Технологическая и индустриальная история США

Технологическая и индустриальная история США описывает формирование наиболее мощной и технологически развитой страны мира. Быстрая индустриализация США в XIX веке стала возможной благодаря доступности земли и рабочей силы, климатическому разнообразию, наличию сети рек, каналов и морских побережий, удобных для транспортировки грузов, обилию природных ресурсов, облегчающих доступ к дешевой энергии, развитию транспорта и наличию капитала. В этом столетии на базе примитивной аграрной экономики развилась мощная промышленность, которая к середине XX века производила около трети всех промышленных товаров мира.

Под влиянием технологических инноваций и развития транспорта в период до начала гражданской войны в США происходила первая промышленная революция, а после войны — и вторая. К началу XX века США уже превосходили европейские страны по экономическому развитию и наращивали свою армию и флот. Хотя в годы Великой депрессии технологическое развитие США замедлилось, из Второй мировой войны Америка вышла в качестве одной из двух мировых сверхдержав. Во второй половине XX века США успешно конкурировали с СССР за политическое, экономическое и военное доминирование, для чего американское правительство вкладывало значительные средства в развитие науки и технологий, добиваясь прогресса в космическом кораблестроении, компьютерных технологиях и биотехнологии.

Начало индустриализации

По окончании американской революции правительство США обеспечило строгое соблюдение прав собственности и гибкую систему социальной и классовой структуры. Кроме того, были приняты меры для соблюдения патентных прав, представления о которых были привнесены западноевропейскими иммигрантами и адаптированы к нормам Конституции США. Конгресс был уполномочен «обеспечить прогресс науки и ремёсел закреплением на ограниченный срок за авторами и изобретателями эксклюзивных прав на их открытия и изобретения».

Мельницы и первые фабрики

В 1780-х годах Оливер Эванс изобрёл зерновой элеватор и усовершенствовал традиционную мукомольную мельницу. Впоследствии Эванс использовал также в качестве двигателя паровую машину и создал сеть мастерских для обеспечения соотечественников своими полезными изобретениями.

В 1789 году вдова генерала Грина заказала Эли Уитни разработку машины для отделения хлопка от зерен. Изобретённая им хлопкоочистительная машина (Коттон-джин) могла быть сделана любым плотником и значительно уменьшила затраты труда на очистку хлопка, обеспечив владельцам плантаций хлопка на Юге огромные прибыли. Хотя сам Уитни не предвидел финансового успеха, который обеспечило его изобретение, он получил от правительства контракт на обследование и обеспечение точности и идентичности таких машин своему изобретению, чем были заложены основы стандартизации производства.

Между 1800 и 1820 годами появились инновации, которые вновь повысили качество и эффективность производства. Симеон Норт предложил использовать разделение труда при производстве огнестрельного оружия. Впоследствии это привело к разработкам фрезерных станков. В 1819 году Томас Бланчард изобрёл токарный станок, а к 1822 году Джон Холл наладил производство винтовок с использованием всех этих инноваций и неквалифицированных рабочих. В Великобритании его система получила название американской.

Одновременно механизация проникала в текстильную промышленность. Английские прядильные и ткацкие станки было запрещено вывозить за границу, а всем, кто был знаком с их устройством, было запрещено иммигрировать. Тем не менее, уже в 1787 году в Бостоне была построена первая американская фабрика по производству хлопкового волокна, в которой станки приводили в движение лошади. В 1793 году была построена ткацкая фабрика на Род-Айленде. Её владелец, Мозес Браун использовал информацию, полученную от Сэмюэля Слейтера, английского подмастерья, который иммигрировал в США, узнав, что в Америке хорошо платят англичанам, знакомым с механизмами для текстильного производства. Эта фабрика была полностью механизирована и работала на гидроэнергии. В начале XIX века Слейтер построил собственную фабрику в Массачусетсе, которая стала одним из первых в США индустриальных центров. Поскольку для расширения производства ему не хватало рабочих рук, Слейтер начал строить также дома, магазины и церкви для своих рабочих и их семей. Кроме выгод привлечения работников, Слейтер использовал их надомный труд для подготовительных стадий обработки сырья. Система Слейтера («Род-Айлендская система») получила распространение, но в 1820 году была заменена на более эффективную систему Лауэлла. Френсис Лауэлл объединил первичную обработку пряжи и изготовление шерстяной нити в одном здании, нанимая для этого незамужних молодых девушек и женщин («фабричных девушек»), а для финансирования всего предприятия создал корпорацию. С наёмными работницами Лауэлл заключал контракт, который стал новой формой использования трудовых ресурсов наряду с рабским трудом, работой подмастерьев и прислуги.

