Территориально-политическая экспансия Третьего рейха

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Территориа́льно-полити́ческая экспа́нсия Тре́тьего ре́йха — процесс реализации экспансионистского политического курса нацистской Германии, направленного на завоевание мирового господства и связанное с этим максимальное расширение территории Германии. Нацистское руководство обосновывало эту политику целью обретения «жизненного пространства» (Lebensraum) для этнических немцев за счёт лишения покорённых земель суверенитета, жёсткой экономической эксплуатации и уничтожения народов.

Ещё до прихода к власти, летом 1932 года, Гитлер на совещании своих единомышленников озвучил план создания германской «расовой империи», призванной господствовать над Европой и миром. «Мы никогда не добьёмся мирового господства, — говорил он, — если в центре нашего развития не будет создано мощное, твёрдое как сталь, ядро из 80 или 100 миллионов немцев». Кроме Германии в это «ядро» включались Австрия, Чехословакия, часть Польши. Вокруг этого «фундамента великой Германии» должен был лежать пояс малых и средних вассальных государств: Прибалтика, Польша, Финляндия, Венгрия, Сербия, Хорватия, Румыния, Украина, ряд южнорусских и кавказских государств[1].

Развязав Вторую мировую войну, руководство Третьего рейха включало некоторые из завоёванных территорий непосредственно в состав Германии, тогда как на остальных территориях были созданы либо намечались к созданию подконтрольные ей генерал-губернаторство, рейхспротекторат, рейхскомиссариаты, колонии, а также марионеточные государства. Провал битвы за Британию, североафриканской кампании, битвы за Атлантику и плана «Барбаросса» привёл в итоге к тому, что территориально-политическая экспансия Рейха сменилась его сжатием и последующим разгромом. На Нюрнбергском процессе, прошедшем в 1945—1946 гг, была дана оценка развязанной агрессивной войне против всего мира, военным преступлениям, преступлениям против мира и человечности.

В настоящей статье в хронологическом порядке представлены все территории мира, когда-либо становившиеся объектами территориально-политической экспансии нацистской Германии, а также указаны связанные с их приобретением и утратой события.





Прелюдия

Последствия Версальского мира

На основании Версальского мирного договора, подписанного 28 июня 1919 года капитулировавшей в Первой мировой войне Германией, который закрепил передел мира в пользу держав-победительниц, а также на основании результатов местных плебисцитов, организованных Лигой Наций, от Германии отошли следующие территории:

Кроме того, по договору Германия признавала и обязывалась строго соблюдать независимость Австрии, а также признавала полную независимость Польши и Чехословакии. На части территорий Германии, особенно там, где суверенитет центра по разным причинам был ограничен, вспыхивали восстания, возникали сепаратистские движения и даже кратковременные государственные образования.

Так, в 1919—1921 годах в Силезии против немецкой власти бунтовало польское большинство, по всей Германии не прекращалось брожение правых и ультраправых (например, «Капповский путч», «Кюстринский путч», «Пивной путч», «Прусский путч»[en] и левых (Мартовское, Рурское, Гамбургское восстания, Баварская Советская Республика, Эльзасская Советская Республика), а в полуотторгнутых демилитаризованных областях провозглашались сепаратистские Рейнская республика (1923—1924), Республика Пфальц (1923), Свободное государство Фляшенхальс в Гессене (1919—1923).

Помимо этого, в обеспечение просроченных выплат военных репараций Германии в 1921—1925 годах французские, бельгийские и британские войска несколько раз оккупировали промышленный Рурский регион, что в 1923 году вызвало «Рурский конфликт».

Унитаризация Рейха

Веймарская конституция устанавливала в Германии федеративное устройство, территория страны была разделена на области (земли), которые имели собственные конституции и органы власти. Однако 30 января 1933 года рейхсканцлером стал Адольф Гитлер, что обозначило конец Веймарской республики и начало Третьего рейха.

Уже 7 апреля того же года был принят Второй закон «Об унификации земель с Рейхом» (нем. Zweites Gesetz zur Gleichschaltung der Länder mit dem Reich), которым вводился институт рейхсштатгальтеров (имперских наместников) в федеральных землях. Задачей наместников было наблюдение за деятельностью местных органов, для чего им были предоставлены фактически чрезвычайные полномочия (в том числе право роспуска ландтага и отстранения главы правительства — министра-президента).

Законом «О новом устройстве Рейха» (Gesetz über den Neuaufbau des Reichs) от 30 января 1934 года суверенитет земель был ликвидирован, ландтаги во всех землях были распущены. Рейхсрат (верхняя палата германского парламента, орган представительства земель по Веймарской конституции) сначала был практически полностью лишён полномочий, а в феврале 1934 года ликвидирован. Именно в 1934 году Адольф Гитлер провозгласил «Третью империю» — Третий рейх[3]. В январе 1935 года имперские наместники стали постоянными представителями правительства в землях. Исключением стала Пруссия, где пост наместника так и не был введён: первое время функции имперского наместника в Пруссии были возложены на рейхсканцлера, а 10 апреля 1933 года Гитлер назначил министром-президентом Пруссии Германа Геринга.

Параллельно государственному существовал и приобретал всё бо́льшее значение другой властный контур — партийный. Рейх был разделён на региональные партийные округа — гау, возглавляемые гауляйтерами (подробнее об этом см. ниже). 23 марта 1933 года по инициативе НСДАП был принят «Закон о чрезвычайных полномочиях», который развязал нацистам руки по «зачистке» партийно-политического пространства Германии. «Зачистка» завершилась уже летом того же года. Принятый на четыре года закон неоднократно продлевался, а привязанная к нему чрезвычайная ситуация вплоть до краха в мае 1945 года стала конституционной нормой. Третий рейх стал однопартийным унитарным государством[1].

Хронология

Межвоенные годы

1933—1937

  • 15 мая 1934 года глава правительства Латвии Карлис Улманис совершает государственный переворот, распускает парламент, арестовывает часть депутатов, запрещает все политические партии.
  • 19 мая 1934 года происходит профашистский государственный переворот в Болгарии. Власть захвачена военными из группировки «Звено» во главе с Кимоном Георгиевым. Действие конституции приостановлено, политические партии запрещены, усилена цензура, введён ряд госмонополий.
  • 25 июля 1934 года предпринята попытка нацистского путча в Австрии. Поддерживаемые Германией путчисты убивают федерального канцлера Энгельберта Дольфуса (ярого противника аншлюса), однако правительственным войскам удаётся подавить мятеж. Выступление австрийского «штандарта СС-89» произошло при подстрекательстве Германии и в расчёте на её военную поддержку. Однако на события в Вене решительно среагировала Италия. Муссолини приказал итальянским войскам сосредоточиться у итало-австрийской границы, угрожая вмешательством. Демонстрация силы произвела впечатление на Гитлера, и он распорядился свернуть активность нацистов в Австрии. Новым федеральным канцлером становится Курт Шушниг, продолживший политику Дольфуса[1].
  • 9 октября 1934 года в Марселе боевиком ВМРО убит король Югославии Александр I. При задержании убийцы погиб французский министр иностранных дел Луи Барту. Регентом при несовершеннолетнем принце Петре становится прогермански настроенный князь Павел.
  • В октябре 1934 года по инициативе и при финансовой поддержке Германии в Судетской области Чехословакии была создана политическая партия судетских немцев под названием Германский внутренний фронт, преобразованная весной 1935 года в Судетскую немецкую партию (СНП). СНП строилась по образцу НСДАП[1].
  • Саарская область. По истечении отведённого Лигой Наций 15-летнего срока был назначен плебисцит о самоопределении территории. Несмотря на давление Франции и агитацию местной антигитлеровски настроенной немецкой интеллигенции, 13 января 1935 года 90,3 % жителей области проголосовали за воссоединение с Германией. С 1 марта Саар стал снова германским (позднее, 11 марта 1941 года, он был переименован в Вестмарк).
  • 16 марта 1935 года Германия в одностороннем порядке отказывается выполнять положения Версальского договора о демилитаризации, опубликовав прокламацию о введении в стране всеобщей воинской повинности и создании вермахта[1].
  • 18 июня 1935 года Великобритания заключает с Германией Морское соглашение, признавая таким образом денонсацию ограничительных положений Версальского мира[4]. Британское правительство удовлетворило требования Гитлера установить для германского флота «потолок» в 35 % от совокупности морской мощи Британской империи. Берлин также получил право строить подводные лодки в размере до 45 % тоннажа подводного флота Великобритании[1].
  • 7 марта 1936 года германские войска вводятся в Рейнскую область (см. Ремилитаризация Рейнской области). Рейнская демилитаризованная зона перестаёт существовать. Единственным, кто в Лиге Наций предложил применить санкции к Германии, оказывается народный комиссар иностранных дел СССР Максим Литвинов.
  • Летом 1936 года происходит сближение Германии и фашистской Италии. Италия, ослабленная экономическими санкциями, наложенными на неё за войну в Эфиопии, выразила готовность пожертвовать Австрией в пользу Германии, чтобы заручиться её поддержкой в борьбе против Великобритании и Франции на Средиземном море и в Африке. Ранее Германия отказалась присоединиться к европейским санкциям и поставляла Италии необходимое ей сырьё. В обстановке германо-итальянского сближения 11 июля 1936 года Германии удалось навязать Австрии «договор о дружбе», в котором Германия обещала уважать австрийский нейтралитет, а австрийское правительство подтвердило, что Австрия признаёт себя германским государством. В правительство Австрии вошли два представителя нацистской партии, была проведена амнистия участникам путча 1934 года, снят запрет на ввоз пропагандистских материалов из Германии[1].
  • 17 июля 1936 года — начало военного путча в Испании против левого правительства Народного фронта, переросшего в полномасштабную гражданскую войну. Поддержка мятежников, которых возглавил генерал Франко, стала первым вооружённым конфликтом, в котором Гитлер и Муссолини выступили совместно. Германия предоставила Франко транспортные самолёты, на которых 18-тысячная армия была переброшена в Южную Испанию из африканских колоний, осуществляла поставки оружия и военного снаряжения. С 27 августа 1936 года к участию в боевых действиях были привлечены лётчики люфтваффе, в ноябре 1936 года в Испанию был направлен «легион Кондор», сформированный из военнослужащих германской и итальянской армии. Личный состав немецких частей в Испании непрерывно обновлялся, чтобы дать возможность большему количеству военнослужащих вермахта получить боевой опыт. Общая численность немецких солдат и офицеров, принимавших участие в войне против Испанской республики, достигла 50 тыс. человек. 25 октября 1936 г. в Берлине был подписан германо-итальянский протокол о взаимопонимании, который несколько дней спустя Муссолини назвал «осью Берлин-Рим». Германия признала существующее положение в Эфиопии, стороны оговорили линии разграничения их экономических интересов в бассейне Дуная и договорились о проведении согласованной линии в испанском вопросе. Берлинский протокол оформил партнёрские отношения между Германией и Италией без установления между ними официального союза. Двусторонние связи были формализованы 22 мая 1939 г. с заключением военно-политического союза («стальной пакт»)[1].
  • 18 ноября 1936 года Германия официально признала режим Франко. 20 марта 1937 года в Саламанке был подписан секретный протокол, по которому генерал Франко взял обязательство согласовывать с Германией «необходимые меры для защиты страны от коммунизма», «поддерживать контакт и информировать» Германию «по вопросам международной политики, представляющим интерес для обеих сторон»; если Германия окажется в состоянии войны, «избегать всего, что может оказаться полезным её противнику». Наряду с официальным торговым договором, заключённым между Германией и франкистской Испанией 12 июля 1937 года, был подписан ряд секретных соглашений о торговых и инвестиционных преференциях для Германии, а также о поставках сырья и продовольствия. Военная помощь Германии и Италии способствовала тому, что соотношение сил стало меняться в пользу франкистов и к концу 1937 года Франко получил явное военное преимущество. В марте 1939 года республиканцы потерпели окончательное поражение. В стране была установлена диктатура[1].
  • 4 августа 1936 года — правый переворот в Греции. К власти приходит «Режим 4 августа»[en] диктатора Иоанниса Метаксаса.
  • 25 ноября 1936 года между Германией и Японской империей заключён Антикоминтерновский пакт. Соглашение предусматривало обмен информацией о деятельности Коминтерна и приглашало к сотрудничеству все страны, считавшие эту деятельность угрозой для себя. Согласно секретному приложению к договору, Германия и Япония обязывались в случае войны одной из них с СССР не принимать мер, способных облегчить положение Советского Союза и не заключать с ним соглашений, противоречащих духу «антикоминтерновского пакта». Фактически это означало, что Берлин и Токио заключили соглашение о взаимном нейтралитете на случай войны с СССР. 6 ноября 1937 года к пакту присоединяется фашистская Италия, которую сознательно не проинформировали о существовании секретного протокола[1]. 11 декабря 1937 года Италия выходит из Лиги Наций.
  • 5 ноября 1937 года был опубликован германо-польский договор о национальных меньшинствах. Формально в его основу был положен принцип «взаимного уважения прав национальных меньшинств». В действительности речь шла об обеспечении плацдарма в Польше для развертывания националистической пропаганды среди немецкого населения польских областей[1].

