Терра Мариана

Те́рра Мариа́на (лат. Terra Mariana — «Земля девы Марии»; в смысловом переводе — «Удел Богородицы», то есть территория, находящаяся под особым покровительством Матери Божьей) — официальное название средневековой Ливонии.

2 февраля 1207 года эта территория была объявлена княжеством в составе Священной Римской империи, а в 1215 году папа Иннокентий III провозгласил эти земли владением Святого Престола.

Папским легатом Гильомом Моденским Терра Мариана была разделена на 6 феодальных владений: Рижское архиепископство, Курляндское епископство, Дерптское епископство, Эзель-Викское епископство, территорию под управлением Ливонского ордена, и Dominum directum датского короля — Эстонское герцогство.

В 1227 году Орден меченосцев завоевал все датские владения в Северной Эстонии. После битвы при Сауле оставшиеся в живых члены Ордена меченосцев вошли в состав обосновавшегося в Пруссии Тевтонского ордена, и стали известны как Ливонский орден. 7 июня 1238 года, в соответствии с договором в Стенсби, тевтонские рыцари вернули Эстонское герцогство королю Дании Вальдемару II. В 1346 году после крестьянской войны 1343—1345 годов эта территория была продана обратно Ордену, и стала частью Орденского государства.

Всё время существования средневековой Ливонии там шла постоянная борьба за власть между Церковью, Орденом, светскими немецкими феодалами и жителями ганзейских городов Рига и Ревель.

После поражения в Грюнвальской битве в 1410 году Тевтонский орден и его Орденское государство фактически были уничтожены, однако его Ливонское ландмайстерство, известное как Ливонский орден, продолжало сохранять независимое существование.

Аналогом Грюнвальдской битвы для Ливонского ордена стало поражение в битве под Вилькомиром 1 сентября 1435 года. 4 декабря 1435 года Ливонским орденом, епископом Ливонии, вассалами и представителями городов было подписано соглашение о создании Ливонской конфедерации.

В 1561 году в результате Ливонской войны Терра Мариана прекратила своё существование. Её северная часть отошла Швеции, и там было образовано Эстляндское герцогство, а южная часть вошла в состав Великого княжества Литовского (впоследствии — Речи Посполитой), разделившись на Задвинское герцогство и герцогство Курляндское и Семигальское. Остров Сааремаа стал частью Дании.

Ливонский крестовый поход

К концу XII века восточные берега Балтийского моря оставались последним нехристианизированным уголком Европы. В 1193 году папа Целестин III объявил крестовый поход против прибалтийских язычников. В начале XIII века крестоносцы с Готланда и из северных частей Священной Римской империи покорили земли вдоль рек Западная Двина и Гауя. В 1201 году было основано укрепление Рига, в 1202 году образован Орден меченосцев (как ветвь ордена Тамплиеров). В 1218 году папа Гонорий III дал датскому королю Вальдемару II позволение захватить столько земли в Эстонии, сколько он сможет завоевать. После успешного завершения крестового похода территории, захваченные немцами и датчанами, были разделены папским легатом Гильомом Моденским на 6 феодальных владений.

Основание государства

Раздел земель Гильомом Моденским в 1228 году был результатом компромисса между Римско-католической церковью и Орденом меченосцев (и та, и другая сторона состояла в основном из немцев). Фактически с 1237 года землями Терра Мариана управляли рыцари-меченосцы (впоследствии — Ливонский орден). В середине XIV века, после покупки Эстонского герцогства у Кристофера II, под властью Ливонского ордена было около 67 000 км² земель, а под властью Церкви — около 41 000 км². Орденские земли делились примерно на 40 районов, управляемых фогтами. Крупнейшим из церковных владений было Рижское архиепископство (18 000 км²), за ним шло Курляндское епископство (4 500 км²), потом Дерптское епископство и Эзель-Викское епископство. Номинальным главой Терра Мариана и города Рига был рижский архиепископ как высшее духовное лицо.