Дороги и каналы

С момента обретения независимости и до образования новых штатов Кентукки, Теннесси и Огайо в США почти не было хороших дорог. Чаще всего для далеких переездов и транспортировки грузов использовали морские и речные суда. Поэтому, как только кроме прибрежных штатов в составе США появились территории без выхода к морю, наряду со строительством дорог значительное внимание уделялось строительству каналов.

Для строительства дорог были созданы акционерные общества, такие как Ланкастерская дорожная компания в Пенсильвании, открытая в 1795 году. Компании возвращали вложенные в дороги средства, взимая плату за проезд. С тех пор в США распространены платные автомобильные дороги. В 1808 году министр финансов США Альберт Галлатин предложил финансировать строительство дорог и каналов из федерального бюджета. Правильность такого решения была вскоре подтверждена в ходе англо-американской войны 1812—15 годов. Первая национальная дорога между Мэрилендом и Виргинией была построена в 1815—18 годах.

Аналогично было создано множество компаний для строительства каналов. К 1812 году их было построено только три, в Виргинии, Южной Каролине и Массачусетсе. В 1817 году был построен канал Эри, соединивший реку Гудзон с Великими озёрами. В 1825 году законодательное собрание штата Пенсильвания приняло решение о строительстве сети каналов, соединяющих Филадельфию с западными регионами и Великими озёрами. До 1848 года сеть каналов соединяла штаты от Массачусетса до Иллинойса. Многие каналы были финансово успешными, но некоторые едва не довели штаты Огайо, Пенсильвания и Индиана до банкротства.

Пароходы

Несмотря на появление дорог и каналов, путешествовать по ним было очень неудобно, дорого и долго. Первые пароходы появились ещё в 1780-х годах, но они были защищены патентами, сложно устроены, тяжелы и дороги. В 1807 году Роберт Фултон построил свой первый экономичный «Пароход Северная река», который ходил по реке Гудзон между Нью-Йорком и Олбани. К 1820 году пароходы можно было встретить повсеместно на судоходных американских реках и в Чесапикском заливе. Только на реках Миссисипи и Огайо количество пароходов между 1817 и 1855 годами выросло с 17 до 727.

Развитие технологий после гражданской войны

См. также: Вторая промышленная революция

После гражданской войны в США активно строились железные дороги, линии телеграфной и телефонной связи, а к началу XX века появился и двигатель внутреннего сгорания. Эти инновации существенно облегчили освоение и экономическое развитие западных территорий.

Железные дороги

Ещё в 1820-х годах многие изобретатели пытались приспособить паровые машины для передвижения по земле. Одной из ранних попыток был проект железной дороги между Нью-Йорком и Филадельфией, предложенный Оливером Эвансом в 1813 году. К середине 1830-х годов такие проекты были осуществлены уже несколькими компаниями, локомотивы которых везли вагоны по рельсам. Между 1840 и 1860 годами общая длина железнодорожных путей в США выросла от 5 353 до 49 250 км. При транспортировке грузов железные дороги оказались столь эффективными, что ранее построенные каналы и дороги для гужевого транспорта были запущены ввиду невыгодности их эксплуатации. Однако ранние железные дороги не были соединены между собой в единую сеть, их эксплуатировали десятки конкурирующих между собой компаний, чьи поезда использовали разную ширину колеи, и вместо доставки сразу из одного пункта в другой товары приходилось часто перегружать с одного вида транспорта на другой. Завершение в 1869 году строительства первой трансконтинентальной железной дороги, которая сразу стала самой эффективной и прибыльной, стимулировало консолидацию железных дорог и стандартизацию технологий на железнодорожном транспорте. На этом бизнесе сколотили свои состояния знаменитые железнодорожные магнаты, такие как Джей Гулд и Корнелиус Вандербильт. К 1920 году в США появилось 408 800 км железных дорог со стандартной шириной колеи, контролируемые всего семью железнодорожными компаниями. Из-за необходимости синхронизации расписания железнодорожного транспорта в 1883 году в стране было введено единое стандартное время, и все штаты США были разделены на четыре часовых пояса.