1938

  • 12 февраля 1938 года Гитлер на переговорах в своей альпийской резиденции Берхтесгаден предъявил ультиматум австрийскому канцлеру Курту фон Шушнигу, потребовав немедленного подписания нового соглашения с Германией, амнистирования и снятия запрета на деятельность австрийских нацистов, назначения одного из их лидеров Артура Зейсс-Инкварта министром общественного порядка и безопасности, а другого — Глейс-Хорстенау — главой военного ведомства. По требованию Германии германская и австрийская армии должны были установить между собой тесные контакты, включая обмен офицерами, а Австрия должна была быть включена в германскую экономическую систему. Для этого ещё один нацист Фишбок должен был стать министром финансов[1].
  • 22 февраля 1938 года британский премьер-министр Невилл Чемберлен заявляет в парламенте, что Австрия не может рассчитывать на защиту Лиги Наций.
  • 11 марта Курта фон Шушнига под давлением Германии и местных нацистов вынуждают уйти в отставку, передав власть Артуру Зейсс-Инкварту. От имени последнего в Берлин уходит телеграмма с просьбой незамедлительно направить в Австрию войска. 12 марта 1938 года германские войска, заранее сосредоточенные на границе, вступают в Австрию. Австрийская армия, получившая приказ не оказывать сопротивления, капитулировала. В тот же день, выступая в австрийском Линце, Гитлер заявляет: «И если однажды судьба принудила меня покинуть этот город, чтобы стать вождём рейха, то она же возложила на меня миссию. Этой миссией могло быть только присоединение моей любимой Родины к германскому рейху. Я верил в это, я жил и боролся ради этого, и я считаю, что теперь эту миссию выполнил»[1]. 13 марта был опубликован закон «О воссоединении Австрии с Германской империей», согласно которому Австрия объявлялась «одной из земель Германской империи» и стала называться «Остмарк». 10 апреля в Германии и Австрии был проведён плебисцит о присоединении Австрии. По официальным результатам, в Германии за аншлюс проголосовало 99,08 % жителей, в Австрии — 99,75 %. В результате аншлюса территория Германии увеличилась на 17 %, население — на 10 % (на 6,7 млн человек). В состав вермахта были включены 6 сформированных в Австрии дивизий.
  • 17 марта 1938 года Польша предъявляет Литве ультиматум, требуя от неё установления дипломатических отношений в течение 48 часов, что должно подразумевать признание Литвой аннексии Польшей Виленского края. 19 марта Литовская республика принимает условия ультиматума.
  • 24 апреля 1938 года лидер Партии судетских немцев Конрад Генлейн, руководствуясь указаниями Гитлера, на съезде своей партии в Карловых Варах предъявляет чехословацкому правительству целый набор претензий (так называемую «карлсбадскую программу»). Судетские нацисты требуют признать немецкую национальную группу юридическим лицом; точно определить территорию, населяемую в Чехословакии немцами, и предоставить ей полное национальное самоуправление; на этой территории всех чиновников-чехов заменить немцами; автономию распространить и на немцев, живущих за пределами этой территории; предоставить полную свободу для нацистской пропаганды по всей Чехословакии. В мае нацисты провоцируют крупные беспорядки в приграничных областях Чехословакии, обратившись к германскому руководству с просьбой о помощи. На чехословацкой границе сосредотачиваются германские войска, готовые к вторжению. Под давлением внутриполитической оппозиции чехословацкое правительство отдаёт распоряжение о частичной мобилизации, укрепляет гарнизоны пограничных крепостей и усиливает персонал, обслуживающий другие оборонительные сооружения. На фоне международных протестов и предостережений со стороны чехословацкого военного руководства Гитлер временно отступает[1].
  • 12 сентября 1938 года после провала переговоров между чехословацким правительством и Генлейном его сторонники организуют массовые выступления, что вынуждает правительство Чехословакии ввести в населённые немцами районы войска и объявить там военное положение[1].
  • 13 сентября британский премьер Н. Чемберлен телеграммой уведомляет Гитлера о готовности посетить его «ради спасения мира». Встречаясь с фюрером 15 и 22 сентября, Чемберлен сообщает, что вопрос о судетских немцах решён английским и французским правительствами в соответствии с пожеланиями Германии[1].
  • 23 сентября 1938 года СССР направляет Польше дипломатическую ноту о том, что любая её попытка оккупировать часть Чехословакии приведёт к аннулированию Договора о ненападении между Польшей и Советским Союзом 1932 года.
  • 29—30 сентября 1938 года — Мюнхенское соглашение Невилла Чемберлена, французского премьер-министра Эдуарда Даладье, Адольфа Гитлера и Бенито Муссолини. Соглашение предусматривало «уступку», а по сути насильственное отторжение от Чехословакии и передачу Германии Судетской области и пограничных с Австрией районов. Чехословакию обязали также удовлетворить территориальные претензии Венгрии (получила часть Словакии) и Польши (получила Тешинскую Силезию). В результате от Чехословакии было отторгнуто около 20 % территории, где проживала четверть населения страны и размещалось около половины мощностей тяжёлой промышленности. Саму Чехословакию на переговоры не пригласили[1].
  • 1 — 10 октября 1938 года — оккупация Судетской области и её присоединение к Рейху под именем Судетенланд. На прошедших 4 декабря 1938 года выборах (последних выборах на территории Третьего рейха) в Судетенланде 97,32 % взрослого населения области проголосовало за НСДАП. Регион до самого освобождения возглавлял лидер судетских немцев Конрад Генлейн.
  • 1—10 октября 1938 года — Глучинская область становится частью прусской Верхней Силезии.
  • 1 октября 1938 года Польша, воспользовавшись распадом Чехословакии, оккупирует и 24 ноября аннексирует часть Тешинской Силезии (Заользье). 1 сентября 1939 года эта территория будет присоединена к Рейху в ходе аннексии всей Польши.
  • 26 октября 1938 года Словакия и Подкарпатская Русь получили статус автономий в составе Чехословакии.
  • 2 ноября 1938 года — первый Венский арбитраж. По решению Германии и Италии населённые преимущественно этническими венграми южные районы Словакии и юго-западные районы Подкарпатской Руси были переданы Венгрии. С 20 ноября венгерские войска постепенно оккупируют эти земли.

1939, январь—август

  • 15 марта 1939 года Карпатская Украина, в условиях венгерского вторжения, провозглашает независимость (президент — Августин Волошин, спикер Сойма — Августин Штефан, премьер — Юлиан Ревай). Президент Августин Волошин сразу же направляет телеграмму Адольфу Гитлеру с просьбой признать «провозглашение самостоятельности под охраной Немецкого Рейха»[5]. Обращение игнорируется.

  • 14—18 марта 1939 года Венгрия при поддержке со стороны Польши, встретив ожесточённое сопротивление, оккупирует Закарпатье, правительство Карпатской Украины во главе с Волошиным бежит, разрозненные части «Карпатской сечи» уходят в горы и продолжают партизанскую деятельность до января 1940 года.
  • 23 марта 1939 года после ультиматума Третьего рейха находящейся с декабря 1926 года под диктатурой Антанаса Сметоны Литовской республике министрами иностранных дел двух стран Юозасом Урбшисом и Иоахимом фон Риббентропом был подписан Договор об уступке Мемельской области Германии. Взамен Германия пообещала Литве свободную зону в порту Мемеля. Так Мемельланд (он же Клайпедский край, или «Малая Литва») стал германским («Heim ins Reich»).
  • 25 марта 1939 года фашистская Италия как «гарант» Албании по двусторонним договорам 1926, 1927 и 1936 годов предъявила ей ультиматум, добиваясь согласия на протекторат в обмен на финансовую помощь. Король Албании Ахмет Зогу отказал. 7 апреля итальянская армия вторглась в страну, а уже 12 апреля в Тиране между Италией и Албанией была заключена «личная уния», означавшая включение в состав Итальянского королевства. Зогу бежал вместе с женой и новорождённым сыном, так больше никогда и не вернувшись в Албанию, ставшую после войны социалистической республикой.
  • Октябрь 1938 — март 1939 года — Германия пытается добиться от Польши согласия на присоединение к Рейху населённого в основном немцами Данцига, прокладки экстерриториальной автомобильной и железной дороги через «польский коридор» (Поморье) между Данцигом и Рейхом, а также присоединения Польши к Антикоминтерновскому пакту. Взамен Польше обещаны признание границ, содействие в расширении Польши на восток и юго-восток, а также в обретении будущих польских колоний. До конца марта 1939 года переговоры оставались в тайне.
  • 26 марта 1939 года правительство Польши официально отвечает Германии отказом. 31 марта Великобритания предлагает Польше военную помощь в случае нападения и выступает гарантом её независимости. 6 апреля Польша подписала в Лондоне соглашение о взаимных гарантиях с Великобританией. Это соглашение послужило Гитлеру поводом для разрыва 28 апреля германо-польского договора о ненападении от 1934 года. 19 мая в Париже был подписан совместный польско-французский протокол, предусматривающий как военную помощь, так и участие в боевых действиях в случае германского нападения на Польшу. В это же время Германия начала серию провокаций на всех участках польско-немецкой границы.
  • 28 марта 1939 года Латвия и Эстония получили ноту от СССР о недопустимости сближения с третьими странами[6]. В случае невыполнения СССР обещает применить силу.
  • 28 марта франкисты входят в Мадрид, и 1 апреля генерал Франко объявляет об окончании Гражданской войны в Испании. 27 февраля 1939 года Великобритания и Франция признают режим Франсиско Франко. И. о. президента Диего Мартинес Баррио и премьер Хуан Негрин бегут в Париж, где провозглашают правительство в изгнании. После оккупации Франции Мартинес Баррио и правительство переехали в Мехико, Негрин же, сохраняя статус премьер-министра, до конца войны оставался в Лондоне, а затем был отставлен. Испанское правительство находилось в Мехико до 1977 года, когда после завершения правления Франко было принято решение о его самороспуске. В этот период существовали также баскское и каталонское правительства в изгнании.
  • 23 марта — 4 апреля 1939 года — словацко-венгерская война. Словакия вынуждена уступить приграничную полосу в восточной части страны общей площадью около 1700 км². Несмотря на договор о защите, Германия не приходит на помощь словакам.
  • 13 апреля 1939 года Франция и Великобритания предоставляют гарантии безопасности Греции и Румынии.
  • 14 апреля 1939 года Венгрия вышла из Лиги Наций.
  • 28 апреля 1939 года Гитлер объявляет в рейхстаге о денонсации Морского соглашения с Великобританией 1935 года и выходе кригсмарине за его пределы.
  • 7 июня 1939 года в Берлине министрами иностранных дел Германии, Латвии и Эстонии были подписаны договоры о ненападении между Третьим рейхом и Латвией и Эстонией. Договоры теряли силу в случае выхода из них одной из трёх сторон.
  • 19 августа 1939 года Германия и СССР принимают решение о разделе многонациональной Польши по линии рек Тиса, Нарев, Висла и Сан (см. «линия Керзона») на сферы интересов, при этом большая часть Прибалтики, Финляндия и румынская Бессарабия также отходят в советскую сферу. Для заключения договора в Москву на специальном самолете через Кёнигсберг прибыл Иоахим фон Риббентроп. В ночь на 24 августа в Кремле был подписан Пакт Молотова-Риббентропа. В секретных протоколах этого договора было закреплено разделение сфер интересов в Восточной Европе.
  • 23 августа 1939 года гауляйтер Данцига Альберт Форстер был избран «государственным руководителем» («Staatsführer») Свободного города Данциг, сконцентрировав таким образом все властные полномочия в одних руках.
  • 24 августа 1939 года секретарь германского посольства в Москве Ганс фон Херварт передал американскому дипломату Чарльзу Болену и его французским коллегам текст соглашения Германии и СССР по разделу Восточной Европы, после чего госсекретарь США Корделл Халл проинформировал об этом британский МИД[7]. В Варшаву, впрочем, данная информация так и не поступила, польское руководство было уверено в нейтралитете СССР. 30—31 августа — последние попытки Германии добиться от Польши и её гарантов выполнения германских требований: от Польши требовалось согласие на занятие Данцига германскими войсками, а также на плебисцит по Поморью. 31 августа радиостанция «Deutschlandsender» зачитывает текст ультиматума из 16 пунктов и объявляет об их непринятии польской стороной.
  • 26 августа 1939 года Германия гарантирует Бельгии, Дании, Голландии, Люксембургу и Швейцарии соблюдение их нейтралитета.
  • 26 августа 1939 года между правительством Югославии и Хорватской крестьянской партией подписано соглашение Цветковича — Мачека — в составе Югославии создана автономная Хорватская бановина.
  • В результате проведённых мобилизаций к сентябрю 1939 года Германия имеет армию численностью 4,6 млн человек, Франция — 2,67 млн человек, Великобритания — 1,27 млн человек.

