Теракт в Чиркее

Взрыв в частном доме
Место атаки	село Чиркей, Буйнакский район, Дагестан, Россия 42°57′48″ с. ш. 46°58′36″ в. д.42.96333° с. ш. 46.97667° в. д. / 42.96333; 46.97667
Цель атаки	Саид Афанди Чиркейский
Дата	28 августа 2012 года 16:50 (местное время)
Способ атаки	Теракт-самоубийство (самоподрыв)
Оружие	Самодельное взрывное устройство
Погибшие	8 (включая террористку)
Раненые	1
Число террористов	1
Террористы	Аминат Курбанова (Сапрыкина)
Организаторы	Темир-Хан-Шуринский джамаат, Группировка смертников «Рийад ас-Салихийн»

Террористический акт в дагестанском селе Чиркей был совершён 28 августа 2012 года в 16 часов 50 минут по местному времени в доме шейха Саида Афанди Чиркейского.

Жертвы

В результате взрыва от полученных телесных повреждений скончались на месте:

• Саид афанди Чиркейский, 1937 года рождения, проживавший в с. Чиркей Буйнакского района
• Умаров Магомед Юсупович, 1992 г.р. — с. Дылым Казбековского района
• Бектимиров Магомед Гусейнович, 1936 г.р. — с. Дылым Казбековского района;
• Османов Мурад Магомедзагирович, 1964 г.р. — с. Хаджалмахи Левашинского района
• Османов Осман Мурадович, 2001 г.р. — с. Хаджалмахи Левашинского района
• Османов Магомедшариф Мурадович, 1992 г.р. — с. Хаджалмахи Левашинского района
• Мугумаева Патимат Гамзатовна, 1955 г.р. — с. Орота Хунзахского района

С телесными повреждениями в различные части тела помещен в ЦГБ г. Буйнакск Абдурахманов Алавудин Магомедович, 1971 г.р., проживающий с. Чиркей Буйнакского района.

Личность террористки

По словам официального представителя Следственного комитета России Владимира Маркина, в ходе расследования было установлено, что взрыв в доме религиозного деятеля, проживавшего в селении Чиркей Буйнакского района, совершила 30-летняя Аминат Курбанова (Алла Андреевна Сапрыкина). В мае 2012 года правоохранительные органы Республики Дагестан уже сообщали о причастности (а возможно, и гибели) Аминат Курбановой к теракту на посту ДПС в Махачкале 3 мая 2012 года.

Организаторы

Правоохранительные органы Дагестана не исключили, что смертницу, взорвавшую себя 28 августа в доме шейха Саида Чиркейского, готовил к подрыву лидер Темир-Хан-Шуринского джамаата Алексей Пашинцев (Абдул-Малик). В видеообращении, выложенном в Интернете, Алексей Пашинцев заявил, что ответственность за это взяла на себя группировка шахидов-смертников «Рийад ас-Салихийн», а устроившая теракт Аминат Курбанова пожертвовала «своей светлой жизнью и религией Аллаха ради всех мусульман».

Темир-Хан-Шуринский джамаат входит в организацию Джамаат Шариат, возглавляемую Рустамом Асильдеровым и действует на территории города Буйнакск и Буйнакского района. По информации МВД Дагестана Алексей Пашинцев вступил в Темир-Хан-Шуринский джамаат в январе 2011 года.

Расследование

Следственный комитет возбудил по факту убийства дело по статьям «убийство», «незаконный оборот оружия» и «незаконное изготовление оружия». Как уточняется на сайте СК в среду, также возбуждено дело по статье «умышленное повреждение чужого имущества общеопасным способом». 29 августа МВД Дагестана сообщило о возбуждении дел по статьям 205 — «террористический акт», 105 ч.2 — «убийство», 222 ч.1 — «незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия, его основных частей, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств», 223 ч.1 — «незаконное изготовление оружия» и 167 ч.2 «умышленные уничтожение или повреждение имущества» Уголовного кодекса Российской Федерации.

Максимальная санкция, предусмотренная этими статьями УК РФ, — пожизненное лишение свободы.

11 декабря 2012 года было объявлено о задержании предполагаемых организаторов теракта. Ими оказались члены так называемой гимринской бандгруппы: Лабазанов Шихмирза, 1982 года рождения, Амирханов Магомедали, 1976 года рождения, и Гаджиев Магомед, 1989 года рождения, которые, по сообщение Национального антитеррористического комитета, дали признательные показания о совершенном преступлении. Организатором теракта считается уроженец селения Гимры Магомед Сулейманов — религиозный лидер бандподполья.

В июле 2014 года Верховный суд Дагестана начал рассмотрение дела в отношении Ш. Лабазанова, М. Амирханова, М. Гаджиева и А. Исрапилова. Им были предъявлены обвинения в терроризме, бандитизме, разбое, похищении человека, незаконном обороте оружия и взрывчатки, вымогательстве и похищении документов. Ранее двум другим фигурантам дела, братьям Махулаву и Шамилю Сидикбегову, было назначено наказание в виде 13 и 16 лет лишения свободы соответственно. Ещё несколько участников банд-группы, причастных к совершению теракта, находятся в федеральном розыске.

В апреле 2015 года за совершение различных преступлений, в том числе и убийство С. Чиркейского, суд приговорил Ш. Лабазанова, М. Гаджиева, М. Амирханова к пожизненному заключению, а А. Исрапилова — к 12 годам лишения свободы.

Реакция властей

Вечером 28 августа 2012 года Президент РД Магомедсалам Магомедов сделал заявление, в котором объявил, что 29 августа в Дагестане объявлен днём траура. Президент Дагестана также поручил всем руководителям городов и районов организовать отряды самообороны, дружины из молодых людей, готовых под руководством и вместе с органами внутренних дел вести работу по обеспечению безопасности, по наказанию этих бандитов и террористов.

Отрывок, характеризующий Теракт в Чиркее

После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.