Тиглатпаласар I

Тиглатпаласар I
Ассирийский царь
1115 до н. э. — 1076 до н. э.
Предшественник:	Ашшур-реш-иши I
Преемник:	Ашаред-апал-Экур
Отец:	Ашшур-реш-иши I

Тиглатпаласар I (Тукульти-апал-Эшарра I; аккад. Тукульти-апал-Эшарра; «Защити наследника Эшарра») — царь Ассирии приблизительно в 1115—1076 годах до н. э. Сын и наследник Ашшур-реш-иши I.

Биография

Обстановка в Передней Азии

К моменту вступления на престол Тиглатпаласара I в Передней Азии сложилась исключительно политически благоприятная для Ассирии обстановка. Хеттское царство пало, Египет переживал упадок, Вавилония подвергалась нашествию южных арамейских кочевников — халдеев. В этой политической обстановке Ассирия оставалась фактически единственной великой державой.

Однако народы, появившиеся в Передней Азии в результате этнических передвижений конца II тысячелетия до н. э. — мушки, фригийцы, западногрузинские племена, апешлайцы (возможно, абхазы), арамеи, халдеи и другие — были многочисленны и воинственны и не раз вторгались даже на территорию Ассирии. Однако Тиглатпаласар I будучи, по-видимому, хорошим полководцем, очень быстро сумел перейти к наступательным действиям.

Первый поход

В начале правления Тиглатпаласара I пять царей мушков во главе двадцатитысячного войска (достаточно большая цифра по тем временам), перейдя Верхний Тигр вторглись в область Кадмухе, создав серьёзную угрозу безопасности Ассирии. Тиглатпаласару удалось нанести им поражение, причем 6 000 мушков сдались в плен и были «причислены к людям Ассирии» (то есть расселены на ассирийской земле).

После победы над мушками Тиглатпаласар I выступил против Кадмухе, которая задержала выплату дани и покорил эту страну. Кадмухийцы бежали в Шереше, на другой берег реки Тигра, и сделали этот город своей опорой. Ассирийцы переправились через реку и захватили город Шереше, а в происшедшем сражении разгромили союзное войско Кадмухе и пабхийцев, поспешивших на помощь Кадмухе. В плен были взяты царь Кадмухе Иррупе (по-хурритски его имя — Кили-Тешуб), сын Кали-Тешуба, его сыновья, жёны и другие родственники. В качестве добычи победителю достались медные сосуды, серебро, золото. Город и дворец были сожжены.

«Анналы Тиглатпаласара I» повествуют, что ассирийское войско, продолжая двигаться по территории за Тигром, вступило в страну царя Шади-Тешуба (или Шадиантеру), сына Хаттухи, и не встречая сопротивления подступило к Урахишашу, укреплённому городу на горе Панару. Шади-Тешуб покорился ассирийцам добровольно и ассирийский царь в качестве заложников увёл его сыновей и его семью в Ашшур. Из добычи были оставлены медные сосуды, 120 рабов, скот. На Шади-Тешуба была наложена дань. Затем Тиглатпаласар покорил страну Ишдиш.

Второй поход

Развивая успех, Тиглатпаласар I во 2-й год своего правления (около 1114 года до н. э.) с войском продвинулся ещё далее на северо-запад в области Алзи и Пурулумзи, которые он, несмотря на частичное их заселение восточными мушками, продолжал по прежнему считать «шубарейскими», то есть хурритскими.

В этом походе ассирийское войско встретилось с ещё одной пришлой группой племен. Это были апешлайцы (возможно, абхазы) и урумейцы (о их происхождении ничего не известно). В «Анналах Тиглатпаласара I» сообщается, что апешлайцы и урумейцы были «непокорными людьми Хеттской страны» (то есть они пришли из-за Евфрата) и выставили против него 4000 воинов и 120 боевых колесниц, но затем подчинились ему и были «причислены к людям Ассирии». Между тем в тылу у Тиглатпаласара восстала область Кадмухе. Возможно, восточные мушки её устраивали больше, чем ассирийцы. Тиглатпаласар был вынужден вернуться для её усмирения.