Начало Второй мировой войны

1939, сентябрь—декабрь

  • 1 сентября 1939 года — вторжение и оккупация западной части Польши войсками Третьего рейха (Операция «Вайс») и союзной Словакии. Правительство Польши бежит из Варшавы.
  • 1 сентября Альберт Форстер, «государственный руководитель» вольного города Данцига, выступил с заявлением о присоединении Данцига к Рейху. 2 сентября территория бывшего вольного города вошла в состав рейхсгау Данциг — Западная Пруссия.
  • 3 сентября 1939 года Великобритания и Франция объявили Германии войну и предъявили ультиматум — немедленно вывести вермахт с территории Польши и Данцига. С 3 сентября 1939 по 10 мая 1940 года — «Странная война» Британии и Франции с Третьим рейхом. Боевые действия почти полностью отсутствовали, за исключением боестолкновений на море.
  • 13 сентября 1939 года Франция заняла два небольших выступа германской территории в Сааре — участок «Варндт» западнее Саарбрюккена и выступ границы между Саарбрюккеном и Пфальцским Лесом. Когда стала заметной передислокация немецких соединений, освободившихся после войны с Польшей, французы, начиная с 3 октября, отошли обратно к государственной границе, а местами и за неё.

    • 17 сентября послу Польши в СССР В. Гжибовскому была зачитана нота о том, что «…польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит, что Польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили своё действие договоры, заключённые между СССР и Польшей».[8] С 17 сентября до 5 октября РККА установила контроль над восточными территориями Польши — Западной Белоруссией, Западной Украиной (включая Галицию), Виленским краем, Белостокской и Перемышленской областями.
  • Правительство Польши в ночь с 17 на 18 сентября 1939 года тайно переходит польско-румынскую границу. 28 сентября 1939 года немецкие войска входят в Варшаву, последние части польской армии прекратили сопротивление 5—6 октября.
  • 22 сентября 1939 года — торжественная передача занятого 19-м моторизованным корпусом вермахта Бреста (14 сентября был занят город, 17 сентября — крепость) войскам РККА согласно советско-германским договорённостям.
  • По итогам польской кампании 28 сентября 1939 года Договор о ненападении между СССР и Германией дополняется Договором о дружбе и границе, по которому захваченные сверх предусмотренных лимитов части Польши (Люблинское и восточную часть Варшавского воеводства) Гитлер «обменивает» на Литву, признав её советской сферой интересов.
  • 28 сентября — 10 октября 1939 года — заключение договоров о взаимопомощи между СССР и Эстонией, Латвией и Литвой. Советский Союз размещает в Прибалтике сеть военных баз[9].
  • 8 октября 1939 года особым декретом Гитлер учреждает в западных областях бывшей Польши и Данциге два новых рейхсгау: Позен (Познань-Позен, Лодзь-Лицманштадт) и Западная Пруссия (основная часть Померании, Гданьск-Данциг). Остальные земли вошли в уже существовавшие рейхсгау Верхняя Силезия (Катовице-Каттовиц и др.) и Восточная Пруссия (Цеханув-Цихенау, позже — и Белосток), а также созданное 26 октября образование с особым подчинённым статусом, не вошедшее в Рейх, — Генерал-губернаторство (Варшава, Краков, Люблин, Радом, позже — и Львов-Лемберг). Небольшие приграничные территории были отданы Словакии. 29 января 1940 года рейхсгау Позен переименовывается в Вартеланд, а Западная Пруссия — в Рейхсгау Данциг — Западная Пруссия.
  • 9 октября 1939 года — принятие Директивы № 6 германского верховного командования о подготовке нападения на Францию.
    • 10 октября 1939 года в Москве подписан «Договор о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой». 1—2 ноября 1939 года Верховный Совет СССР принимает Западную Украину и Западную Белоруссию в СССР, — соответственно, в состав УССР и БССР.
    • 29 ноября 1939 года СССР разрывает дипломатические отношения с Финляндией, 30 ноября советские войска переходят советско-финскую границу. Начало советско-финской войны. 14 декабря за агрессию против Финляндии СССР исключён из Лиги Наций[10].

1940

  • С 11 апреля 1940 года Великобритания оккупирует датские Фарерские островаоперация Валентин») с целью предотвращения их захвата гитлеровцами и использования как базы для вторжения в Британию.
  • 9—22 апреля 1940 года вермахтом оккупирована южная Норвегия, однако 14—19 апреля союзники высадили ответный десант на севере и предприняли наступление на Тронхейм. Эта операция в целом не имела успеха, хотя на некоторое время союзникам удалось освободить Нарвик. 3—8 июня франко-британские войска эвакуируются из Норвегии. Король Норвегии Хокон VII и правительство во главе с Юханом Нюгорсвольдом бегут вместе с ними в Лондон. 2—10 июня — капитуляция норвежских войск. К 16 июня вся страна оказывается оккупирована. 9 апреля лидер фашистской партии «Национальное согласие» Видкун Квислинг пытается организовать собственное правительство Норвегии, но через пять дней немецкие власти распускают его. Лишь после окончания войны в Европе правительство в изгнании сумеет вернуться в Осло (Юхан Нюгорсвольд — 31 мая 1945 года, Хокон VII — 7 июня).
  • 10 мая 1940 года Германия требует[en] от находившихся в состоянии нейтралитета Нидерландов согласия на германский протекторат и вторгается в их пределы, в Бельгию, Люксембург, а также во Францию, с которой Германия формально находилась в состоянии войны уже более полугода. Начало реализации плана «Гельб», «странная война» перестаёт быть странной.
  • Вечером 10 мая 1940 года Германия оккупирует Люксембург[en]. Монаршая фамилия и правительство во главе с Пьером Дюпоном бегут во Францию, Португалию, пока 29 августа 1940 года, отвергнув предложение немецких оккупационных властей о возвращении, не оказываются в Лондоне. В августе 1942 года территория бывшего великого герцогства аннексируется Рейхом и становится частью гау Мозельланд.

  • 14—15 мая 1940 года германские войска входят в Амстердам и оккупируют все Нидерланды, за исключением Зеландии. До 17 мая Германия завершает оккупацию. Подписана полная капитуляция, королева Вильгельмина, двор и правительство во главе с Дирком Яном де Гером бегут в Великобританию и учреждают в Лондоне правительство в изгнании[en]. В феврале 1945 года правительство во главе со сменившим в сентябре 1940 года де Гера Питером Гербранди переехало в освобожденный Остервейк в Северном Брабанте, королева же в марте совершила тур по югу Нидерландов); после окончательного освобождения в мае 1945 года королева и правительство вернулись в столицу.
  • 17 мая 1940 года Брюссель занят гитлеровцами. 18 мая Гитлер подписывает декрет о присоединении бельгийской территории к Германии. 28 мая король Бельгии Леопольд III подписывает акт о капитуляции и остаётся в стране, а позже депортируется в Германию. 4 июня 1940 года завершается процесс оккупации Бельгии Третьим рейхом. Правительство во главе с Юбером Пьерло бежит в Лимож, затем в Бордо, а после требования вишистского правительства от 16 сентября покинуть территорию Франции переезжает ещё несколько раз, пока, наконец, 22 октября 1940 года не прибывает в Лондон, где и остается до освобождения Брюсселя союзниками.
  • 14 июня 1940 года германские войска вступают в Париж. 17 июня Франция отклоняет предложение Черчилля о «нерушимом союзе» и необходимости сражаться до конца. 22 июня в Компьенском лесу, в том же вагоне, в котором было подписано перемирие 1918 года, был подписан акт о капитуляции. Официально военные действия закончились 25 июня. Согласно условиям капитуляции, 3/5 территории Франции были отданы под контроль Германии. В частности, вдоль побережья с целью предотвращения десанта союзников был воздвигнут Атлантический вал. Италия получала территорию площадью в 832 км². В центральной и южной Франции был создан марионеточный режим Виши. США и СССР первоначально признали режим и аккредитовали при нём своих послов (эти отношения были разорваны после нападения Германии на СССР в 1941 году).
  • 14 июня 1940 года СССР предъявляет прибалтийским диктаторам ультиматумы об организации свободных выборов и вводе дополнительных воинских контингентов в Литву, 16 июня — в Латвию и Эстонию. Условия были приняты. 15 июня советские войска входят в Литву, 17 июня — в Эстонию и Латвию. Литовский президент Антанас Сметона, столкнувшийся с неприятием большей частью правительства своих предложений об организации сопротивления, бежит в Германию. В своём рабочем кабинете совершает самоубийство командующий погранвойсками Латвии — бригадный генерал Людвиг Болштейн. Балтийская Антанта прекращает своё существование.

