Техасский выступ

Техасский выступ (англ. Texas Panhandle) — область штата Техас, состоящая из 26 северных округов штата. Выступ имеет правильную прямоугольную форму, граничит на западе со штатом Нью-Мексико, на севере и востоке с Оклахомой. Считается что южная граница округа Суишер формирует собой и южную границу выступа. Хотя существует мнение, предполагающее, что этот регион простирается и южнее, вплоть до округа Лаббок. Площадь техасского выступа равняется 66 883,58 км², что составляет около 10% общей площади штата. Водные ресурсы занимают 162,53 км². По данным переписи населения 2000 года в регионе проживало 402 862 жителя или 1,932% от общего населения штата. Плотность населения была 15,56 человек на квадратную милю. Следует различать понятия Техасский выступ и Северный Техас, территория которого находится юго-восточнее.

Бо́льшая часть земель Техасского выступа к западу от впадины Капрок и к северу и югу от Канейдиан-Ривер характеризуется равнинным ландшафтом. Самым большим городом является Амарилло. На юго-востоке от города равнина уступает место каньону Пало-Дуро, второму по величине каньону США. К северу от Амарилло лежит озеро Мередит — водохранилище созданное дамбой Сенфорд-Дэм на Канейдиан-Ривер. Озеро вместе с водоносным слоем Огаллала служит основным источником питьевой воды и орошения для этой преимущественно засушливой области Высоких равнин.

Через территорию выступа пролегает межштатная автомагистраль 40. Шоссе пересекает округа Деф-Смит, Олдем, Поттер, Карсон, Грей, Донли и Уилер.

Поскольку акт вступления Техаса в Союз позволял штату разделять свою территорию, в 1915 году в Техасскую легислатуру был внесён на рассмотрение проект об образовании штата Джефферсона на базе Техасского выступа.

Регион Техасского выступа известен своими сильными и устойчивыми ветрами. За последнее десятилетие область вышла в лидеры по освоению ветроэнергетики.

Политическая ориентация

Как и соседний Оклахомский выступ, в общественном и политическом отношении регион очень консервативен. На президентских выборах 2008 года Джон Маккейн получил 78,82% голосов избирателей против 20,48% у Барака Обамы. Остальные кандидаты получили 0,7% голосов. Характерно, что 62,2% голосов Обамы пришли из округов Поттер и Рэндолл, расположенных невдалеке от Амарилло — единственного большого города региона. Остальная часть выступа упорно сохраняла устоявшиеся позиции. В округе Окилтри Джон Маккейн собрал 91,97% голосов.

Демографическая ситуация

По данным переписи населения 2000 года в области проживало приблизительно 402 862 жителя. Расовый состав населения был 68,9% белых, 23,8% латиноамериканцев, 4,6% чёрных или афроамериканцев. Всего 2,7% относились к другим расам. 92,3% жителей являлись местными уроженцами. 8,9% считались ветеранами вооружённых сил США. Мужчин было 49,9%, женщин — 50,1%. Из общего количества 13,2% относились к категории 65 лет и старше, 27,8% жителей были младше 18 лет.

Округа

• Армстронг
• Бриско
• Грей
• Даллам
• Деф-Смит
• Донли
• Карсон
• Кастро
• Коллингсворт
• Липскомб
• Мур
• Олдем
• Окилтри
• Пармер
• Поттер
• Робертс
• Рэндолл
• Суишер
• Уилер
• Хартли
• Хатчинсон
• Холл
• Хемпхилл
• Хэнсфорд
• Чилдресс
• Шерман

Основные города с населением больше 10 000

• Амарилло
• Пампа
• Боргер
• Херефорд
• Думас
• Кэньон

Основные города с населением менее 10 000

• Бовина
• Букер
• Веллингтон
• Далхарт
• Диммитт
• Канейдиан
• Кектес
• Кларендон
• Клод
• Мемфис
• Перритон
• Пэнхэндл
• Санрей
• Спирмен
• Стиннетт
• Стретфорд
• Тулья
• Фриона
• Фрич
• Чилдресс
• Шамрок

См. также

• Оклахомский выступ

Ссылки

• [www.tshaonline.org/handbook/online/articles/ryp01 Техасский выступ на сайте Handbook of Texas Online]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Техасский выступ

Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.