Тертышный, Пётр Вакулович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пётр Вакулович Тертышный
Дата рождения

2 февраля (15 февраля) 1899(1899-02-15)

Место рождения

село Степанки, Черкасский уезд, Киевская губерния (ныне Черкасский район, Черкасская область)

Дата смерти

4 марта 1997(1997-03-04) (98 лет)

Место смерти

Киев

Принадлежность

РСФСР РСФСР, СССР СССР

Род войск

пехота

Годы службы

19191954

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

237-я стрелковая дивизия
161-я стрелковая дивизия
15-й стрелковый корпус

Сражения/войны

Гражданская война в России,
Великая Отечественная война:

Награды и премии
Иностранных государств
В отставке

с 1975 года генерал-майор в отставке. Жил и работал в Киеве

Пётр Ваку́лович Терты́шный (2 февраля (15 февраля) 1899, село Степанки, Черкасский уезд, Киевская губерния, Российская империя[1] — 4 марта 1997, Киев) — советский военачальник, участник Великой Отечественной войны, генерал-лейтенант. Герой Советского Союза (1943)[2].





Биография

Пётр Тертышный родился в украинском селе Степанки в крестьянской семье. После окончания средней школы работал машинистом. В 1919 году начал службу в РККА, участвовал в Гражданской войне. В 1925 году окончил Киевскую объединённую школу командиров РККА, а в 1941 году — курсы «Выстрел»[3].

Участник Великой Отечественной войны с июля 1941 года. В ноябре-декабре 1941 года полковник Тертышный служил в должности заместителя командира 3-й танковой Краснознамённой дивизии по строевой части. 3 декабря 1941 года он был назначен командиром 237-я стрелковая дивизия, сформированной в декабре 1941 года в Новосибирской области. 13 июля 1942 года под руководством Петра Вакуловича дивизия прибыла на фронт и вошла в состав 38-й армии Брянского фронта[4].

С 4 августа 1942 года Пётр Тертышный — командир 161-й стрелковой дивизии (40-я армия, Воронежский фронт). Под его руководством 23 сентября 1943 года дивизия успешно форсировала реку Днепр в районе села Зарубинцы Каневского района Черкасской области Украины, захватила плацдарм и прочно закрепилась на правом берегу реки, отбив многочисленные вражеские контратаки.

23 октября 1943 года указом Президиума Верховного Совета СССР, Петру Тертышному было присвоено звание Героя Советского Союза, за умелое командование дивизией и проявленные при этом решительность и мужество.

В 19441945 годах, в боях по освобождению Польши и на завершающем этапе войны, генерал-майор Тертышный командовал 15-м стрелковым корпусом 60-й армии 1-го Украинского фронта. Под его руководством корпус успешно участвовал в Львовско-Сандомирской, Сандомирско-Силезской и Верхне-Силезской наступательных операциях.

После окончания войны Пётр Вакулович командовал стрелковым корпусом, был помощником командующего войсками Туркестанского военного округа. В 1949 году он окончил Высшие академические курсы при Военной академии Генерального штаба. С 1954 года, после увольнения в запас и последовавшей вскоре отставки, генерал-лейтенант Тертышный жил в Киеве.

Генерал Пётр Тертышный скончался 4 марта 1997 года на 99-м году жизни. Похоронен в Киеве на Лесном кладбище[5].

Награды

Звания

Интересные факты

  • В последние годы жизни Пётр Тертышный являлся одним из старейших живущих на тот момент генералов СССР, и последним из них, родившемся в XIX веке.

Напишите отзыв о статье "Тертышный, Пётр Вакулович"

Примечания

  1. Ныне село Степанки, Черкасский район, Черкасская область, Украина.
  2. [az-libr.ru/index.shtml?Persons&K5G/053dec5c/index Тертышный Пётр Вакулович — Герои Советского Союза].
  3. [www.kvoku.org/index.php?page=generals_lieutenant Выпускники КВОКДКУ].
  4. [samsv.narod.ru/Div/Sd/sd237/main2.html 237-я (ф. 12.1941) стрелковая дивизия — страница клуба «Память» Воронежского госуниверситета].
  5. [kiev-necropol.narod.ru/TertyshnyPV.html Тертышный Пётр Вакулович — сайт «Некрополи Киева»].

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=5194 Тертышный, Пётр Вакулович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Тертышный, Пётр Вакулович

– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.