  • 15 июня Гитлер отдает приказ о сокращении армии до численности мирного времени — 120 дивизий[11].
  • 14 июля в трёх прибалтийских государствах проходят парламентские выборы, победу на которых при явке избирателей в 84 — 95 % одерживают прокоммунистические Блоки (Союзы) трудового народа — единственные избирательные списки, допущенные к выборам: в Эстонии за них было отдано 92,8 % голосов, в Литве — 99,19 %, в Латвии — 97,8 % голосов. Вновь избранные парламенты 21—22 июля провозгласили создание Эстонской, Латвийской и Литовской ССР. 3—6 августа республики вошли в Советский Союз.
  • 30 августа 1940 года — второй Венский арбитраж. По решению Германии и Италии Румыния уступает Венгрии Северную Трансильванию, в которой проживает значимое венгерское меньшинство. Венгрия оккупирует территорию, происходят антирумынские погромы.
  • 7 сентября 1940 года в дополнение к решениям второго Венского арбитража по Крайовскому договору Румыния уступает Болгарии Южную Добруджу и производит обмен населением по этническому признаку. 6 сентября румынский король Кароль II был вынужден отречься от престола в пользу сына Михая и покинуть страну под давлением общественного мнения, возмущённого территориальными потерями. С 15 сентября в стране устанавливается фашистский режим во главе с Ионом Антонеску.
Оккупационные зоны в Греции:

  Италии
 Германии
 Болгарии

  • Сентябрь 1940 года - создание германской военной миссии в Румынии[12].
  • 22 сентября 1940 года — ввод германских войск на территорию Финляндии.
  • 27 сентября 1940 года — заключение Берлинского пакта между Третьим рейхом, Италией и Японской империей, предусматривавшего разграничение зон влияния при «установлении нового порядка» и военную взаимопомощь при нападении на одну из этих стран какой-либо державы, не участвующей в данное время в войне[12].
  • 8—12 октября 1940 года Германия оккупирует Румынию с целью охраны нефтяных промыслов и поддержки режима кондукэтора («вождя») Иона Антонеску против «Железной гвардии», позже устроившей неудачный переворот 21—23 января 1941 года.
  • В ночь на 28 октября 1940 года Италия ставит ультиматум Греции, требуя разрешения на ввод своих войск с целью занятия неназванных «стратегических точек» на греческой территории. Ответ диктатора Греции Иоанниса Метаксаса, как утверждают, был краток: όχι, то есть «нет»[13]. Утром 28 октября греческое население вышло на улицы, скандируя «охи». Италия вторгается из Албании в греческие Западную Македонию и Эпир, встречая ожесточённое сопротивление.
  • 1 ноября 1940 года британские войска оккупируют остров Крит.
  • 20 ноября 1940 года к Берлинскому пакту присоединяется хортистская Венгрия, 23 ноября — Румыния, 24 ноября — Словакия.

1941, январь—июнь

  • 25 марта 1941 года к Берлинскому пакту присоединилось королевство Югославия (правительство Драгиши Цветковича), но уже 27 марта произошёл государственный переворот, осуществлённый офицерами югославской армии во главе с генералом Душаном Симовичем, который расторг Венский протокол о присоединении к Берлинскому пакту. Вечером того же дня Гитлер подписал директиву о войне против Югославии с целью ликвидации её как государства. В ночь на 6 апреля делегация нового югославского правительства в Москве подписала Договор о дружбе и ненападении между СССР и Югославией[15].

  • 29 апреля 1941 года Гитлером утверждается План «Ольденбург». Согласно плану, территорию европейской части СССР предлагалось разделить на четыре экономических инспектората (Ленинград, Москва, Киев, Баку) и 23 экономических комендатуры, а также 12 бюро. Позже предполагалось разбить эту территорию на семь экономически зависимых от Германии государств.
  • 10 мая 1941 года заместитель фюрера по партии обергруппенфюрер СС и СА Рудольф Гесс совершает, по официальной версии, втайне от нацистского руководства перелёт в Шотландию с целью предложить британскому правительству заключить мир и совместно участвовать в войне против СССР. От имени Гитлера Гесс изложил условия: Великобритания полностью сохраняет Британскую империю, но возвращает Германии её прежние колонии и выводит свои войска из Ирака; британское правительство подписывает мир с Муссолини; Черчилль должен подать в отставку. Предложения были отвергнуты, а сам Гесс до 6 октября 1945 года был заключён в тюрьму лондонского Тауэра. Министерство пропаганды Рейха выпустило пресс-релиз о том, что Гесс сошёл с ума.

  • 13 мая 1941 года формируется сербское монархическое движение четников. Первоначально ориентировались на Петра II. После столкновения с оккупантами разделились: одни (лидер — Драголюб «Дража» Михайлович) стали бороться против немцев и — с конца 1941 года — против партизан Тито, тогда как другие (лидер — Коста Печанац) при поддержке оккупационных властей сосредоточились на борьбе с коммунистическими партизанами.
  • 18 мая 1941 года в Риме Муссолини и Павелич заключают соглашение об уступке НГХ Италии практически всей Далмации, включая Хорватское приморье и Горски-Котар, а также об итальянских военных базах на территории НГХ. Северная часть Хорватии, Славония и Восточный Срем (нем. Ostsyrmien) попадают в «германскую зону проникновения» под оккупацию вермахта.

После вторжения в СССР

1941, июнь—декабрь

  • 16 июля 1941 года пали Смоленск, Полоцк и Кишинёв.
  • 17 июля 1941 года на основании декрета Гитлера «О гражданском управлении в оккупированных восточных областях» было создано Имперское министерство оккупированных восточных территорий (нем. Reichsministerium für die besetzten Ostgebiete (RMfdbO)). Возглавил его Альфред Розенберг. В этот же день учреждены две административных единицы Великогерманского рейха — рейхскомиссариат Остланд, включавший в себя Прибалтику и Западную Белоруссию и подразделявшийся на четыре генеральных округа (нем. Generalbezirke), Estland, Lettland, Litauen и Weißruthenien, и рейхскомиссариат Московия, в который должна была войти вся европейская часть России, за исключением юга и западных областей (Псков и др.), вошедших в Остланд. К этому моменту территория последнего была захвачена почти полностью, за исключением северной части Эстонии.
  • 18 июля 1941 года Сталин направляет Черчиллю послание с предложением об открытии второго фронта против Германии на севере Франции и на севере Норвегии в 1941 году. Это была первая подобная просьба советского руководителя. 21 июля Черчилль отвечает, что открытие второго фронта невозможно.
  • 28 июля 1941 года на территории большей части западной Сербии югославскими партизанами создаётся Ужицкая республика.
  • 1 августа 1941 года на территории оккупированной Галиции образован дистрикт Галиция (центр — Лемберг), который, в отличие от остальной Украины, включён в состав Генерал-губернаторства (первым губернатором Галиции стал Карл фон Ляш, однако более известен его преемник Отто Вехтер). В тот же день был образован бецирк (округ) Белосток — особый район, присоединённый и управлявшийся из гау Восточная Пруссия, но не вошедший в его состав.
  • 8 августа прекращено сопротивление Красной Армии под Уманью, 9 августа оставлена Старая Русса.
  • 14 августа 1941 года на военно-морской базе Арджентия в Ньюфаундленде Уинстоном Черчиллем и Франклином Рузвельтом была принята Атлантическая хартия. Позже, 24 сентября, в Лондоне к Хартии присоединятся правительства СССР, Бельгии (в эмиграции), Чехословакии (в эмиграции), Греции (в эмиграции), Люксембурга (в эмиграции), Нидерландов (в эмиграции), Норвегии (в эмиграции), Польши (в эмиграции), Югославии (в эмиграции), а также «Свободной Франции». Антигитлеровская коалиция оформилась.

  • 20 августа 1941 года декретом Гитлера учреждён рейхскомиссариат Украина как административная единица Великогерманского рейха. Он включал в себя захваченные украинские территории за вычетом дистрикта Галиция (передававшегося под контроль Генерал-губернаторства), Транснистрии (Заднестровья) и Северной Буковины, отходивших Румынии, и, позже, выделения Таврии (Крыма), аннексированного Германией под будущую немецкую колонизацию как Готия (Готенгау). Кроме того рейхскомиссариат Украина должен был позже охватить российские области: Курскую, Воронежскую, Орловскую, Ростовскую, Тамбовскую, Саратовскую и Царицынскую. Бессменным руководителем рейхскомиссариата стал Эрих Кох. Ставка Коха находилась в Ровно.
  • 25 августа 1941 года вермахтом оккупированы Великие Луки. 28 августа пал Таллин. 5 сентября континентальная территория Остланда оказалась захвачена полностью.
  • 29 августа 1941 года Германия после неудачной попытки создания Гражданского комиссариата формирует на территории оккупированной Сербии Правительство национального спасения под руководством генерала Милана Недича и военную администрацию Третьего рейха (нем. Militärverwaltung in Serbien). Формально включённый в состав Сербии западный Банат при этом де-факто находится в руках местного этнически немецкого меньшинства.
  • 30 августа 1941 года в Бендерах подписан германско-румынский договор о присоединении захваченной Транснистрии к Румынии.

  • 9 декабря 1941 года РККА освобождены Тихвин и Елец.
  • 11 декабря 1941 года Германия и Италия объявили войну США.
  • 16 декабря 1941 года советскими войсками освобождён Калинин (Тверь), 22 декабря — Волоколамск. 26 декабря — Наро-Фоминск. 30 декабря — Калуга.
  • 26 декабря высадка десанта РККА и захват Керчи и 30 декабря — Феодосии. Ко 2 января 1942 года советские войска полностью занимают Керченский полуостров.

1942

  • 2 января 1942 года РККА освобождён Малоярославец. 14 января — Медынь. 20 января — Можайск.
  • 21 января 1942 года войска Роммеля разгромили основные силы британских войск и 7 февраля вышли на рубеж Эль-Газала — Бир-Хакейм.
  • 29 января 1942 года Красной Армией освобождены Сухиничи. 14 февраля партизаны Дятьковского района Орловской (ныне Брянской) области заняли город Дятьково и образовали «Дятьковскую Советскую республику», восстановив советскую власть. 15 февраля группа партизанских отрядов («Ураган», «Дедушка» и другие) освободила Дорогобуж Смоленской области.
  • 1 февраля 1942 года рейхскомиссар Норвегии Йозеф Тербовен объявляет действие монархии приостановленной и назначает на пост министра-президента Видкуна Квислинга с титулом фёрер («вождь»).
  • апрель 1942 года — на II конференции ОУН(б) было указано на «скорую возможность вооружённой борьбы за украинскую государственность в подходящее время», когда или СССР потерпит поражение, или Германия истощит свои силы в войне. Вооружённая борьба против немецких оккупантов откладывалась на неопределённый срок, до истощения сил немцев. Основной задачей ставилась борьба против «московско-большевистских влияний», «пропаганды партизанщины», «оппортунистов» из ОУН(м) и других украинских политических течений.

  • 21 августа 1942 года отряд альпинистов 1-й горнострелковой дивизии «Эдельвейс» установил на западной вершине Эльбруса знамёна вермахта и дивизии. 25 августа пал Моздок, 31 августа — Анапа, 11 сентября — Новороссийск.
  • 9 сентября 1942 года был образован Белорусский штаб партизанского движения (БШПД). С конца 1941 года в Белоруссии начали образовываться партизанские края и зоны, полностью очищенные от нацистов. Так, в марте 1942 года был полностью освобождён Кличевский район Могилёвской области с райцентром. Большие территории были освобождены в 1942 году в белорусском Полесье, Витебской, Минской, Барановичской, Вилейской областях.
  • 23 октября 1942 года — начало британского контрнаступления при Эль-Аламейне. 13 ноября немцами оставлен Тобрук. 20 ноября — отход германских войск из Бенгази.
  • 28 октября 1942 года пал Нальчик.
  • 8 ноября 1942 года — начало высадки американо-английских войск в Алжире и Марокко, к концу ноября территория этих колоний полностью освобождена от сил вишистской Франции.
  • 10—11 ноября 1942 года германские и итальянские войска, несмотря на протесты режима Виши, полностью оккупируют контролировавшуюся им территорию Франции с целью предотвращения внезапной высадки союзных войск. Отныне Франция разделена на Северную и Южную зоны оккупации.
  • 11 ноября 1942 года — итальянские войска оккупируют Монако.

