Темпти-Хумпан-Иншушинак

Темпти-Хумпан-Иншушинак
царь Элама
668 — 653 до н. э.
Предшественник:	Шилхак-Иншушинак II

Темпти-Хумпан-Иншушинак (более известен под своим ассирийским прозвищем Те-Умман) — царь Элама, правил приблизительно в 668 — 653 годах до н. э. Сын Шилхак-Иншушинака II. Первоначально, после смерти своего отца, вероятно, в 668 году до н. э. наследовал власть только на части эламской территории с центром в Сузах. В остальной части Элама правил его родственник Уртаки. В Сузах о Темпти-Хумпан-Иншушинаке сохранилось пять надписей. Они частично разрушены и малопонятны.

Захват власти во всём Эламе

Вначале поддерживал Уртаки в его борьбе против Ассирии, а после смерти Уртаки в 664 году до н. э., с целью захватить власть во всём Эламе, решил убить трёх сыновей Уртаки и двух его племянников, сыновей Хумбан-Халташа II, но они бежали в Ассирию. В общей сложности в Ниневию в сопровождении многочисленных лучников прибыли 60 членов царствующего дома. «Они бежали ко мне от кровожадности Те-Уммана, их дяди, и бросились к моим царским ногам», пишет ассирийский царь Ашшурбанапал. Ашшурбанапал, справедливо полагая, что они могут ему в дальнейшем пригодиться, тепло принял беглецов и разрешил остаться в Ассирии.

Укрепление власти

Так как в последующие годы Ашшурбанапал был занят военными действиями в Сирии, Малой Азии и Северо-Западном Иране, Темпти-Хумпан-Иншушинаку предоставлялась возможность беспрепятственно укреплять свою власть. В своих надписях он похваляется одержанными победами над «страной злодеев» и племенем лалларип. Не исключено, что под «злодеями» подразумевались персы в Аншане. Лалларипы, возможно, жили в северном Лурестане. От этих двух небольших племен он потребовал огромную дань. В благодарность Темпти-Хумпан-Иншушинак посвятил богине Пиненкир в Сузах храм из обожженного кирпича. Он также превозносит поддержку, которую оказали ему боги Хумпан и Иншушинак во время этих военных походов. Если в целом обозреть надписи Темпти-Хумпан-Иншушинака, то создается впечатление, будто бы Элам при этом правителе стал вполне благополучным государством.

Война с Ассирией

К сожалению, все сведения о дальнейшей судьбе Темпти-Хумпан-Иншушинака исходят от его непримиримого врага Ашшурбанапала, для которого «Те-Умман» был лишь «исчадием ада». Хотя сообщения ассирийского царя и должны быть расценены как преувеличение, а иногда и искажающие действительность, они все же компенсируют этот недостаток своей наглядностью. Ашшурбанапал велел для своего дворца в Ниневии изготовить каменные рельефы, где образно увековечил свои столкновения с Эламом, а на глиняных табличках прокомментировал их. Все это, вместе взятое, представляет собой первоисточник необыкновенной выразительности.

Утвердившись на престоле, Те-Умман послал в Ассирию посольство с целью добиться выдачи беглецов, Ашшурбанапал ответил отказом на эту «бессовестнюю просьбу» и в качестве заложников захватил эламских послов Умбадара и Набудамика. В ответ на это Те-Умман начал войну с Ассирией. «Те-Умман замышлял недоброе», сообщает Ашшурбанапал, «однако бог Луны задумал покарать его бедой». Об этом предвещало затмение луны 13 июля 653 года до н. э. и Ашшурбанапал с большим чувством удовлетворения описывает, как недоброе предзнаменование, ниспосланное богом Луны, отразилось на его противнике: «К этому времени на Те-Уммана напал недуг: губы его онемели, глаза закатились». Однако Ашшурбанапал должен был признать, что, несмотря на этот, по-видимому эпилептический, припадок, Темпти-Хумпан-Иншушинак не отказался от мысли привести своё войско в боевую готовность. «В месяце абу (август), когда я находился в Арбеле (современный Эрбиль), мне принесли весть о наступлении эламита». Эламское войско вторглось в пограничные пределы Вавилонии. Ассирийский царь не стал медлить и уже через 10 дней его войско, спустившись вниз по Тигру, стояло у стен пограничной крепости Дер (ассир. Дур-или). Быстрота и оперативность ассирийцев привели в замешательство Те-Уммана и расстроило его планы. Эламский царь не успел закончить переговоры с арамейскими племенами и халдейскими царствами и поднять их против Ассирии. Только правитель Гамбулу, одного из самых сильных халдейских княжеств в Вавилонии, Дунану сын Бел-икиша и арамейские племена урби и тебе открыто примкнули к Те-Умману.

Разгром Элама и убийство Те-Уммана

После вступления ассирийцев в Дер, в месяце улулу (август—сентябрь), Те-Умман без боя отступил к Сузам. Ашшурбанапал преследовал его и вышел к реке Улай (совр. Карун). Те-Умман спешно пополнял свою армию. «Чтобы спасти свою жизнь, он раздал людям своей страны серебро и золото», пишет Ашшурбанапал. Пытаясь приостановить наступление противника, Те-Умман занял оборону по берегу реки, немного южнее Суз, у деревни Туллиз. В происшедшем сражении армия Элама потерпела полное поражение. Те-Умман со своими двумя сыновьями и верными ему полководцами отступил в прилегающую к месту сражения рощу. Одного из своих сыновей, Итуни он послал к ассирийцам для переговоров о мире, но ассирийский военачальник даже не пожелал говорить с вестником побежденного царя. Те-Уммана и второго сына захватили ассирийцы и на глазах у эламских воинов, бросивших оружие, царевич, а вслед за ним и сам царь были убиты. Труп царя был обезглавлен и отрубленная голова отправлена в Ниневию. «Голову Те-Уммана, царя Элама, воины моей битвы спешно притащили и перед воротами Ашшура в Ниневии бросили под мои колеса», сообщает Ашшурбанапал. «Кинжалами я изрезал всё его лицо, а затем плюнул на него». В ассирийском плену всё ещё находились оба эламских посланца, через которых Темпти-Хумпан-Иншушинак требовал от Ашшурбанапала выдачи его бежавших племянников. «Набудамик и Умбадара, важные сановники, которые были посланы ко мне Те-Умманом с дерзким посланием и задержанные мной из-за гнева на их господина, увидели сейчас передо мной голову Те-Уммана, их господина, который был мне доставлен. Отчаяние охватило их, Умбадара стал рвать на себе волосы, Набудамик пронзил своё тело железным кинжалом. Я же, Ашшурбанапал, царь Ассирии, радостно вошёл в Ниневию с отрубленной головой Те-Уммана и выставил её напротив ворот в центре города на всеобщее обозрение».

Сузы сдались без боя. Элам был отдан под власть царевичей, нашедших в своё время приют в Ассирии. Территория Элама была поделена между ними. Ассирийский царь руководствовался политикой «Разделяй и властвуй».

Литература

• Хинц В. Государство Элам / Пер. с нем. Л. Л. Шохиной. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1977. — 191 с.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.

Отрывок, характеризующий Темпти-Хумпан-Иншушинак

– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.