета Санкт-Петербургского государственного университета
- Награждённые Золотой медалью имени С. И. Вавилова