1943, январь—август

  • 23 января 1943 года британцами захвачен Триполи. В начале февраля немецко-итальянские войска вытеснены из Ливии в Тунис.
  • 25 января 1943 года Красной Армией освобождён Воронеж, большая часть Воронежской и Курской областей, Армавир, 30 января — Майкоп.
  • 2 февраля 1943 года — конец Сталинградской битвы. Один из её итогов — кризис профашистских режимов в Италии, Румынии, Венгрии, Словакии, невступление в войну Турции.
  • 4 февраля 1943 года — завершение Северо-Кавказской операции. Советскими войсками освобождены Чечено-Ингушская, Северо-Осетинская и Кабардино-Балкарская АССР, Ставропольский край, часть Ростовской области и Краснодарского края. 7 февраля вермахт оставляет Азов, 8 февраля — Курск, 9 февраля — Белгород (18 марта занят вновь), 12 февраля — Краснодар, 13 февраля — Новочеркасск, 14 февраля — Ростов-на-Дону и Ворошиловград, 16 февраля — Харьков (занят вновь 14 марта).
  • 16 февраля 1943 года советские альпинисты начали восхождение на Эльбрус, с вершины которого сняли нацистские флаги и подняли государственный флаг СССР. 3 марта РККА освобождён Ржев, 12 марта — Вязьма.
    17-23 февраля 1943 — по решению III конференции ОУН(б) УПА начала боевые действия против стран Оси.
  • 21 марта 1943 года — начало наступления англо-американских войск в Тунисе.
  • 13 мая 1943 года — капитуляция итало-германских войск (250 тыс. человек) в Северной Африке.
  • начало июня 1943 года — Великобритания и США извещают Советский Союз о своём решении не создавать второй фронт в Западной Европе в 1943 году, а сосредоточиться на Северной Африке и подготовке высадки в Сицилии.
  • 1 июля 1943 года, генерал-фельдмаршал Манштейн: «Гитлер заявил, что теперь нельзя давать обещания отдельным народам Советского Союза ввиду плохого воздействия этого на наших солдат. Наши солдаты должны знать, за что они борются, а именно — за жизненное пространство для своих детей и внуков…»[17]
  • 5 июля 1943 года — германское наступление на Курской дуге (операция «Цитадель»). Начало Курской битвы. 12-23 июля — сражение под Прохоровкой, крупнейший в истории встречный танковый бой и решающее событие битвы на Курской дуге.

  • 10 июля 1943 года — начало высадки союзников в Сицилии (операция «Хаски»). Манштейн: «Совещание 13 июля началось заявлением Гитлера о том, что положение на Сицилии, где западные державы высадились 10 июля, стало серьёзным. Итальянцы вообще не воевали. Вероятно, мы потеряем остров»[17].
  • 25 июля 1943 года — антифашистский переворот в Италии, арест Бенито Муссолини на аудиенции у короля Виктора Эммануила III, назначение нового правительства маршала Пьетро Бадольо, которое начало мирные переговоры с союзниками. 27 июля состоялся роспуск Национальной фашистской партии Италии.
  • 5 августа — контрнаступление советских войск. РККА заняла Орёл и Белгород. В Москве устроен первый салют победы. 23 августа Красной армией освобождён Харьков, тем самым окончилась Курская битва. По мнению Эриха фон Манштейна, «она была последней попыткой сохранить нашу инициативу на Востоке. С её неудачей, равнозначной провалу, инициатива окончательно перешла к советской стороне».[18]

После битвы на Курской дуге

1943, август—декабрь

  • С 9 сентября по 4 октября 1943 года партизаны и части движения «Сражающаяся Франция» освобождают Корсику.
  • С 10 сентября 1943 года вермахт оккупирует Албанию, Черногорию, Македонию, Грецию вместо итальянцев.
  • После падения Муссолини британские войска попытались закрепиться на Додеканесских островах (владение Италии с 1912 года), однако в период с 8 сентября по 22 ноября 1943 года были выбиты оттуда гитлеровцами.
  • Воспользовавшись падением режима Муссолини, Независимое государство Хорватия аннексирует итальянские территории в Черногории (Котор) и Далмации, кроме Зары (Задара).
  • 16 сентября 1943 года Красная Армия освобождает Новороссийск и Новгород-Северский, 17 сентября — Брянск, 21 сентября — Чернигов и Анапу, 23 сентября — Полтаву, 25 сентября — Смоленск и Рославль, 29 сентября — Кременчуг.
  • 17 сентября 1943 года американский десант оккупирует остров Сардиния.
  • 28 ноября — 1 декабря 1943 года — Тегеранская конференция руководителей СССР, США, Великобритании. К её итогам, в частности, относятся закрепление за Советским Союзом (после будущей победы) всех его территориальных приобретений 1939—1940 годов (включая итоги финской войны) и части Восточной Пруссии, а также установление западной границы Польши по Одеру и Нейсе. Открытие второго фронта намечено на май 1944 года.
  • К декабрю 1943 года советские партизаны контролируют около 60 % формально оккупированной немцами территории Белоруссии[19]. 14 декабря 1943 года РККА заняты Черкассы, к концу месяца Красной Армией освобождена вся Левобережная Украина.
  • 21 декабря 1943 года в Минске провозглашена и признана немецкой администрацией Белорусская центральная рада во главе с президентом Радославом Островским. Несмотря на то, что БЦР подчинялся ряд вооружённых формирований (БНС, БКО), её полномочия были сильно ограничены. Впоследствии члены Рады эмигрировали из Белоруссии, продолжив свою деятельность в эмиграции до 1995 года.

1944, январь—май

  • 8 января 1944 года Красной Армией освобождён Кировоград, 14 января — Мозырь, 20 января — Новгород, 24 января — Пушкин (Царское село) и Павловск, 26 января — Гатчина. К середине января РККА выходит на старую (до 1939 года) западную границу СССР с Польшей и продолжает продвижение на запад.
  • 1 февраля 1944 года советскими войсками освобождён Кингисепп, 3 февраля началось освобождение Эстонской ССР, 4 февраля советские войска вступают в освобождённый к тому времени партизанами Гдов, 5 февраля — в Луцк и, при содействии партизан, Ровно, 8 февраля — в Никополь, 14 февраля в — Корсунь-Шевченковский, 18 февраля освобождена Старая Русса, 22 февраля — Кривой Рог.
  • Март 1944 года — при содействии оккупационных германских властей (обергруппенфюрер СС Карл Литцман) образован Национальный комитет Республики Эстония с целью добиваться автономии Эстонии. В дальнейшем решением комитета президентом Эстонии был признан Юри Улуотс, назначено подпольное правительство во главе с Отто Тиифом. 14 сентября 1944 года была предпринята неудачная попытка сформировать национальное правительство под председательством Тиифа.
  • 10 марта 1944 года ЭАМ, политическое крыло греческих прокоммунистических повстанцев ЭЛАС, провозгласил создание Политического комитета национального освобождения — т. н. «Горного правительства», которое должно было управлять подконтрольными партизанам территориями (его возглавлял Эврипидис Бакиртзис, а с 18.04. до 09.10.1944 — Александрос Сволос). В мае 1944 года на конференции в Ливане представители комитета признали королевское правительство Греции в изгнании и договорились о создании правительства национального единства, уступив ему власть после освобождения Афин в октябре 1944 года и возвращения правительства в изгнании из Каира.
  • 20 марта 1944 года вермахт полностью оккупирует Венгрию, предотвращая её выход из войны. Под давлением новоназначенного германского полпреда в Венгрии Эдмунда Веезенмайера Хорти отправляет в отставку умеренного премьера Миклоша Каллаи и назначает вместо него пронемецкое правительство Дёме Стояи. Начало массовой депортации венгерских евреев в лагеря смерти.
  • 26 марта 1944 года РККА вышла к реке Прут на государственную границу СССР с Румынией, в этот же день ею были взяты Бельцы, 28 марта — Николаев, 29 марта — Черновцы, 31 марта — Очаков.
  • 2 апреля 1944 года правительство СССР распространило заявление о том, что, вступая на территорию Румынии, Советский Союз не преследует цели приобретения какой-либо части её территории[20]. 4 апреля освобождён Хотин. 8 апреля Красная Армия вышла на границу СССР с Чехословакией. 10 апреля была взята Одесса, 11 апреля — Джанкой и Керчь, 12 апреля — Тирасполь и Дубоссары.
  • Румынское правительство запросило условия перемирия. 12 апреля СССР направил ответ: а) присоединение к антигитлеровской коалиции и война против Германии, б) восстановление советско-румынской границы по договору 1940 года, в) возмещение убытков, причинённых Советскому Союзу военными действиями и оккупацией, г) возвращение военнопленных и интернированных, д) обеспечение и содействие советским войскам в свободном передвижении по румынской территории, е) СССР согласен на аннулирование венского арбитража по Трансильвании. Правительство Антонеску отвергло эти условия.

  • 21 апреля 1944 года формируется первое правительство Национального единства в Италии; через два месяца вместо Пьетро Бадольо его возглавит Иваноэ Бономи.
  • 13 мая 1944 года — совместное заявление правительств Советского Союза, Великобритании и США, адресованное сателлитам гитлеровской Германии — Венгрии, Румынии, Болгарии и Финляндии. В заявлении говорилось о неизбежности поражения фашистского блока и выдвигались требования: прекратить пагубное сотрудничество с Германией, вступить в борьбу с ней и тем самым приблизить окончание войны, уменьшить бедствия своих стран, свою ответственность за преступную войну[21]

После открытия второго фронта

1944, июнь — август

  • 16 июня — «Договор Тито-Шубашича»: в результате переговоров на острове Вис между главой правительства Югославии в изгнании Иваном Шубашичем и председателем НКОЮ Иосипом Броз Тито заключено соглашение, согласно которому партизаны признавали легитимность королевского правительства, а король Петр признавал партизан единственным легитимным антифашистским сопротивлением в стране.
  • 17 июня 1944 года находящаяся под американской оккупацией Исландия прекращает свою унию с Данией, провозглашает независимость и становится республикой.
  • 22 июня — 5 июля 1944 года — волна антинацистских народных выступлений в Копенгагене и других городах оккупированной Дании.

  • 3 июля 1944 года в предальпийском регионе Веркор группами партизан-маки́ провозглашается антинацистская Свободная Республика Веркор[en]. К концу месяца гитлеровцы ликвидируют восстание.
  • 3 июля 1944 года Красная Армия освобождает Минск, 13 июля — Вильнюс. 3 июля ликвидирована марионеточная администрация Белорусской центральной рады. 17 июля РККА вступает на территорию Генерал-губернаторства (Польши). 22 июля Красной армией освобождён Хелм, 23 июля — Псков, 24 июля — Люблин.
  • К 21 июля 1944 года американцы заняли Сен-Ло, англо-канадские войска — Кан. 27 июня американцами освобождён Шербур.

  • 22 августа 1944 года союзные войска входят в освобождённый партизанами Гренобль, 25 августа союзники при поддержке партизан освобождают Париж, 28 августа — Марсель и Тулон, 29 августа — Бордо.
  • 23 августа в Бухаресте вспыхнуло антифашистское восстание и произошёл государственный переворот. Король Румынии Михай I, занявший сторону восставших, приказал арестовать Антонеску и пронацистских генералов. Было сформировано новое правительство во главе с Константином Сэнэтеску, которое объявило о выходе Румынии из войны на стороне Германии. 23 августа Румыния объявила войну Германии и приняла условия мира, предложенные союзниками. Утром 24 августа немецкая авиация подвергла бомбардировке Бухарест, и германские войска попытались подавить сопротивление, однако уже к 27—28 августа были ликвидированы. В Румынии установился режим «социалистической монархии»; после правительства Сэнэтеску, а затем Николае Рэдеску (07.12.1944 — 01.03.1945) власть перешла к румынским коммунистам во главе c Петру Грозой, а 30 декабря 1947 года Румыния была провозглашена республикой.
  • 29 августа в Венгрии было отправлено в отставку пронемецкое правительство Дёме Стояи, на смену которому пришёл кабинет Гезы Лакатоша. Приостановлена депортация евреев в лагеря смерти, начат поиск путей к соглашению с союзниками, в том числе с СССР.
  • 29 августа 1944 года — начало Словацкого национального восстания. Значительная часть словацкой армии саботирует приказы властей или открыто переходит на сторону народа. 31 августа повстанцы обращаются за помощью к СССР. 1 сентября 1944 года Словацкий национальный совет в Ружомбероке провозглашает себя верным чехословацкому правительству Бенеша в изгнании. Сопредседателями Словацкого национального совета становятся Вавро Шробар и Карол Шмидке.
  • 29 августа под натиском РККА пала Констанца, 30 августа — Плоешти, 31 августа войска 2-го Украинского фронта вступили в Бухарест, занятый румынскими повстанцами.
  • 30 августа 1944 года канадские войска вступают в Руан, американские — в Реймс.

