Тиберий Клавдий Азелл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Тиберий Клавдий Азелл (лат. Tiberius Claudius Asellus; II век до н. э.) — древнеримский политический деятель, народный трибун 140 года до н. э.

Тиберий Клавдий принадлежал к всадническому сословию. Он растратил существенную часть своего состояния в кутежах и поэтому пытался сделать карьеру демагога. Сципион Эмилиан во время своей цензуры перевёл его в эрарии, но Азелл, добившись трибуната, выступил с обвинениями против Сципиона[1]. Суть обвинений неясна, но речь шла о «неудачном и несчастном люстре». Судебный процесс длился не менее пяти сессий, но в конце концов был вынесен оправдательный приговор[2].

Авл Геллий цитирует одну из речей Сципиона Эмилиана против Тиберия Клавдия[3].

Напишите отзыв о статье "Тиберий Клавдий Азелл"



Примечания

  1. Авл Геллий. Аттические ночи III, 20, 6.
  2. Трухина Н. Политика и политики «золотого века» Римской республики. М., 1986. С. 137—138
  3. Авл Геллий. Аттические ночи II, 20, 6.

Отрывок, характеризующий Тиберий Клавдий Азелл



На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.