Производство чугуна и стали

Небольшое количество чугуна для производства сельскохозяйственных орудий, подков для лошадей или топоров, ещё в колониальную эпоху выплавлялось в Америке кузнецами в примитивных сыродутных печах. Однако уже для производства пушек его не хватало. Во второй половине XVII века в колониях появились первые доменные печи, а к концу XVIII века из Англии переняли способы использования в них каменного угля взамен ранее применявшегося древесного.

В 1850-х годах, когда в Великобритании был изобретен бессемеровский процесс, американец Уильям Келли разработал аналогичный процесс производства из чугуна высококачественной стали, пригодной для применения в кораблестроении, на железных дорогах и в производстве оружия. В 1868—1872 годы Эндрю Карнеги использовал новейшие изобретения для производства стали в созданной им сталелитейной компании, завод которой был построен в Пенсильвании близ стыка нескольких железных дорог. Карнеги первым использовал в своей компании метод вертикальной интеграции: он владел одновременно шахтами в Миннесоте, где добывали железную руду, пароходами на Великих озёрах для её транспортировки, угольными шахтами и печами для производства кокса, железными дорогами для транспортировки кокса и руды в Пенсильванию и расположенным там сталелитейным заводом. К 1900 году компания Карнеги производила больше стали, чем вся Великобритания, а в 1901 году Карнеги продал её миллионеру Джону Моргану за 480 миллионов долларов.

Телеграф и телефон

Сэмюэл Морзе и Альфред Вейл разработали передатчик длинных и коротких электрических сигналов для обмена информацией азбукой Морзе между 1837 и 1844 годами. Первая телеграфная линия была сооружена между Балтимором и Вашингтоном в 1844 году. Уже к 1849 году почти каждый штат к востоку от реки Миссисипи имел телеграфную службу. Последовавшая консолидация телеграфного бизнеса в 1866 году привела к его слиянию с компанией, специализировавшейся на денежных переводах, Western Union и созданию практически монопольной компании с 22 000 телеграфных агентств и 1 330 900 км телеграфных линий по всей стране. Телеграф использовали для координации передвижений войск во время американо-мексиканской и гражданской войн, передачи распоряжений о сделках на фондовой и товарной биржах с помощью тикерного аппарата и для дипломатических переговоров, в особенности после ввода в действие трансатлантического телеграфного кабеля в 1866 году.

Александр Белл получил патент на первый телефонный аппарат в 1876 году. Между 1877 и 1893 годами, пока этот патент действовал, количество телефонов, обслуживавшихся телефонной компанией Белла, возросло с 3 до 260 тысяч. Цены поначалу были высокими, и телефоны могли себе позволить только бизнесмены и правительство. После 1893 года в отрасли появилось множество независимых операторов, из-за конкуренции цены упали, и к 1920 году в США было уже около 13 миллионов телефонов, которые были установлены в 39 % фермерских хозяйств и в 34 % прочих домовладений.

Нефть

Нефть была найдена в Пенсильвании в 1859 году и сразу стала причиной «нефтяной лихорадки», напоминавшей Калифорнийскую золотую лихорадку 1849 года. Накануне гражданской войны нефть стала ценным ресурсом, но её переработка в мазут и другие виды топлива на месте в значительных масштабах, так же как и транспортировка в другие регионы страны была невозможна. В 1865 году здесь началось строительство нефтепроводов для транспортировки нефти к железным дорогам, что оставило без работы тысячи бондарей, ранее занятых на изготовлении бочкотары под разливную нефть.

Джон Рокфеллер был пионером горизонтальной интеграции в американском нефтяном бизнесе. Начиная с 1865 года он скупал нефтяные скважины, нефтепроводы, железные дороги и нефтеперерабатывающие заводы и, в конце концов, уничтожил почти всех конкурентов своей компании Standard Oil. К 1879 году Рокфеллер контролировал 90 % нефтепереработки США. Её нефтепроводы напрямую соединяли нефтяные скважины Пенсильвании с нефтеперерабатывающими заводами в Нью-Джерси, Кливленде, Филадельфии и Балтиморе, что значительно удешевляло производство. Standard Oil стала первой компанией-трестом, осуществлявшим централизованное руководство нефтяными компаниями Рокфеллера в каждом из штатов, где находились его заводы и нефтепроводы. Тресты стали распространённым методом монополизации производства в США и извлечения сверхприбылей из производства путём вздувания цен при отсутствии конкуренции. Поэтому в 1890 году против трестов был принят акт Шермана, а в 1911 году Верховный суд США принял постановление о разделении Standard Oil на несколько конкурирующих компаний, которыми стали Exxon в штате Нью-Джерси, Mobil в Нью-Йорке и Chevron в Калифорнии.

