Тетрахорд

Тетрахо́рд (др.-греч. τετράχορδον, букв. четырёхструнник, от τετρά-, в сложных словах — четыре и χορδή — струна; лат. tetrachordum) — четырёхступенный звукоряд в диапазоне кварты.

Общая характеристика

Тетрахорд лежал в основе всех древнегреческих звукорядов, вплоть до двухоктавной Полной системы. Краевые (неподвижные) тоны тетрахорда называются гестотами, средние (перестраивающиеся в зависимости от рода мелоса) — кинуменами.

В классической нотации основные (родовые) разновидности тетрахордов можно условно представить так:

Альтернативный способ записи тех же тетрахордов:

Принципиальный недостаток обоих примеров тетрахордов, записанных в традиции 5-линейной классической новоевропейской нотации, заключается в том, что ступени тетрахордов (звукорядные, или модальные, функции) вынужденно отображаются в них как альтерация неких базовых ступеней (на что указывают знаки повышения и понижения — диезы и бемоли), в то время как каждая ступень античного тетрахорда представляет собой отдельную модальную (звукорядную) функцию внутри своего определённого (независимого от другого и в смысле этоса, и с позиций теории музыки) рода мелоса. Например, функция, которую «символизирует» нота g во всех описанных тетрахордах (второй нотный пример), называется лихана средних, высотное положение которой в трёх родах различно, но не потому что лихана перестраивается (альтерируется) по ходу развёртывания лада (как, например, альтерируется ступень мажорного звукоряда в романтических пьесах Ф. Листа), а потому что лихана настраивается («технически» перестраивается) в зависимости от избираемого музыкантом рода мелоса.

Тетрахорд — важнейший конструктивный элемент модальных ладов, как на Западе, так и на Востоке. Октавные ладовые звукоряды («гармонии», «тоны») античная и средневековая ладовые теории представляли как сцепление структурных разновидностей (т.наз. «видов» — др.-греч. εἶδη, σχήματα, лат. species) кварты и квинты (см. Вид консонанса). Ладовые звукоряды макамо-мугамной традиции также (от средневековых арабских и персидских авторов вплоть до Узеира Гаджибекова и позже) рассматриваются как структуры, состоящие из тетрахордов. В мажорно-минорной тональности тетрахорд — составная часть октавных ладов.

Исторический очерк

В античной теории музыки (в трудах Аристоксена, Птолемея, Боэция и других) тетрахордом считался сегмент Полной системы, ограниченный гестотами (неподвижными ступенями). Например, четыре звукоступени между месой и гипатой средних — тетрахорд, а четыре звукоступени между лиханой средних и лиханой низших тетрахордом не назывались. По этой причине термины «роды мелоса» и «роды тетрахорда» («тетрахордные роды») в античности — синонимы.

Начиная со Средних веков в Европе термин «тетрахорд» (лат. tetrachordum, quadrichordum) (наряду с воспроизведением античного его значения) стали относить к любому четырёхступенному звукоряду (по умолчанию, без дополнительных уточнений) диатонического рода, ограниченному квартой. В таком употреблении термин «тетрахорд» фактически стал синонимом вида кварты.

Другие значения термина

Термином «тетрахорд» Марциан Капелла называет (De nupt. IX, 910) четырёхструнный музыкальный инструмент, разновидность лиры; возможно, аналогичен четырёхструнному инструменту скиндапсу (др.-греч. σκινδαψός), который описывает Афиней (Deipn. IV, 183).

См. также

• Виды консонансов
• Пентахорд
• Гексахорд

Библиография

• Холопов Ю. Н. Гармония. Теоретический курс. М., 2003.
• Музыкально-теоретические системы. Учебник для музыкальных вузов. М., 2006.
• Лебедев С. Н. Древнегреческие лады // Большая российская энциклопедия. Т.9.- М., 2007, с.333-334.

Отрывок, характеризующий Тетрахорд

Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.