1944, сентябрь — декабрь

  • 1 сентября 1944 года союзники и партизаны освобождают Верден и Дьеп, 2 сентября — Лион, 3 сентября — Брюссель, вспыхивает вооружённое восстание в Антверпене. 4 сентября британские войска входят в город, освобождённый восставшими. 8 сентября в Брюссель возвращается бельгийское правительство в изгнании во главе с Юбером Пьерло, которое 20 сентября провозглашает принцем-регентом Шарля вместо дискредитировавшего себя короля Леопольда (формально, однако, последний оставался монархом вплоть до отречения в 1951 году).
  • После отставки связавшего себя личным обязательством продолжения войны на стороне Рейха президента Финляндии Ристо Рюти новый президент Карл Маннергейм 2 сентября 1944 года направил письмо Гитлеру с официальным предупреждением о выходе Финляндии из войны. 4 сентября правительство Финляндии делает заявление о разрыве отношений с Германией, в этот же день закончились боевые действия между советскими и финскими войсками. 15 сентября Германия потребовала у Финляндии сдать остров Гогланд, а после отказа попыталась захватить его. Началась германо-финская Лапландская война. 19 сентября в Москве Финляндия подписала соглашение о перемирии с СССР.
  • 5 сентября 1944 года Советский Союз объявляет войну Болгарии и за три последующих дня оккупирует северо-восточную часть страны с городами Варна и Бургас. Болгарская армия не оказывает сопротивления.

  • 5 сентября 1944 года правительства Бельгии, Нидерландов и Люксембурга в изгнании подписывают договор о создании таможенного союза Бенилюкс.
  • 6 сентября 1944 года войска союзников освобождают Монако.
  • 8 сентября — 28 октября 1944 года, несмотря на неподготовленность, советскими войсками была проведена Восточно-Карпатская операция с целью поддержки восставших словаков. Прорваться к ним, однако, не удалось, Словакия была полностью оккупирована гитлеровцами, восстание было подавлено.
  • 18 сентября 1944 года в Таллине легализуется подпольное правительство Эстонии во главе с коллаборантом Отто Тиифом, которое провозглашает независимость (на башне «Длинный Герман» поднимают два флага — Эстонии и кригсмарине Германии[25]) и несколько дней пытается противостоять отступающим германским и наступающим советским войскам. В 1953 году правительство возродилось в Осло, просуществовав до 1992 года, когда его полномочия были переданы новоизбранному президенту Эстонии Леннарту Мери.
  • 20-24 сентября 1944 года союзные войска отбивают и оккупируют Сан-Марино[24].
  • 22 сентября 1944 года РККА освобождает Таллин, 23 сентября — Пернов, 24 сентября — Хаапсалу. К 26 сентября освобождена вся континентальная Эстония.
  • С 24 сентября 1944 года — бои Красной Армии в западной Румынии против германских и венгерских войск. В конце сентября — начале октября советские войска выходят на румыно-венгерскую границу и вступают на территорию Югославии.
  • 28 сентября 1944 года немцы начали отходить с территории северной Франции на укреплённую линию Зигфрида. 30 сентября союзники занимают Кале. К середине октября вся Франция, кроме Эльзаса и Лотарингии, и часть Бельгии оказываются в руках союзных войск.
  • 2 октября 1944 года Варшавское восстание подавлено гитлеровцами.
  • 3 октября 1944 года издан приказ немецкого верховного командования об отступлении вермахта из Греции. На следующий день начата высадка и оккупация Греции британскими войсками.
  • 9 октября 1944 года на четвёртой Московской конференции Черчилль и Сталин договариваются о сферах влияния двух великих держав на Балканах (так называемое «Соглашение о процентах»). По этому соглашению СССР получал 90 % влияния в Румынии, 75 % в Болгарии, Великобритания — 90 % в Греции. Влияние Советского Союза и Великобритании в Венгрии и Югославии, по первоначальному предложению Черчилля, должно было стать паритетным, по 50 %. Сталин с этим не согласился, и в последующие два дня в ходе переговоров министров иностранных дел Энтони Идена и Вячеслава Молотова была достигнута договорённость повысить советское влияние в обеих странах до 80 %.
  • 10 октября 1944 года на небольшой территории Пьемонта в северной Италии, захваченной восставшими против гитлеровцев и фашистского режима Муссолини итальянцами, была провозглашена Республика Альба[it] (названная так по имени наполеоновской марионеточной Республики Альба 1796—1801 годов[en]. 2 ноября мятежная республика была ликвидирована фашистами.
  • 8 октября 1944 года с освобождением советскими войсками села Лавочное Дрогобычской области Украинская ССР была полностью восстановлена в границах 1941 года.
  • 12 октября 1944 года советско-болгарские войска и югославские партизаны захватывают Лесковац, Ниш и ряд других городов южной Сербии. В этот же день греческие повстанцы освобождают Афины и Пирей. 13 октября 1944 года Красная Армия берёт Ригу.
  • 13 октября 1944 года британские войска входят в Афины. К этому моменту практически вся территория континентальной Греции была оставлена немцами и освобождена местным Сопротивлением. 18 октября из Каира возвращается пробританское правительство в изгнании во главе с Георгиосом Папандреу (старшим).
  • 15 октября регент Венгерского королевства Миклош Хорти объявил о перемирии с Советским Союзом, однако венгерские войска не прекратили боевые действия. В результате операции «Панцерфауст» отрядом СС был похищен сын Хорти, что вынудило его аннулировать перемирие и передать власть прогерманскому диктатору Ференцу Салаши, который получил титул немзетвезетё («вождь нации»). 16 октября было образовано «Венгерское государство». Председатель правительства Геза Лакатош ушёл в отставку, а пост премьер-министра был упразднён.

  • 15 октября РККА заняла Печенгу. К 22 октября бóльшая часть Латвии, за исключением «Курляндского котла», была очищена от гитлеровцев. 25 октября советские войска пересекают норвежскую границу и освобождают Киркенес. 2—8 октября были освобождены острова Хийумаа и Сааремаа.
  • 20 октября 1944 года советские войска освобождают Дебрецен и вместе с югославскими партизанами занимают Белград, 21 октября — Кралево. К декабрю партизаны НОАЮ контролируют всю восточную часть Югославии — территории Сербии, Македонии, Черногории и большую часть побережья Далмации.
  • 20 октября издана резолюция Словацкого национального совета об осуществлении всей власти на территории Словакии в домюнхенских границах вне зависимости от того, кто освободит эту территорию. К совету прикомандировывался представитель чехословацкого правительства в изгнании Франтишек Немец, который одновременно выступал связующим звеном между Советом и наступающей РККА. 23 октября, накануне поражения Словацкого национального восстания, все полномочия Совета были переданы его президиуму.
  • 21 октября 1944 года американцы освобождают[en] Ахен.
  • К 22 октября РККА в результате Мемельской операции от германских войск была освобождена большая часть северного берега Немана. 25 октября завершилось освобождение Румынии. 26—27 октября были заняты Мукачево и Ужгород, 28 октября Закарпатье было полностью очищено. 2 ноября Красная Армия вышла на ближние подступы к Будапешту, контролируя к этому периоду юго-восток Венгрии.
  • 30 октября 1944 года бойцы греческого Сопротивления освобождают Салоники. 1 ноября в город входят британские войска.
  • 13 ноября 1944 года с уходом немцев из Македонии под натиском НОАЮ и советско-болгарских войск Независимая республика Македония прекращает своё существование.
  • 17 ноября 1944 года Народно-освободительная армия Албании занимает Тирану. 29 ноября завершается освобождение Албании от гитлеровцев.
  • 22 ноября 1944 года американо-французские войска занимают Мец, 23 ноября — Страсбург.
  • К 23 ноября 1944 года РККА завершает освобождение Моонзундского архипелага.
  • К ноябрю — декабрю 1944 года с Германией поддерживали дипломатические отношения только девять государств мира.
  • 3 декабря 1944 года во время более чем стотысячной демонстрации в Афинах, организованной греческими коммунистами, полиция пробританского режима Папандреу открыла огонь по толпе. Как минимум 28 человек были убиты, 148 ранены. До этого все министры-коммунисты покинули местное правительство национального единства. Гражданская война в Греции переходит в горячую фазу, получившую название «Декемвриана» («декабрьские события»). К 12 декабря восставшие (ЭЛАС) управляли большей частью Афин и Пирея. Британские оккупационные силы, поначалу старавшиеся сохранять нейтральность, применяют артиллерию против коммунистических сил и с помощью подкреплений, переброшенных из южной Италии, подавляют мятеж. Сталин, соблюдая условия заключённого с Черчиллем «Соглашения о процентах», не вмешивается. Гражданская война в стране заканчивается лишь в 1949 году победой антикоммунистов.
  • 8 декабря 1944 года на части территории с центром в Льеже, отведённой Военной администрации в Бельгии и Северной Франции (нем. Militärverwaltung in Belgien und Nordfrankreich), образован новый рейхсгау Третьего рейха — Валлония (Wallonien).
  • 15 декабря 1944 года на остальных частях территории, отведённой Военной администрации в Бельгии и Северной Франции, были образованы рейхсгау Фландрия (Flandern) с центром в Антверпене и Дистрикт Брюссель (Brüssel). Правда, к этому моменту вся Бельгия и часть Нидерландов были уже в руках союзных войск.
  • 16 декабря 1944 года — начало наступления гитлеровцев в Арденнах с целью разгрома англо-американских сил в Бельгии и Нидерландах. К 25 декабря вермахту удалось захватить часть Валлонии.

  • 22 декабря 1944 года образовано Временное правительство Венгрии во главе с Белой Миклошем. 28 декабря рухнул режим Салаши. Миклош незамедлительно отправил правительство Салаши в отставку. 29 декабря 1944 года Красная Армия завершила окружение Будапешта и начала его осаду, продолжавшуюся до февраля 1945 года.

1945

    • 1 января ПКНО преобразован во Временное правительство Польской Республики. В июне 1945 года по согласию великих держав сформировано коалиционное Временное правительство национального единства[pl], состоявшее из представителей как лондонского, так и люблинского польских правительств (в дальнейшем коммунисты получили в нём большинство). Председателем в обоих случаях остался Эдвард Осубка-Моравский.
  • 6 января 1945 года Черчилль просит Сталина о помощи в связи с Арденнским наступлением гитлеровцев. 12 января Красная Армия на две недели ранее запланированного приступает к Висло-Одерской операции в Польше и Восточной Пруссии. 15 января советскими войсками освобождён Кельце, 16 января — Радом, 17 января — Варшава. В этот же день передовые части РККА, преследуя противника, вступают на территорию собственно Германии в Верхней Силезии.
  • 19 января 1945 года Красная Армия занимает Краков, Тильзит, Лодзь, Кошице и Млаву. 21 января — Гумбиннен и Танненберг. 22 января — Инстербург и Алленштейн, 28 января — Катовице и Клайпеду (завершение освобождения Литвы).
  • 20 января 1945 года временное правительство Венгрии[hu] во главе с Белой Миклошем подписывает в Москве соглашение о прекращении военных действий.
  • К 25 января 1945 года союзные войска ликвидируют последствия прорыва гитлеровцев в Арденнах и восстанавливают декабрьскую линию фронта по линии Зигфрида, то есть по западной границе Рейха. 2 февраля французские войска освобождают Кольмар. 9 февраля американо-французским войскам удаётся ликвидировать «кольмарский мешок» в Эльзасе и отбросить вермахт за Рейн.
  • 2 февраля возобновил свою деятельность исполком Словацкого национального совета, организовав 7 февраля органы власти в городе Кошице.
  • 4 февраля 1945 года открывается Ялтинская конференция глав великих держав. Среди обсуждённых вопросов — безоговорочная капитуляция Германии, последующий раздел Германии, Австрии и их столиц (Берлина и Вены) на четыре зоны оккупации, границы будущей Польши по линии Керзона на востоке и ОдерНейсе на западе, проведение первой конференции ООН в Сан-Франциско (США). Была подписана Декларация об освобождённой Европе, определившая принцип восстановления суверенных прав европейских народов, то есть (в большинстве случаев) восстановление довоенных границ государств.