Спрос на продукты нефтепереработки поначалу сводился к потребности в керосине для освещения и обогрева домов, а также в смазочных материалах для оружия и машин на производстве. Позже, после распространения двигателей внутреннего сгорания, вырос спрос на бензин. Между 1880 и 1920 годами ежегодное количество производимых в США продуктов нефтепереработки выросло в 17 раз. Последующая разработка обнаруженных нефтяных месторождений в Техасе, Оклахоме, Луизиане и Калифорнии способствовало индустриализации и этих регионов. Там появились новые крупные нефтяные компании, такие как Sunoco, Texaco и Gulf Oil.

Электричество

См. также: Война токов

В Америке пионером изучения электричества был Бенджамин Франклин. Он наиболее известен изобретением молниеотвода и изучением электрической природы молнии. Но источником электричества длительное время были маломощные батареи. Лишь после того, как Майкл Фарадей в 1831 году показал связь между электричеством и магнетизмом, стало возможно создание электрогенератора, которые питали дуговые лампы, первые и поначалу малоэффективные электрические светильники.

В 1880 году Томас Алва Эдисон запатентовал лампу накаливания новой конструкции, более эффективную и экономичную. Как и Белл, Эдисон занялся коммерциализацией своего изобретения. Он основал ряд компаний, занимавшихся всей системой подачи электричества для освещения домов и улиц: производством генераторов (Edison Machine Company), кабелей (Edison Electric Tube Company), электричества (Edison Electric Light Company), электрических розеток и лампочек. Как и другие промышленные предприятия той эпохи, компании Эдисона значительно выиграли от слияния в одну мощную компанию-конгломерат General Electric. Электрическое освещение быстро приобрело популярность. Между 1882 и 1920 годами количество электростанций в США выросло от одной (в Нью-Йорке) до 4 тысяч. ОТ электростанций, расположенных в непосредственной близости от потребителей к 1900 году произошёл переход к строительству длинных линий электропередачи и электростанций в удаленных регионах страны. Для финансирования этого строительства появились первые холдинги, такие как Ebasco, созданные основной компанией General Electric в 1905 году. К 1935 году, холдинги (как ранее тресты) оказались под жёстким контролем законодательства, но уже к 1920 году электрические светильники практически полностью вытеснили керосиновые лампы, распространённые в XIX века.

Кроме освещения электричество нашло применение в электромоторах. Высокоэффективный электрический двигатель изобрёл в 1883 году Никола Тесла. Его моторы быстро вытеснили на производстве паровые машины, а в 1888 году электромотор начали использовать и для приведения в движение городского транспорта.

Вначале Эдисон запатентовал способ производства постоянного тока. Но это порождало проблемы в изменении электрического напряжения при переходе от электрогенератора к устройствам нагрузки. Кроме того, передача постоянного тока на большие расстояния была неэффективной. В 1887 года Тесла предложил использование переменного тока в генераторах, трансформаторах, электромоторах и светильниках. Лицензию на этот способ использования электроэнергии приобрёл Джордж Вестингауз, который и занялся его коммерциализацией, составив конкуренцию General Electric. Эдисон в ответ начал кампанию по дискредитации переменного тока, в том числе публично использовав переменный ток для уничтожения слонихи Топси. Впоследствии этот способ убийства был использован в устройстве электрического стула. Тем не менее, Эдисон проиграл войну токов, и в 1893 году комиссия по сооружению Ниагарской электростанции (в состав которой входили известные миллионеры Джон Морган, Джон Джекоб Астор, IV, барон Ротшильд и др.) приняла решение о использовании системы переменного тока и установлении стандарта в 60 герц.

