Технология изготовления и декорирования древнегреческой керамики

Технология изготовления и декорирования древнегреческой керамики всегда интересовала не только археологов, историков искусства, но и представителей точных наук.

Впервые все этапы изготовления керамики Древней Греции рассмотрела в 1923 американская исследовательница Жизель Рихтер в работе «The craft of Athenian pottery». Следующим важным этапом на пути познания технологии создания древнегреческой керамики стали исследования немецкого археолога Теодора Шумана, который сумел установить состав чёрного лака (см. Чернолаковая керамика). В послевоенное время появился ряд публикаций об отдельных стадиях и приемах производства аттической керамики. Среди них и поныне наибольшую ценность представляют работы британского археолога Джона Бизли «Potters and Painters in Ancient Athens» 1944 года, а также Джозефа Ноубла «The Techniques of Painted Attic Pottery».

Добыча и подготовка глины

Первые сведения о технологии изготовления древнегреческой керамики дают глиняные пинаки с Коринфа, на которых изображены основные этапы процесса. Когда в 6 веке до н. э. наступила эпоха расцвета Древних Афин, расписная и чернолаковая керамика стала совершенной. Афины обладали и залежами вторичных глин, обогащенных железом, имеющих естественный красный цвет. Они очень пластичны, хорошо держат форму и хорошо пригодны для керамического производства. Эти глины и сейчас добываются в пригороде Амаруси современных Афин. В древние времена глины добывали в ямах-копанках и перевозили в афинский квартал гончаров — Керамик (от названия которого произошло слово керамика).

Прежде всего осуществляли очистку: в специальную ванну-бассейн с глиной собирали дождевую воду. После отстаивания тяжелые примеси опускались на дно. Верхний слой глины и воды сливали в соседней бассейн. Эту операцию повторяли несколько раз, после чего воду сливали. Сформировав блоки, глину высушивали в течение нескольких месяцев на открытом воздухе, при этом, чтобы помешать усадке, добавляли песок и измельчённый шамот, гранит и т. д..

Чёрный лак

Теодор Шуман установил, что аттический чёрный лак по составу не отличается от глины и не имеет никаких примесей или красителей. Чёрный цвет обусловлен оксидом железа, который при окислении опала даёт ярко-красный, а при восстановлении  — чёрный цвет. Экспериментируя, он определил, что для приготовления чёрного лака необходимо смешать 115 г глины, 0,5 л воды и 2,5 г метафосфата натрия (в древности использовали поташ). В течение 48 часов отстаивания раствор расслаивался: средний слой — слой, пригодный для создания ваз, а верхний слой коллоидной глины использовали для изготовления чёрного лака, предварительно высушивая до появления глубокого коричневого цвета. Лак использовали густого тёмно-коричневого цвета, чтобы получить чёрную блестящую глянцевую поверхность; или разбавленный, чтобы получить палитру жёлто-коричневого цвета. Лак вполне можно было хранить в сухом виде и при необходимости разводить водой.

Формовка вазы

Для формирования корпуса вазы использовали ручной гончарный круг диаметром около 60 см, который обращал специальный наёмный рабочий или раб. Учитывая высокую пластичность аттических глин, вазы изготавливали из одного куска глины, однако кратеры или гидрии особо крупных форм склеивали из нескольких колец жидкой глиной. Для сосудов сложных форм отдельно формировали ножку, ручки, которые соединяли с корпусом последними. После этого вазу оставляли высыхать.

Декорирование

Бытовую столовую посуду покрывали только чёрным лаком. Расписную же керамику сначала покрывали раствором мелко измельчённой охры, полировали гладким камнем или деревянным бруском и только потом покрывали чёрным лаком. После высыхания поверхность, не покрытая лаком, имела розово-оранжевый цвет, оттенок зависел от содержания в охре оксида железа.

Чернофигурная вазопись

Первым этапом было нанесение острым инструментом эскиза; циркулем прорисовывали круглые детали, в частности щиты и т. д. Широкой кистью покрывали лаком те поверхности, которые после высыхания должны стать черными. Область росписи ограничивали чаще орнаментальной линией. Затем тонкой кистью чёрным лаком и цветными накладными красками рисовали фигуры, составлявшие композицию вазописи. На завершающем этапе острым металлическим инструментом выполняли такие тонкие детали, как черты лица, драпировка одежды, мускулатура.

Краснофигурная вазопись

На ранних этапах развития краснофигурной вазописи после полировки вазы мастера также наносили острым инструментом эскизный рисунок. Однако впоследствии, усовершенствовав технику, этот этап чаще пропускался, выполнялся только для сложных, нешаблонных узоров. Контур эскизных линий покрывался густым чёрным лаком, чтобы отделить будущие красные фигуры от чёрного фона сосуды. Джозеф Ноубл считал, что в начале 5 века до н. э., когда в вазописи стали преобладать живописные приемы, для создания рельефных контуров древнегреческие вазописцы использовали особый инструмент — сирингу. Позже они работали кистью, а для тонких деталей пользовались птичьим пером — ими выполнялась внутренняя роспись фигур. На завершающем этапе пространство между фигурами и ручками вазы (и / или ножками) покрывалось чёрным лаком.