  • 13 февраля 1945 года после кровопролитных боёв Будапешт взят Красной Армией. Власть в Венгрии переходит к временному правительству Белы Миклоша, которого в ноябре 1945 года сменит Золтан Тилди. 1 февраля 1946 года Венгрия будет провозглашена республикой (реально монархи не правили страной со времени распада Австро-Венгерской империи).
  • 20 февраля в Потсдаме под покровительством Гиммлера создан коллаборационистский Латвийский Национальный совет и его орган управления — Латвийский Национальный комитет, который возглавил генерал Рудольф Бангерский, инспектор Латышского легиона СС. 29 апреля он издаёт приказ об освобождении всех латвийских военнослужащих в Германии от немецкой присяги. Латвийский Национальный совет занялся вопросами беженцев и самоликвидировался в начале 1946 года.
  • 4 апреля 1945 года советские войска входят в Братиславу, прогерманская Словацкая республика прекращает существование. В результате длительных переговоров в Москве 5 апреля Бенеш соглашается назначить премьер-министром правительства вместо Яна Шрамека социал-демократа Зденека Фирлингера. В тот же день в Кошице формируется правительство Национального фронта чехов и словаков, предшественник ЧССР, провозглашающее т. н. «Кошицкую программу» социально-экономических и политических преобразований в будущей Чехословакии. Вскоре в Братиславу из Кошице переезжает Словацкий национальный совет, правопреемником которого стал словацкий законодательный орган в составе Чехословакии.
  • 6 апреля 1945 года НОАЮ освобождает Сараево.

  • 25 апреля 1945 года недалеко от города Торгау на Эльбе войска 1-го Украинского фронта встретились с войсками 1-й армии США. Событие вошло в историю как встреча на Эльбе. В результате встречи войск союзников остатки вооружённых сил Германии оказались расколоты на две части — северную и южную.
  • 26 апреля 1945 года Красная Армия занимает Штеттин и Брно, 27 апреля — Потсдам. Американо-британские войска вступают в Бремен, 28 апреля — в Аугсбург.

Сообщение советского радио о капитуляции Германии. Текст читает Ю. Левитан 

  • 10 мая 1945 года в Курляндии от имени Латвийского Центрального совета ведутся безуспешные переговоры с немецким командованием о независимости Латвии.[26] Сражения в «курляндском котле» с РККА окончились после 22 мая. ЛЦС продолжил свою деятельность в изгнании до распада Советского Союза.
  • 23 мая 1945 года правительство во Фленсбурге распущено союзниками, все его члены арестованы американцами. Дёниц был препровождён в Нюрнберг, где предстал перед трибуналом.

Административно-территориальное устройство

Рейх

Исторически сложившаяся административная структура, доставшаяся Третьему рейху в наследство от Веймарской республики, — разделение страны[en] на земли — не была ликвидирована и формально продолжала существовать вплоть до краха Рейха в 1945 году, несмотря на планы нацистов провести административно-территориальную реформу (нем. Reichsreform). Однако всё большее значение приобретал параллельный властный контур — партийный (НСДАП).

В 1926 году страна была разделена на партийные округа — гау. После прихода нацистов к власти был принят ряд законодательных актов, всё более ограничивавших власть земель и, наоборот, устанавливавших перемещение центра реальной власти от министров-президентов (глав земель) к гауляйтерам (главам гау), назначаемым непосредственно Гитлером. Впрочем, вмешательство в деятельность последних сверху было относительно нечастым явлением[27]. Нередко один и тот же человек совмещал государственную должность имперского наместника и партийную должность гауляйтера.

Территории, включённые в состав Рейха в ходе территориальной экспансии и населённые преимущественно этническими немцами, имели статус рейхсгау — имперских округов. От «обычных» гау Старого Рейха они, впрочем, не отличались ничем, кроме происхождения. Рейхсгау, образованные на территории бывшей Австрии после её аншлюса, совокупно назывались Остмарк (Восточная марка, или Альпийские и дунайские рейхсгау) — Ostmarkgesetz[de]. Границы округов оставались, как правило, неизменными, за исключением приращений за счёт завоёванных и аннексированных территорий[28]. По состоянию на 1934 год Рейх состоял из 32 гау. К 1945 году их количество возросло до 42[29]. В декабре 1944 года на территории Военной администрации в Бельгии и Северной Франции (см. ниже) были образованы, но фактически не успели воплотиться в реальность ещё два рейхсгау и один дистрикт[30]:

Кроме того, по мере заселения колонистами бывших польских и советских земель планировалось преобразовывать восточные рейхскомиссариаты (см. ниже) в марки. В ближней перспективе таких очагов колонизации предполагалось три — Ингерманландия, Готенгау (Крым и прилегающие районы Новороссии) и Мемель-Нарев (Белосток и Литва)[31].

Оккупированные территории

Гражданские администрации

На этнически ненемецких завоёванных землях были созданы или находились в процессе создания гражданские администрации. При этом эти образования нельзя квалифицировать ни как колонии, так как они не инкорпорировались в Рейх, ни как марионеточные государства, так как их органы управления (кроме нижнего, муниципального) целиком состояли из немцев, напрямую назначаемых из Берлина.

Единственной целью подобных режимов была максимально возможная эксплуатация экономических и людских ресурсов в интересах империи и подготовка соответствующих территорий к будущему заселению немецкими колонистами, онемечивание и физическое уничтожение основной массы прежнего населения.

Генерал-губернаторство — Кракау
Протекторат Богемии и Моравии — Праг-Штадт
Рейхскомиссариаты[32]

Военные администрации

Кроме того, параллельно гражданским органам власти, вместе с ними или вместо них существовали военные администрации.

Без администрации

В некоторых случаях никаких управленческих структур не создавалось вообще.

Гитлеровская коалиция

В расцвете своего могущества (то есть до битвы на Курской дуге и падения в Италии режима Бенито Муссолини) Третий рейх обладал множеством стран-союзниц и марионеточных режимов. Больша́я часть первых и все вторые были оккупированы вермахтом. В некоторых случаях нацисты сохраняли довоенные режимы, которые, однако, были лишены реальной власти. В списке ниже перечислены только страны, где находились значимые контингенты германских вооружённых сил.

Сохранение прежних режимов
Марионеточные режимы
Страны-союзники

Нереализованный экспансионизм Рейха

1941—1942

Послевоенное устройство бывшего Рейха

5 июня 1945 года в Берлине подписана декларация о поражении Германии и принятии на себя верховной власти в отношении Германии правительствами СССР, США, Великобритании и Временным правительством Французской республики. 4 июля Европейской консультативной комиссией принято Соглашение о контрольном механизме в Австрии, а 9 июля 1945 года — Соглашения о зонах оккупации в Австрии и об управлении городом Вена. 17 июля Потсдамская конференция великих держав закрепила территориальные изменения в Европе. Среди решений конференции, касающихся территориальных вопросов, были приняты следующие.

  • Германия лишается всех своих приобретений, включая Судетскую область, Эльзас-Лотарингию, Австрию, западные области Польши, Чехословакию, Бельгию, Люксембург и др. Восточной границей Германии устанавливается линия Одер — Нейсе (таким образом территория Германии по сравнению с 1937 годом сокращается примерно на 25 %).
  • Этнически немецкое население территорий к востоку от линии Одер — Нейсе депортируется в Германию. Сами территории передаются:

  • Польше — Силезия, Западная Пруссия, две трети Померании (включая Щецин), Данциг (Гданьск), южная часть Восточной Пруссии,
  • Советскому Союзу — северная треть Восточной Пруссии (Кёнигсбергская, через год Калининградская область РСФСР) и Мемельланд (Клайпедский край, Литовская ССР),
  • Чехословакии — Судетская область.
  • Франции возвращается Эльзас-Лотарингия.
  • Бельгии — Эйпен-Мальмеди.
  • Австрия в перспективе становится независимым государством в своих прежних границах (стала в 1955 году).
  • Саарская область — протекторатом Франции Саарланд (по референдуму в 1957 году Саар вошёл в ФРГ).
  • Территории Германии и Австрии разделяются на четыре оккупационные зоны — американскую, британскую, советскую и французскую. Аналогичным образом на четыре сектора разделяются их столицы — Берлин и Вена.

Позже эти и другие решения были закреплены на Парижской мирной конференции 1947 года подписанием мирных договоров с представителями правительств соответствующих бывших союзниц Третьего рейха — Италией, Финляндией, Болгарией, Венгрией и Румынией.

Несмотря на существование ряда проектов по расчленению территории Германии (см. План Моргентау) и отторжению от неё ряда жизненно важных территорий (см. Monnet Plan[en], Bakker-Schut Plan[en]), согласно официальному протоколу конференции в Потсдаме в Соглашении декларировалась цель сохранения единства страны.

Однако из-за выявившихся серьёзных противоречий среди стран-союзниц по антигитлеровской коалиции, приведших позже к холодной войне, Германия оказалась на десятилетия разделена: 1 января 1947 года США и Великобритания объединили свои зоны в Бизонию и приступили к созданию в ней сепаратных органов власти, 8 апреля 1949 года Франция присоединила свою зону к двум первым, образовав Тризонию. 23 мая 1949 года в ней была провозглашена Федеративная Республика Германия.

В четвёртой, советской, зоне 7 октября 1949 года была в ответ создана Германская Демократическая Республика со столицей в Восточном Берлине. Западный Берлин же стал особым политическим образованием под контролем западных держав-победительниц. Такое положение продлилось до 3 октября 1990 года, когда произошло объединение Германии.

Альтернативная история

Победа стран оси, прежде всего Третьего рейха и Японской империи, во Второй мировой войне, в результате которой экспансия этих держав приобрела глобальный характер — одна из популярных концепций жанра альтернативной истории, иногда постапокалиптической. На эту тему за послевоенное время создано большое количество как фантастических произведений культуры (книг, кинофильмов и др.), так и документальных книг и статей историков. Существует и ряд написанных в жанре антиутопии литературных и публицистических трудов довоенного времени, главным образом 1930-х годов, когда фашизм и нацизм уже были известны, но ещё не обладали реальной властью.