Автомобили

См. также: История автомобиля и Система межштатных автомагистралей США

Технологии, которые привели к созданию автомобиля, впервые появились в 1870-х — 1880-х годах в Германии. Николаус Отто изобрёл четырёхтактный двигатель, первый двигатель внутреннего сгорания, Готтлиб Даймлер и Вильгельм Майбах модифицировали его, доведя мощность до необходимой для достижения приемлемой скорости движения, а Карл Бенц разработал свечу зажигания. Хайрам Перси Максим и другие американские изобретатели предложили национальные модели «самодвижущихся экипажей» в середине 1890-х годов, но они поначалу были неэффективны, тяжелы и слишком дороги.

Революцию в американском автомобилестроении произвела модель Т Генри Форда, который использовал американскую систему стандартизации на своих конвейерах. Так началась эпоха поточного производства. В 1908 году компания Ford выпустила на рынок модель Т с мотором в 20 лошадиных сил. Спрос на эту модель был столь велик, что уже в 1912 году для её сборки был построен новый завод в штате Мичиган, образцовый для своего времени: хорошо освещенный вентилируемый, с автоматическими конвейерами. В том же году было продано 6 тысяч автомобилей Форд Т по цене приблизительно 900 долларов каждый. К 1916 году вследствие высокой производительности труда цены на них опустились до 360 долларов, а объём продаж вырос до 577 тысяч. Заработная плата на предприятии Форда была сравнительно высокой, но каждый, кто принимал участие в деятельности появившихся в это время профсоюзов или политических партий анархистов и коммунистов, немедленно увольнялся.

С распространением автомобильного транспорта система городских и сельских дорог также потребовала реконструкции. Её лоббировали созданные по всей стране ассоциации автомобилистов. В результате в 1910-х — 1920-х годах были не только расширены и улучшены уже существующие, но и созданы новые автомагистрали, такие как Первая и Шестьдесят шестая федеральные трассы. Их покрытие далее улучшали после Великой депрессии. Хотя во время второй мировой войны спрос на автомобили упал, крупные автомобильные компании, Ford, General Motors, Chrysler, выжили и и обеспечили дальнейший рост автомобилестроения в послевоенный период.

Сельскохозяйственная техника

В 1840-х годах множество небогатых американцев и иммигрантов из Европы отправились на Запад, надеясь получить там землю. Плантаторы американского Юга пытались препятствовать этой массовой миграции, опасаясь, что она станет мешать становлению там крупного землевладения, и первые попытки Хораса Грили и других политиков провести закон о гомстедах, допускающий свободное распределение земель на Западе, были провалены. Лишь после отделения южных штатов во время гражданской войны закон вступил в силу. Согласно новому закону, каждый фермер, проживший на занятой им земле пять лет или через шесть месяцев проживания заплативший по 1,25 доллара за акр (3 доллара за гектар), мог получить 160 акров (65 га).

Хотя на Западе под сельское хозяйство было занято 400 миллионов акров земли, между 1870 и 1910 годами количество американцев, занятых в сельском хозяйстве, упало на треть. Это было связано с распространением новой сельскохозяйственной техники. Жатка, изобретённая Сайрусом Маккормиком в 1834 году, в четыре раза увеличила эффективность работ на сборе урожая за счет замены ручного труда машиной. В 1837 году Джон Дир ввёл в употребление стальной плуг, значительно облегчивший обработку земель в прериях Среднего Запада. К 1866 году внедрение машин для сбора урожая (жатка, сноповязалка, комбайн), позволило поднять урожай зерновых до 9,9, а к 1898 году — до 15,3 бушеля с акра.

Железные дороги обеспечивали быструю доставку сельскохозяйственной продукции на рынок. Чтобы доставлять свежее мясо и другую скоропортящуюся продукцию, были разработаны вагоны-рефрижераторы. Кроме того, в таких компаниях, как Heinz и Campbell, были изобретены способы консервирования. Цены на продукты питания упали. В результате крупные общенациональные компании начали вытеснять мелких местных торговцев.

Социальные последствия индустриализации

Урбанизация

В период между 1865 и 1920 годами в США происходила концентрация населения, политического влияния и экономической активности в крупных городах. В 1860 году в стране было лишь девять городов с населением свыше 100 тысяч человек, а к 1910 году их стало уже пятьдесят. В отличие от старых портовых городов (Нью-Йорк, Бостон, Филадельфия) они находились внутри страны на пересечении транспортных путей (Денвер, Чикаго, Кливленд). Первые двенадцать президентов США родились в сельской местности, а между 1865 и 1912 годами президентами избирали представителей городского бизнеса.