Полихромия

Для вазописи 5—4 веков в Греции и 3 века до н. э. областей Великой Греции характерно создание разноцветного рисунка. Особенно популярной стала белая краска — ею обозначались лица фигур (преимущественно женских — амазонок), геральдических грифонов, отдельные предметы, такие, как рог изобилия, тени (ленты). Белую краску изготавливали из белой глины с низким содержанием оксида железа (который с ростом концентрации давал все интенсивнее жёлтый оттенок) и наносили поверх глины или лака, затем разбавленным лаком прорисовывали черты лица и т. п. Известен даже анонимный мастер вазописец белых лиц.

Кроме белого, в обиход вошли серые и серо-фиолетовые краски. Их изготовляли путём добавления к белой краске определённого количества разбавленного чёрного лака (до 75 %). Для получения красной краски с чёрным лаком смешивали тонкоизмельчённый железняк. Нередко рисунок украшался позолотой. Для этого использовали тонколистовое золото.

Обжиг

Печи обжига керамики в Древней Греции и её колониях в основном имели круглую форму, диаметром до 1 м. Печи, в которых выжигали пифосы или черепицу, могли достигать 3—4 м в диаметре. Топили печи дровами и хворостом. Верхняя часть печи была куполовидною с отверстием, куда выходило пламя. В тот момент, когда обжиг проходил в восстановительный режим, это отверстие закрывали, по современным экспериментальным подсчетам, на 30 минут. Керамика в печи загружалась через большой боковой проём. Поскольку чёрный лак не плавился при обжиге, сосуды ставили друг на друга. Само отверстие замазывали глиной, оставляя небольшой «глазок» для наблюдения за процессом обжига. Вместе с вазами в печь помещали отдельные черепки разбитых необожженных сосудов. Их в определённые моменты вынимали через верхнее отверстие для проверки хода процесса. В частности, в Афинах найдено много таких обломков, извлеченных из печи на разных стадиях обжига керамики.

Во время обжига особенно тщательно следили за температурой. Если она опускалась ниже 800 °C, то глина становилась красного, а не чёрного цвета. Первый окислительный этап проходил из-за открытого верхнего отверстия. Затем в печь подбрасывались зеленые ветки или сырые дрова, ставили в печь сосуд с водой (для восстановительного режима необходима влага) и закрывали верхнее отверстие — так начинался восстановительный этап, температура постепенно поднималась до 900 °C. По такому режиму обжиг длился, по современным подсчетам, около 30 минут. Тогда верхнее отверстие открывали, обеспечивая вновь доступ кислорода, дрова больше не добавляли, а печь постепенно остывала.

Химические реакции

Химические реакции при обжиге исследованы Теодором Шуманом, Мейвисом Бимсон, В. Гофманом. Глина сосудов и тонкий слой лака содержат оксид железа(III) Fe₂O₃ (красный железняк). Восстановительный этап обжига происходит при недостатке кислорода и наличия водяного пара. При горении высокоуглеродистого топлива образуется не только диоксид углерода CO₂, но и монооксид углерода CO, который присоединяет к себе часть кислорода из оксида железа:

<math>\mathrm{Fe_2O_3 + CO \longrightarrow 2FeO + CO_2}</math>.

Образованный монооксид железа FeO имеет чёрный цвет. Наличие водяного пара способствует образованию магнетита, который имеет более интенсивный чёрный цвет, чем монооксид железа:

<math>\mathrm{Fe_3O_4 \cdot Fe_2O_3 + CO \longrightarrow 2Fe_3O_4 + CO_2}</math>.

В результате и сосуд, и лакированная поверхность становятся глубоко чёрного цвета. При окислительном этапе под воздействием кислорода в пористой глине сосуда FeO и Fe₃O₄ переходят в красный железа(III) Fe₂O₃, тогда как в плотных ошлакованиях покрытых лаком поверхностей при остывании печи такого не происходит, и поверхности, покрытые лаком, остаются черными.

Возможные дефекты

Процесс обжига был очень сложным. Из-за малого скопления воздуха внутри сосуда он мог лопнуть, разрушив и другие вазы в печи. Среди дефектов нередко случались искажения формы, асимметричный корпус, неравные края или ножка — это могло быть следствием смешения разнородных глин. На поверхности сосуда могли проступать красные пятна, или если одна сторона после обжига становилась не чёрной, а бурой, это означало, что температура обжига в подходящий момент не была оптимальной и равномерной в печи. Если это красный цвет без металлического блеска — температура была ниже 800 °C, если же наоборот, цвет чёрный с интенсивным блеском — из-за окислительного этапа температура была слишком высокой. Случалось и так, что из-за избытка поташа лак приобретал не чёрный, а оливковый цвет, поскольку железо частично переходило в двухвалентное состояние Fe(OH)₂.

Отрывок, характеризующий Технология изготовления и декорирования древнегреческой керамики

– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.