См. также

Напишите отзыв о статье "Территориально-политическая экспансия Третьего рейха"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 [www.mgimo.ru/files/210929/III_reich.pdf Внешняя политика третьего рейха (1933—1945)] / Н. В. Павлов // MGIMO.ru. — 2012
  2. [www.vertrag-von-versailles.de/content/view/15/29/ согласно статье 42 Версальского мирного договора]
  3. [news.bbc.co.uk/2/hi/europe/country_profiles/1053880.stm BBC Timeline: Germany]
  4. Черчилль У. [lib.aldebaran.ru/author/cherchill_uinston/cherchill_uinston_vtoraya_mirovaya_voina_chast_i_toma_12/cherchill_uinston_vtoraya_mirovaya_voina_chast_i_toma_12__6.html Вторая мировая война. Ч. 1.Т.1. гл. 8.]
  5. Гай-Ныжнык П. П. [hai-nyzhnyk.in.ua/doc/2000doc.php Карпатская Украина в 1939 г. как одна из «разменных монет» Мюнхенского договора] // Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939—1941 гг.: люди, события, документы: Сборник статей. — М.: Институт славяноведения РАН, 2011
  6. Министерство иностранных дел СССР [hrono.ru/dokum/193_dok/19390328lit.html «Документы и материалы кануна Второй мировой войны 1937-1939»] — Политиздат, Москва 1981. том 2, (стр. 58)
  7. Лучак, Ч. История Польши 1939—1945. Хроника событий. — Познаньское издательство, 2007. — С. 9-22.
  8. [katynbooks.narod.ru/syndrome/Docs/Chapter_01.html#127r Документы и материалы по истории советско-польских отношений]. Т. VII. — М., 1969. — С. 178.
  9. [omip.lv/files/lvp/25%20karte.jpg карта военных баз]
  10. При этом Лига [militera.lib.ru/research/pyhalov_i/06.html нарушила] свои основные уставные положения: за исключение СССР проголосовало лишь 7 из 15 членов Совета (Великобритания, Франция, Бельгия, Доминиканская республика, Боливия, Египет, ЮАС), причём последние три страны-члена Совета были избраны за сутки до голосования. С этого момента и до своего формального роспуска в 1946 году Лига Наций [www.humanities.edu.ru/db/msg/38139 прекратила] активную деятельность
  11. Burkhart Müller — Hillebrand [regnum.ru/news/1538787.html «Das Heer 1933—1945» Bd. 2.] — Mittler, Frankfurt a.M. 1956. (Die Blitzfeldzüge 1939—1941) Entwicklung des organisatorischen Aufbaues
  12. 1 2 [wiki.ru/sites/velikaya_otechestvennaya_voyna/articles-3967.html Великая отечественная война 1941—1945. М. 1999. т.1. ]
  13. В действительности ответом премьер-министра Метаксаса была фраза по-французски Alors, c’est la guerre («Итак, это война»).
  14. [i156.photobucket.com/albums/t6/WMszaman/Labusy.jpg карта]
  15. Милетич, Н. [www.svobodanew.com/%D0%BA%D0%B0%D0%BA-%D0%B1%D1%8B%D0%BB-%D0%BF%D0%BE%D0%B4%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%B0%D0%BD-%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%BE-%D1%8E%D0%B3%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9-%D0%B4%D0%BE%D0%B3%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D1%80-%D0%B2-1941-%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D1%83/ Как был подписан советско-югославский договор в 1941 году]. — «Новая Свобода», 5 апреля 2013 года.
  16. [www.rusnauka.com/16_NTP_2008/Istoria/33445.doc.htm Куцаева Т., к. и. н. К вопросу оккупации врагом и освобождения частями Красной Армии населённых пунктов Украины в годы Великой Отечественной войны (укр.)]
  17. 1 2 Манштейн, Э. [militera.lib.ru/memo/german/manstein/index.html Утерянные победы]. — М., СПб.: ACT; Terra Fantastica. — 1999.
  18. Манштейн, Э. Утерянные победы. // Пер. с нем. — М., 1957. — С. 423.
  19. [www.vkpb.ru/gpw/guerrilla_bel.shtml О партизанском движении в Белоруссии]
  20. [www.soldat.ru/files/4/6/17/ История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941—1945. — Т. 4]. — М.: Воениздат МО СССР. — 1961. — С. 82.
  21. [www.soldat.ru/files/4/6/17/ История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941—1945. — Т. 4]. — М.: Воениздат МО СССР. — 1961. — С. 111.
  22. По данным гестапо, 7000; ср. William L. Shirer Rise and Fall of the Third Reich, ch. 29
  23. Ian Kershaw, Hitler 1936—1945: Nemesis, 693
  24. 1 2 [www.storiaxxisecolo.it/fascismo/fascismo1c.htm Fascismo a San Marino]. Storiaxxisecolo.it.
  25. Дюков А. Р. [stoletie.ru/territoriya_istorii/otto_2008-09-30.htm «Правительство» Отто Тийфа: что это было?] // Информационно-аналитическое издание Фонда исторической перспективы, 30.09.2008
  26. Ritvars Jansons. [okupacijasmuzejs.lv/sites/default/files/Jansons_legions.pdf Цели борьбы латышских легионеров. Замыслы и осуществление.]. lv. Музей оккупации Латвии.
  27. [www.dhm.de/lemo/html/nazi/innenpolitik/gaue/ Die NS-Gaue] на сайте Германского исторического музея. (нем.) (Проверено 23 мая 2009)
  28. [www.historisches-lexikon-bayerns.de/artikel/artikel_44497 Gau (NSDAP) — Kontinuität der Gaugliederung nach 1933]. — Historisches Lexikon Bayerns. (нем.) (Проверено 23 мая 2009)
  29. [www.shoa.de/drittes-reich/der-aufstieg-der-nsdap/544.html Übersicht der NSDAP-Gaue, der Gauleiter und der Stellvertretenden Gauleiter 1933 bis 1945] на сайте shoa.de (нем.) (Проверено 23 мая 2009)
  30. [www.worldstatesmen.org/Belgium.html Хронология истории Бельгии] на сайте worldstatesmen.org (англ.) (Проверено 23 мая 2009)
  31. Первушин А. И. Оккультный Гитлер. — М.: Яуза, 2006.
  32. [www.mirf.ru/Articles/8/1736/karte.jpg Карта восточных рейхскомиссариатов]
  33. Ряд экспертов полагает эту страну равноправным союзником Германии

Литература

  • Кошелев Д. А. [law.edu.ru/doc/document.asp?docID=1182034&subID=100075267,100075269 Краткий очерк германского национал-социалистического права (1933—1939)]. — М. — 2004.
  • Мюллер, Н. [militera.lib.ru/research/muller_n/01.html Вермахт и оккупация (1941—1944)] // I. Капиталистическая Европа и Советский Союз в экспансионистской программе германского фашистского империализма. — М.: Воениздат, — 1974.
  • Пыхалов И. В. [militera.lib.ru/research/pyhalov_i/index.html Великая Оболганная война.] — М.: Яуза, Эксмо, — 2005.
  • Самсонов А. М. [encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/military_literature/info.htm?id=10323707@morfLiterature Крах фашистской агрессии 1939—1945. Исторический очерк.] — Академия Наук СССР. Отделение истории. Институт Истории СССР. — М.: Наука, — 1980.
  • Тихонравов Ю. В. [polbu.ru/tihonravov_geopolitics/ Геополитика: Учебное пособие.] — М.: ИНФРА-М, — 2000. — (Серия «Высшее образование»).
  • Хильдебрант, К. [web.archive.org/web/20010217134748/www.tuad.nsk.ru/~history/Author/Engl/H/Hildebrand/hileg.html Война в условиях мира и мир в условиях войны]. Проблема легитимности в истории сообщества государств в 1931—1941 гг. / Пер. с нем. — М.: «Весь Мир», — 1997.
  • Martin, В. Friedensinitiativen und Machtpolitik im Zweiten Weltkrieg 1939—1942. — Dusseldorf. — 1974. (нем.)

Ссылки

  • [www.aif.ru/society/history/boy_posle_pobedy_9_maya_1945_goda_voyna_zakonchilas_ne_dlya_vseh Бой после Победы]
  • [www.hrono.info/194_2w09.html Хроника Второй мировой войны] на hrono.info
  • События [www.hrono.info/1941_.html 1941], [www.hrono.info/1942_.html 1942], [www.hrono.info/1943_.html 1943], [www.hrono.info/1944_.html 1944], [www.hrono.info/1945_.html 1945] года на hrono.info
  • Robinson, B. [www.bbc.co.uk/history/worldwars/wwtwo/ww2_summary_01.shtml World War Two: Summary Outline of Key Events] на сайте bbc.co.uk (англ.)
  • [www.bbc.co.uk/history/worldwars/wwtwo/ BBC History — World War Two] (англ.)

Отрывок, характеризующий Территориально-политическая экспансия Третьего рейха


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.


В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.
В отношении юридическом, тотчас же после пожаров, велено найти виновных и казнить их. И злодей Растопчин наказан тем, что велено сжечь его дома.
В отношении административном, Москве дарована конституция, учрежден муниципалитет и обнародовано следующее:
«Жители Москвы!
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»
В отношении поднятия духа войска и народа, беспрестанно делались смотры, раздавались награды. Император разъезжал верхом по улицам и утешал жителей; и, несмотря на всю озабоченность государственными делами, сам посетил учрежденные по его приказанию театры.
В отношении благотворительности, лучшей доблести венценосцев, Наполеон делал тоже все, что от него зависело. На богоугодных заведениях он велел надписать Maison de ma mere [Дом моей матери], соединяя этим актом нежное сыновнее чувство с величием добродетели монарха. Он посетил Воспитательный дом и, дав облобызать свои белые руки спасенным им сиротам, милостиво беседовал с Тутолминым. Потом, по красноречивому изложению Тьера, он велел раздать жалованье своим войскам русскими, сделанными им, фальшивыми деньгами. Relevant l'emploi de ces moyens par un acte digue de lui et de l'armee Francaise, il fit distribuer des secours aux incendies. Mais les vivres etant trop precieux pour etre donnes a des etrangers la plupart ennemis, Napoleon aima mieux leur fournir de l'argent afin qu'ils se fournissent au dehors, et il leur fit distribuer des roubles papiers. [Возвышая употребление этих мер действием, достойным его и французской армии, он приказал раздать пособия погоревшим. Но, так как съестные припасы были слишком дороги для того, чтобы давать их людям чужой земли и по большей части враждебно расположенным, Наполеон счел лучшим дать им денег, чтобы они добывали себе продовольствие на стороне; и он приказал оделять их бумажными рублями.]
В отношении дисциплины армии, беспрестанно выдавались приказы о строгих взысканиях за неисполнение долга службы и о прекращении грабежа.

Х
Но странное дело, все эти распоряжения, заботы и планы, бывшие вовсе не хуже других, издаваемых в подобных же случаях, не затрогивали сущности дела, а, как стрелки циферблата в часах, отделенного от механизма, вертелись произвольно и бесцельно, не захватывая колес.
В военном отношении, гениальный план кампании, про который Тьер говорит; que son genie n'avait jamais rien imagine de plus profond, de plus habile et de plus admirable [гений его никогда не изобретал ничего более глубокого, более искусного и более удивительного] и относительно которого Тьер, вступая в полемику с г м Феном, доказывает, что составление этого гениального плана должно быть отнесено не к 4 му, а к 15 му октября, план этот никогда не был и не мог быть исполнен, потому что ничего не имел близкого к действительности. Укрепление Кремля, для которого надо было срыть la Mosquee [мечеть] (так Наполеон назвал церковь Василия Блаженного), оказалось совершенно бесполезным. Подведение мин под Кремлем только содействовало исполнению желания императора при выходе из Москвы, чтобы Кремль был взорван, то есть чтобы был побит тот пол, о который убился ребенок. Преследование русской армии, которое так озабочивало Наполеона, представило неслыханное явление. Французские военачальники потеряли шестидесятитысячную русскую армию, и только, по словам Тьера, искусству и, кажется, тоже гениальности Мюрата удалось найти, как булавку, эту шестидесятитысячную русскую армию.
В дипломатическом отношении, все доводы Наполеона о своем великодушии и справедливости, и перед Тутолминым, и перед Яковлевым, озабоченным преимущественно приобретением шинели и повозки, оказались бесполезны: Александр не принял этих послов и не отвечал на их посольство.
В отношении юридическом, после казни мнимых поджигателей сгорела другая половина Москвы.
В отношении административном, учреждение муниципалитета не остановило грабежа и принесло только пользу некоторым лицам, участвовавшим в этом муниципалитете и, под предлогом соблюдения порядка, грабившим Москву или сохранявшим свое от грабежа.
В отношении религиозном, так легко устроенное в Египте дело посредством посещения мечети, здесь не принесло никаких результатов. Два или три священника, найденные в Москве, попробовали исполнить волю Наполеона, но одного из них по щекам прибил французский солдат во время службы, а про другого доносил следующее французский чиновник: «Le pretre, que j'avais decouvert et invite a recommencer a dire la messe, a nettoye et ferme l'eglise. Cette nuit on est venu de nouveau enfoncer les portes, casser les cadenas, dechirer les livres et commettre d'autres desordres». [«Священник, которого я нашел и пригласил начать служить обедню, вычистил и запер церковь. В ту же ночь пришли опять ломать двери и замки, рвать книги и производить другие беспорядки».]
В торговом отношении, на провозглашение трудолюбивым ремесленникам и всем крестьянам не последовало никакого ответа. Трудолюбивых ремесленников не было, а крестьяне ловили тех комиссаров, которые слишком далеко заезжали с этим провозглашением, и убивали их.
В отношении увеселений народа и войска театрами, дело точно так же не удалось. Учрежденные в Кремле и в доме Познякова театры тотчас же закрылись, потому что ограбили актрис и актеров.
Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».
«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d'arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.