Индустриализация и урбанизация усиливали друг друга. В то же время скученность и антисанитария американских городов были причиной распространения массовых инфекций, таких как дизентерия, холера и брюшной тиф. Чтобы бороться с ними, муниципалитеты занимались планированием городского строительства, канализацией, водопроводом и благоустройством городских улиц.

Иммиграция и профсоюзы

См. также: Иммиграция в США

В результате технологической революции старомодные ремесленники разорялись и были постепенно замещены наёмными рабочими и инженерами, работавшими на высокопроизводительном механизированном производстве. Разработанная Фредериком Тейлором научная организация труда также способствовала повышению его производительности. Позже научный менеджмент был с производства перенесен в планирование городского строительства и благоустройства, позволив сделать экономичнее домовладения и городской транспорт.

Индустриализация привела к появлению многочисленного класса низкоквалифицированных рабочих, занятых монотонным низкооплачиваемым трудом, нередко в опасных условиях и без перспективы сделать карьеру. Тем не менее, со временем спрос на рабочие руки поднимал заработную плату и привлекал все больше иммигрантов из Европы ирландского, итальянского, польского, русского и еврейского происхождения, которые в США могли заработать больше, чем у себя на родине.

В конце XIX века в США появились первые профсоюзы, в которые поначалу по образцу средневековых гильдий объединялись плотники, каменщики и представители иных ремесленных специальностей, чтобы путём забастовок и совместных переговоров с хозяевами и нанимателями добиваться повышения заработной платы и сокращения продолжительности рабочего дня. Все ветви власти в целом пытались подавить рабочие движения вообще и забастовки в особенности.

Бароны-разбойники

Чтобы финансировать масштабные проекты и крупные промышленные предприятия, возникшие в эпоху американской технологической революции, возникли корпорации держателей акций (Stockholder Corporation). Они образовывались путём слияния трестов либо путём образования одной крупной фирмы на месте нескольких конкурирующих в ходе монополизации отрасли.

Лидеры промышленников и финансистов широко использовали взятки и подкуп для влияния на политику правительства, которое защищало их от иностранной конкуренции высокими таможенными тарифами, субсидировало строительство железных дорог, а также сотен новых городков и крупных городов. Самые богатые и влиятельные финансисты той эпохи, Джон Морган, Джей Гулд, Джон Рокфеллер, Эндрю Карнеги, получили прозвище «баронов-разбойников».

Реакцией на деятельность «баронов-разбойников» и другие эксцессы промышленной революции стало «Прогрессивное движение». Его инициировала разоблачительная журналистика и требования общественности принять законодательные меры по защите рынка в общенациональных масштабах. В результате к 1906 году был принят ряд законодательных актов по защите рынка продуктов питания и лекарственных средств, а также законы против трестов, ограничивающие монополизацию и защищающие рыночную конкуренцию.

Исследовательские университеты

См. также: Система образования США

Первые американские университеты появились ещё в колониальную эпоху по образцу английских. Там преподавали семь свободных искусств для обучения будущих членов духовенства и адвокатов, а не каким-либо иным профессиональным навыкам и научным методам. Военная академия США, открытая в 1811 году, была первым в американской системе высшего образования учебным заведением, отличавшимся от традиционных университетов и включившим в учебный план инженерные дисциплины. К середине XIX века в США появилось множество политехнических институтов для обучения студентов научным и техническим методам, применимым для разработки, создания и управления все более сложными машинами. Так, в 1824 году был открыт Политехнический институт Ренсселира, который присваивал выпускникам звание бакалавра по техническим дисциплинам. К 1850 м годам целый ряд университетов Лиги плюща включили в учебный план курсы естественных наук.

В 1862 году Конгресс принял специальный акт о субсидировании политехнических вузов, которым выделялись значительные земельные фонды. Эти земли должны были использоваться для строительства или финансирования (путём сдачи в аренду) учебных заведений, специализировавшихся на военном деле, инженерных дисциплинах и архитектуре. Десятки американских университетов в каждом или почти каждом штате были основаны, чтобы получить фонды согласно этому акту. В период между 1900 и 1939 годах количество студентов в вузах выросло от 238 000 до 1 494 000 человек. Высшее образование стало столь доступным, что наличие диплома какого-либо колледжа стало обязательным для занятия должностей, для которых ранее требовалось лишь среднее или профессиональное образование.

