Терновый венец
Терно́вый вене́ц (др.-греч. στέφανον ἐξ ἀκανθῶν) — венец из ветвей растения с шипами (терниями), который, согласно Евангелиям, был возложен на голову Иисуса Христа римскими воинами во время его поругания.
О возложении на Иисуса Христа венца из терна пишут три евангелиста:
|
и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский! |
|
|
|
и одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него |
|
|
|
И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу |
|
О том, когда сняли терновый венец, в канонических Евангелиях не написано. Некоторые художники рисуют Иисуса Христа на кресте с терновым венцом.
Терновый венец в Средние века
Николай Месарит, митрополит Эфесский (XII — начало XIII века) — богослов, церковный и государственный деятель сообщает о том, что в 1201 году в Константинополе, в храме Богородицы Фара (др.-греч. τοῦ Θάρου — при маяке) — в церкви, предназначенной для повседневной литургии в присутствии императора и его семьи, а также для торжественных служб в 1-й день года, 1 мая, в день поминовения пророка Илии (в присутствии синклита), в Чистый четверг, в Великую субботу и Великий четверг, хранились следующие реликвии: Терновый венец Христа, туника Христа, посох Христа, плеть Его бичевания, святой гвоздь, копие, частицы сандалий Христа (привезены императором Иоанном Цимисхием из Палестины в 975 году)[1].
Во время Четвёртого крестового похода Константинополь был разграблен, в 1204 году. Реликвии, находящиеся в нём вывезли крестоносцы, в числе их был и Терновый венец. В 1239 году Людовик приобрёл венец, по некоторым данным, за огромную сумму в 135 тысяч ливров у Латинского императора Балдуина II. Точнее, Балдуин II заложил терновый венец венецианцам, у которых он был выкуплен Людовиком Святым. В августе 1239 года терновый венец прибыл в Париж, куда позже были доставлены частицы Креста Господня, Копьё Лонгина и другие предметы-свидетели Ветхого и Нового Заветов. Для хранения священных реликвий французский король Людовик IX решил построить в Париже собор — Сент-Шапель, в который и поместил Терновый венец в 1239 году[2].
В богословском сочинении Трактат о реликвиях, написанном в 1543 году Жаном Кальвином и многократно издававшемся впоследствии, описано, что частей Тернового венца было столь велико, что если их собрать то получится более четырёх венцов. Они были: третья часть венца в Сент-Шапель в Париже; три шипа в Римской церкви Святаго Креста; много шипов в Римской церкви святого Евстафия; множество шипов в Сиене; один шип в Виченце; пять шипов — в Бурже; в Безансоне, в церкви Святого Иоанна — три; Мон-Руаяле (фр. Mont-Royal (Sarreinsberg)) — три; в Соборе Овьедо в Испании; в Собор Святого Иакова в Галисии — два; в Альби — три; в Тулузе; Маконе; Шарру (Вьенна) (фр. Charroux (Vienne)) в Пуату; в базилике Нотр-Да де Клери-Сент-Андре (фр. Basilique Notre-Dame de Cléry-Saint-André); Сен-Флур (Канталь); Сен-Максимен-ла-Сент-Бом (фр. Saint-Maximin-la-Sainte-Baume) в Провансе; в фр. l'abbaye de la Salle; в приходской церкви Святого Мартина в Нуайоне[3].
Сегодня реликвия, почитаемая как Терновый венец Господа, представляющая собой целый венец, находится в Париже, в Соборе Парижской Богоматери.
См. также
Напишите отзыв о статье "Терновый венец"
Примечания
- ↑ [www.pravenc.ru/text/149715.html Православная энциклопедия Большой дворец в Константинополе Т. 5, С. 671—677]
- ↑ Шаблон:Ouvrage
- ↑ [www.info-bible.org/histoire/reforme/traite-des-reliques-jean-calvin.htm Jean Calvin: Le traite des reliques]
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Терновый венец - [la-france-orthodoxe.net/ru/sviat/?p=couronne Терновый венец Спасителя (Православная Франция)]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Терновый венец
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
