Территориальный суверенитет

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Территориальный суверенитет (или территориальное право; нем. Landeshoheit) — термин, используемый для обозначения объёма верховных прав имперских сословий Священной Римской империи на территории их владений. Территориальный суверенитет предполагал верховенство правителей государственных образований, входящих в состав Священной Римской империи, в законодательной, судебной и административной сферах соответствующих государственных образований, ограниченное определёнными прерогативами императора и имперских институтов.



Развитие суверенитета

Объём верховных прав территориальных правителей различных имперских княжеств, графств, церковных владений и имперских городов существенно отличался друг от друга и изменялся с течением времени. Наиболее широкий объём суверенных прав, практически близких к полной независимости, в составе Священной Римской империи имели Австрия (Privilegium Minus 1156 г., Privilegium Maius 1358 г.), земли Бургундского дома (Бургундский договор 1548 г.), а также курфюршестваЗолотая булла» 1356 г.). Постепенно, однако, высокого уровня суверенитета достигло большинство относительно крупных имперских княжеств. Вестфальский мир 1648 г. закрепил право территориального суверенитета (лат. jus territoriale; фр. droit de souveraineté) за всеми имперскими сословиями.

Значение Вестфальского мира

В отношении оценок значения положений Вестфальского мира о территориальном суверенитете в современной исторической литературе ведётся острая дискуссия. До середины XX века господствовало представление, что суверенитет, предоставленный имперским княжествам, был фактически полным, что привело к дезинтеграции Священной Римской империи и трансформации феодальных княжеств в государства современного типа. Отношения немецких государств с императором после Вестфальского мира, согласно этой точки зрения, строились на договорной основе. Эти представления легли в основу концепции Вестфальского суверенитета, то есть такой системы организации власти, при которой государство обладает полным верховенством в пределах своей территории, политической независимостью во внутренней и внешней политике и является юридически равноправным в отношениях с иными государствами. Согласно этой концепции, именно Вестфальский мир заложил основы современного международного права и современной системы политической картины мира как совокупности суверенных, независимых и равноправных национальных государств. В отношении Германии сторонники указанной точки зрения подчёркивают тот факт, что принципиальное признание территориального суверенитета имперских сословий (помимо их традиционных привилегий) привело к их высвобождению из-под имперской власти и обретению независимости, ограниченной лишь мало значившей оговоркой, запрещающей заключать международные договоры, направленные против императора и империи[1]. В результате Германия должна была превратиться в империю князей, а император стал не более, чем первым среди равных. Такой взгляд на значение Вестфальского мира, однако, в настоящее время подвергается критике: ряд современных исследователей, признавая роль Вестфальской системы в построении немецкого территориального государства, утверждают, что территориальный суверенитет, предоставленный договором имперским сословиям не являлся правовым нововведением, а лишь систематизировал старые права, привилегии, свободы, прерогативы и регалии, которыми уже пользовались сословия ранее. Право территориального суверенитета в значении Вестфальского мира подчёркивало сословные свободы, но не делало из имперских князей суверенных правителей. Немецкие государственные образования оставались по-прежнему в рамках единой имперской конструкции, даже несколько укрепившейся после 1648 г., а сувереном продолжало являться германское имперское государство в целом, а не его члены[2].

Государственное образование, обладающее правом территориального суверенитета в смысле, используемом в Вестфальском мирном договоре, пользовалось почти полной независимостью в области внутренних дел, административного устройства, собственного законодательства, включая установление налогов, организации вооружённых сил и осуществления собственной финансово-экономической и таможенной политики. Суверенитет, однако, не был полным: правитель по-прежнему считался вассалом императора и не мог заключать договоры с иностранными государствами, направленные против императора. Кроме того правитель был обязан принимать участие в органах управления империи (рейхстаг, окружные собрания), участвовать в расходах на содержание имперской армии и имперских учреждений, обеспечивать исполнение на территории своего княжества решений имперского рейхстага, камерального суда и иных имперских органов. В то же время, на практике уровень ограничения суверенитета зависел от военно-политической силы конкретного княжества: так, король Пруссии в XVIII веке не участвовал в окружных собраниях, имперских расходах, не допускал исполнения на территории своих владений постановлений имперского суда и проводил полностью независимую внешнюю политику, не считаясь с императором. В других относительно крупных имперских княжествах территориальный суверенитет также постепенно эволюционировал в сторону устранения ограничений независимости и расширения прерогатив территориальной власти.

После роспуска Священной Римской империи в 1806 г. немецкие государственные образования получили полный суверенитет.

Напишите отзыв о статье "Территориальный суверенитет"

Примечания

  1. См., например: Dickmann F. Der Westfälische Frieden. — Münster, 1985; Press V. Kriege und Kreise. Deutschland 1600—1715. — München, 1991.
  2. См., например: Schindling A. Westfälischer Friede. // Handwörterbuch zu deutschen Rechtsgeschichte; Schmidt G. Geschichte des Alten Reiches. Staat und Nation in der frühen Neuzeit 1495—1806. — Münster, 1999; Прокопьев А. Ю. Германия в эпоху религиозного раскола. 1555—1648. — СПб, 2002

Отрывок, характеризующий Территориальный суверенитет

– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.