Развитие технологий в эпоху мировых войн

Хотя авиация стала массовым явлением лишь в XX веке, её история насчитывает много веков и различных попыток построения летательных аппаратов. Кому удалось впервые создать самолёт — точно не известно. Вероятно, самой знаменитой из ранних моделей самолёта является Wright Flyer, самолёт братьев Райт, который поднялся в воздух в 1903 году. Поначалу воздухоплавание оставалось занятием любителей, но с началом Первой мировой войны самолётостроение стало финансироваться воюющими государствами, быстро осознавшими их значение для разведки и ведения боевых действий (см. Авиация Первой мировой войны). Только в 1917 году США потратили 640 миллионов долларов для создания самолётного парка из 20 тысяч машин.

По окончании войны в 1918 году США продолжали финансировать самолётостроение, теперь для мирных целей, в частности, для развития авиапочты. Для координации научных исследований и разработок в области воздухоплавания был создан Национальный консультативный комитет по воздухоплаванию, в 1958 году преобразованный в НАСА. Наиболее известным достижением американской аэронавтики 1920-х годов стал первый беспосадочный трансатлантический перелет Чарльза Линдберга (1927). В 1930-х годах начался бум пассажирских авиаперевозок, массовое строительство аэропортов, создание системы управления воздушным движением и служб расследования авиационных катастроф и происшествий.

К началу Второй мировой войны для раннего обнаружения вражеской авиации начали применять радиолокационные станции. Для войны на море американский флот и ряд флотов других стран имел несколько авианосцев, оказавшихся незаменимыми в боевых действиях, особенно в бассейне Тихого океана. Кроме авиации продолжали совершенствоваться подводные лодки, широко использовавшиеся ещё во время Первой мировой войны. Для их нужд и для борьбы с ними был изобретен гидролокатор. Дальнейшее развитие получило стрелковое вооружение, включая пулеметы и другое автоматическое оружие, танки и противотанковое оружие. К концу Второй мировой войны на вооружении американской армии появилось также ядерное оружие.

Технологии постиндустриальной эпохи

Космическая гонка

См. также: Космическая гонка и История ядерного оружия

Одним из создателей современной американской астронавтики считается Роберт Годдард, который начал эксперименты с ракетной техникой ещё в 1920-х годах. Его ракеты на жидком топливе (бензин и жидкий кислород) поначалу взлетали лишь на 12 метров, но через десять лет высота была доведена до 2 км.

Однако в середине XX века в области ракетостроения лидировала Германия. По окончании Второй мировой войны в плен американцам сдался разработчик немецких ракет Фау Вернер фон Браун, который внес выдающийся вклад в развитие американского ракетостроения. Вскоре после запуска в СССР Спутника-1, первого искусственного спутника Земли, США вывели на околоземную орбиту собственный спутник Эксплорер-1 (1958), а первым американским астронавтом стал Алан Шепард, полёт которого состоялся через месяц после полёта Юрия Гагарина.

Успешное осуществление в 1960-х годах программы Аполлон позволило астронавтам США первыми высадиться на Луне. В 1970-х годах началось строительство Спейс шаттлов, многоразовых космических кораблей. Бурное развитие околоземной астронавтики обеспечило применение орбитальных спутников для поддержания связи, в том числе телефонной, радиосвязи и телевещания, которое стало в Америке массовым начиная с 1950-х годов. Кроме того, появились метеорологические спутники.

Компьютеры

См. также: История вычислительной техники и История Интернета

Американская наука и техника сделала основной вклад в развитие телекоммуникаций и информационных технологий. В частности, транзистор и светодиод, операционные системы UNIX и язык программирования С были разработаны в лабораториях компаний AT&T и Bell. Индустрия персональных компьютеров зародилась в Силиконовой долине, а ARPANET и Интернет — в Агентстве по перспективным оборонным научно-исследовательским разработкам США и в НАСА. Крупнейшими производителями персональных компьютеров являются IBM и Apple, а операционных систем и офисного программного обеспечения — Microsoft. Поисковые программы Google и Yahoo! также созданы в Америке. Крупнейшие социальные сети Myspace, Facebook, Твиттер появились в США. Разработка системы беспроводных компьютерных сетей и миниатюризация компьютеров, которая, согласно закону Мура со временем непрерывно усиливается, позволили создать сотовую телефонию и положили начало слиянию телефонов и компьютеров в современных смартфонах.

