Тиберий Семпроний Гракх (лат. Tiberius Sempronius Gracchus; ум. 154 до н. э.) — древнеримский политик и полководец, консул Римской республики 177 и 163 годов до н. э., цензор 169 года до н. э., отец известных реформаторов братьев Гракхов.
Происхождение
Тиберий Семпроний принадлежал к плебейскому роду Семпрониев, впервые упоминающемуся в консульских фастах под 304 годом до н. э.[1] Первым известным из источников носителем когномена Гракх был консул 238 года до н. э. Тиберий Семпроний. Старший его сын того же имени дважды становился консулом во время Второй Пунической войны (в 215 и 213 годах до н. э.), а младший, Публий, не сделал карьеру. Сыном последнего и был Тиберий Семпроний.
Напишите отзыв о статье "Тиберий Семпроний Гракх (консул 177 года до н. э.)"
Примечания
Ссылки
- [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0002.001/298?rgn=full+text;view=image Тиберий Семпроний Гракх (консул 177 года до н. э.)] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
- [ancientrome.ru/genealogy/person.htm?p=491 Тиберий Семпроний Гракх (консул 177 года до н. э.)] (рус.). — биография на сайте [ancientrome.ru ancientrome.ru].
Отрывок, характеризующий Тиберий Семпроний Гракх (консул 177 года до н. э.)
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