В 1240 году Вальдемар II создал в Эстонском герцогстве Ревельское епископство, сохранив (в противоречии с обычным порядком) право назначать епископа в Ревеле за собой и наследующими ему датскими королями. Это право датских королей на назначение ревельских епископов было даже записано в договор о продаже Эстонского герцогства Тевтонскому ордену в 1346 году.

Гражданские войны в Ливонии

В средневековой Ливонии шла постоянная борьба за власть между Церковью, Орденом, светскими феодалами немецкого происхождения и жителями ганзейского города Рига. Крупные гражданские войны имели место в 1296—1330 годах и 1313—1330 годах, кроме того, в 1343—1345 годах в Эстонии произошло крупное восстание, приведшее к переходу датского Эстонского герцогства в состав государства Тевтонского ордена.

С формальной точки зрения архиепископ Риги являлся как светским, так и духовным сюзереном. Однако доминирующей политической силой он не являлся, орденские рыцари пытались объединить страну под собственной властью.

Самым важным союзником Ливонского ордена были феодалы немецкого происхождения в датском Эстонском герцогстве. В начале XIV века Дания ослабла, и немецкие феодалы приобрели власть на местах. После того, как в 1343 году восстали эсты, Тевтонский орден оккупировал Эстонское герцогство. Падение датской власти произошло через два дня после того, как Орден подавил эстонское восстание: при помощи прогермански настроенных датских вассалов датский вице-король был схвачен и брошен в темницу. 16 мая 1343 года немцы передали Ордену замки в Ревеле и Везенберге, а в 1345 году — замок в Нарве. В 1346 году эстонские территории были проданы датским королём Тевтонскому ордену за 19 000 кёльнских марок. Передача власти от Дании Тевтонскому ордену произошла 1 ноября 1346 года.

Ливонская конфедерация

После поражения Тевтонского ордена в Грюнвальской битве 1410 года Ливонский орден стал существовать независимо, так как он в сражении не участвовал и потерь не понёс. В 1418 году папа Мартин V назначил рижским архиепископом Иоганна Амбунди, который и стал создателем Ливонской конфедерации.

Для разрешения постоянных конфликтов между Орденом, епископами и мощными ганзейскими городами по инициативе архиепископа Амбунди в 1419 году в Валке был созван ландтаг, сформированный из представителей Ливонского ордена, епископств, их вассалов и ганзейских городов.

Поражение в битве под Вилькомиром 1 сентября 1435 года, унёсшее жизни магистра и ряда рыцарей высшего ранга, заставило Ливонский орден задуматься о сближении с соседями. 4 декабря 1435 года в Валке архиепископом рижским, епископами курляндским, дерптским, эзель-викским и ревельским, а также представителями Ливонского ордена, его вассалами и представителями городских властей Риги, Ревеля и Дерпта было подписано соглашение о создании Ливонской конфедерации (eiine fruntliche eyntracht).

Государства, вошедшие в Ливонскую конфедерацию, прекратили своё существование во время Ливонской войны (1558—1582). В 1559 году епископ эзель-викский продал свои земли датскому королю Фредерику II за 30 000 талеров. Датский король передал эту территорию своему младшему брату Магнусу, высадившемуся с армией на Сааремаа в 1560 году.

В 1561 году шведская армия высадилась в Ревеле и взяла под контроль северную часть средневековой Ливонии. Ливонский орден был распущен в 1561 году согласно Виленской унии. На следующий год Ливонский ландтаг принял решение просить защиты у Сигизмунда II, короля польского и великого князя литовского. По окончании правления последнего архиепископа — Вильгельма Бранденбургского — Рига стала имперским городом. Остальные территории были разделены между герцогством Курляндским и Семигальским и Задвинским герцогством.

Ссылки

• Endre Bojtár, Foreword to the past: a cultural history of the Baltic people, Central European University Press (Budapest), 1999, ISBN 963-9116-42-4  (англ.)

Отрывок, характеризующий Терра Мариана

– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.