Здравоохранение и биотехнологии

После Второй мировой войны большая часть нобелевских премий по физиологии и медицине была присуждена американцам. Ключевую роль в развитии биомедицинских исследований сыграл частный сектор экономики. К 2000 году он финансировал 57 % научно-исследовательских работ в области медицины, в то время как государственные Национальные институты здравоохранения США лишь 36 %, а некоммерческие частные фонды — 7 %. В период с 1993 по 2003 годов финансирование исследований в частном секторе выросло ещё на 102 %.

Система Национальных институтов здравоохранения США состоит из 24 независимых государственных институтов, миссия которых состоит в профилактике, обнаружении, диагностике и лечению болезней человека. Кроме того, Национальные институты здравоохранения в виде грантов финансируют исследования около 35 тысяч научных групп, работающих в других учреждениях по всей стране и даже некоторых других странах. В результате развития американского здравоохранения с 1971 по 1991 год смертность от сердечно-сосудистых заболеваний упала на 41 %. а от инсульта — на 59 %. В настоящее время более 70 % детей, больных раком, выздоравливают.

Исследования в области молекулярной генетики и геномики революционизировали здравоохранение. В 1980-х — 1990-х годах были проведены первые опыты по генотерапии на людях, и сейчас множество генов человеческого генома могут быть локализованы, идентифицированы и функционально охарактеризованы.

Университеты, госпитали и частные корпорации также вносят свой вклад в разработку новых методов диагностики и лечения болезней человека. Например, Национальные институты здравоохранения финансируют фундаментальные исследования синдрома приобретённого иммунного дефицита, но многие лекарства от этого опасного заболевания были разработаны американской фармацевтической промышленностью.

Ссылки

• Cowan, Ruth Schwartz (1997), A Social History of American Technology, New York: Oxford University Press, ISBN 0195046056 
• Cross, Gary & Szostak, Rich (2004), Technology and American Society, New York: Prentice Hall, ISBN 0131896431 
• Cutcliffe, Stephen H. & Reynolds, Terry S. (1997), Technology & American History, Chicago: University of Chicago Press, ISBN 0226710270 
• Deitch, Joanne Weisman (2001), [books.google.com/books?id=uY0IvxDQIDgC&printsec=frontcover A Nation of Inventors], Carlisle, Massachusetts: Discovery Enterprises Ltd., ISBN 9781579600778, <books.google.com/books?id=uY0IvxDQIDgC&printsec=frontcover> 
• Hindle, Brooke & Lubar, Steven (1986), Engines of Change: the American Industrial Revolution, 1790-1860, Washington: Smithsonian Institution Press, ISBN 087474539X 
• Hughes, Thomas Parke (1989), American Genesis: A History of the American Genius for Invention, New York: Penguin Books, ISBN 0140097414 
• Marcus, Alan I. & Segal, Howard P. (1998), Technology in America, New York: Wadsworth Publishing, ISBN 0155055313 
• McGaw, Judith A. (1994), Early American Technology: Making and Doing Things from the Colonial Era to 1850, Charlottesville: University of North Carolina Press, ISBN 0807844845 
• Mowery, David C. & Rosenberg, Nathan (1998), Paths of Innovation: Technological Change in 20th Century America, Cambridge, Eng., New York: Cambridge University Press, ISBN 0521646537 
• Pursell, Carroll (1995), The Machine in America: A Social History of Technology, Baltimore: Johns Hopkins University Press, ISBN 0801848180 
• Servos, John W., [books.google.com/books?id=1UZjU2WfLAoC&printsec=frontcover Physical chemistry from Ostwald to Pauling: the making of a science in America], Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1990. ISBN 0-69-108566-8
• Smith, Merrit Roe & Clancey, Gregory (1996), Major Problems in the History of American Technology, Boston: Houghton Mifflin, ISBN 0669354724 

Отрывок, характеризующий Технологическая и индустриальная история США

Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.