Тё, Исаму
| Исаму Тё | |
| 長勇 | |
 Генерал-лейтенант Тё | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения |
преф. Фукуока |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы |
1916—1945 |
| Звание |
Генерал-лейтенант (яп. 中将) |
| Командовал |
10-я дивизия ИАЯ |
| Сражения/войны | |
Исаму Тё (яп. 長勇 Тё: Исаму?, 19 января 1895, преф. Фукуока — 23 июня 1945[1], Окинава) — японский военный деятель, путчист, приверженец крайних националистических взглядов. Покончил жизнь самоубийством, чтобы не сдаться американцам после битвы за Окинаву.
Содержание
Биография
Родился в префектуре Фукуока. В 1916 году окончил Военную академию Императорской армии, в 1928 году окончил Высшую военную академию.
В 1930 году капитан Тё вместе с подполковником Кингоро Хасимото основал ультранационалистическое общество Сакуракай[2], задачей которого была «реставрация Сёва» — то есть военный переворот и установление абсолютной власти императора. Участвовал в неудавшихся военных путчах в марте и октябре 1931 года (по планам заговорщиков, в случае успеха Тё стал бы главой полиции Токио)[3]. Был арестован, но тюремного срока не получил, а был просто переведен в Маньчжурию.
В 1937 году служил в штабе японского экспедиционного корпуса в Китае. Во время битвы за Нанкин служил адъютантом принца Асака. Некоторые историки считают, что именно Тё отдал приказ расстрелять всех китайских военнопленных после битвы, однако документальных доказательств этого не сохранилось[4].
В 1938 году Тё командовал 74-м пехотным полком в Китае. В 1939 — начальник штаба 26-й дивизии и организатор не получившей императорской поддержки провокации на советской границе[3]. В 1940 году был переведен на Тайвань; в 1940—1941 — начальник штаба японской экспедиционной армии в Индокитае. В 1941 году служил в Военном министерстве в Токио, после чего в 1941—1942 был снова направлен в Индокитай.
В 1942—1944 командовал 10-й дивизией, которая в те годы входила в часть Квантунской армии. В 1944 году Тё получил звание генерал-лейтенанта и служил в штабе Квантунской армии.
В 1945 году Тё был назначен начальником штаба 32-й армии на Окинаве. В битве за остров был сторонником наступательной стратегии. Убедил генерал-лейтенанта Усидзиму провести контратаку 4 мая, которая окончилась провалом и огромными потерями. 23 июня 1945 года, исчерпав возможности к сопротивлению, Усидзима и Тё совершили сэппуку, чтобы не сдаться врагу.
Характер
Тё был известен пристрастием к женщинам и спиртному[3] — но одновременно он был и глубоко верующим буддистом, и даже во время войны ежедневно изучал Лотосовую сутру[1].
Напишите отзыв о статье "Тё, Исаму"
Примечания
- ↑ 1 2 Daizen Victoria. Confessions of a Buddhist Chaplain // [books.google.com/books?id=_tDuLWU3kUcC&pg=PA165 Zen War Stories]. — Routledge, 2003. — С. 165. — 268 с. — ISBN 0700715819.
- ↑ Spencer C. Tucker. [books.google.com/books?id=zeN37uwbr3YC&lpg=RA1-PA335&dq=isbn%3A0415234972&pg=PA132 Who's Who in Twentieth-Century Warfare]. — Лондон: Routledge, 2001. — С. 132. — 371 с. — ISBN 0415234972.
- ↑ 1 2 3 George Feifer. Japanese Leadership // [books.google.com/books?id=t7iFc6JCHKcC&pg=PA75 The Battle of Okinawa: The Blood and the Bomb]. — Globe Pequot, 2001. — С. 75—77. — 520 с. — ISBN 1585742155.
- ↑ Joshua A. Fogel. The Challenges of the Nanjing Massacre // [books.google.com/books?id=8z6c6rTk0WUC&pg=PA141 The Nanjing Massacre in History and Historiography]. — University of California Press, 2000. — С. 141. — 248 с. — ISBN 0520220072.
Ссылки
- [pwencycl.kgbudge.com/C/h/Cho_Isamu.htm Cho Isamu] на сайте The Pacific War Online Encyclopedia (англ.)
Отрывок, характеризующий Тё, Исаму
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