Третий поход

На своем 3-ем году правления (около 1113 года до н. э.) Тиглатпаласар I предпринял свой третий поход. На горе Азу он разгромил войско страны Хариа, поддерживаемое пабхийцами, и покорил 25 поселений страны Хариа, предав их огню. Страна Адауш покорилась без боя. Затем ассирийцы разгромили на горе Арума жителей стран Сирауш и Аммауш и покорили эти страны. После чего были покорены страны Исуа (Ишуа ассир., Ишува хеттск., Цупани урартск. на левом берегу Евфрата, в районе впадения в него реки Арацани) и Дариа. Тиглатпаласар наложил на них дань.

Затем ассирийцы в том же году начали наступление в верховья Большого Заба и покорили страны Муратташ и Сарадауш. После этого был предпринят поход на хабхийскую страну Суги. В помощь Суги свои войска выставили союзники — страны Химе, Лухи (то же, что Луха), Арирги, Аламун (то же, что Эламуни в верхнем течении Большого Заба), Тумни и многочисленное племя пабхийцев. В сражении на горе Хириху Тиглатпаласар I разгромил шеститысячное войско Суги и её союзников, и «страну Суги до её пределов покорил», захватив при этом богатую добычу, в том числе, 25 статуй местных богов, которых он увёз в Ассирию.

Четвёртый поход

В 1112 году до н. э. году Тиглатпаласар I предпринял поход с целью овладеть важным торговым путём вдоль долин рек Верхнего Евфрата и Чороха, поблизости от которых были сосредоточены важнейшие в то время места добычи меди и серебряно-свинцовых руд. При этом он разбил войска 23 «царей» стран, которые по большей части не поддаются локализации. Самой дальней на севере была Дайаэни (урартская Диау(е)хи; греческая «страна таохов»), расположенная в области современного Эрзурума, в верховьях реки Западный Евфрат (Кара-Су), а самой ближней к Ассирии была страна Тумме (возможно, хеттская Туманна). Во время схватки в руки ассирийцев попало 120 колесниц.

После этого он сразился с 60 «царями» стран Наири, разбил их и, преследуя и тех, кто пришёл им на помощь, единственным из всех ассирийских царей достиг берегов Чёрного моря, вероятно, около нынешнего Батуми. Далее в ассирийских анналах сообщается, что все «цари» стран Наири были, якобы, взяты в плен, но отпущены под присягой и обязательством уплатить дань в 1200 коней и 2000 голов крупного рогатого скота. Сыновья «царей» были взяты заложниками. Только Сени, царь страны Дайаэни, который «не склонился перед Ашшуром» был взят в плен и увезён в Ашшур. Правда, впоследствии, он всё же был помилован и отпущен.

На обратном пути Тиглатпаласар взял дань свинцовой рудой с города Мелид (или Мелидия, ныне Малатья) и увёл оттуда заложников.

Пятый поход

Свой пятый поход Тиглатпаласар I предпринял на запад против ахламеев (или как их в то время чаще стали называть — арамеев), ставших чрезвычайно серьёзной угрозой. В 1111 году до н. э., переправившись через Евфрат у Каркемиша, ассирийцы вторглись в Сирию и покорили области Нухашше, Нии, Катну. После Тиглатпаласар I перешёл через Левант, где приказал нарубить кедра для предпринятой им перестройки в Ашшуре двойного храма с зиккуратами для богов Ану и Адада, который ко времени правления Тиглатпаласара 60 лет находился в руинах.

Затем Тиглатпаласар вступил в страну Амурру и прошёл значительную часть Финикии, где захватил такие города как Библ, Сидон, Арвад, и даже предпринял морскую прогулку на корабле и охотился на дельфинов. Египет теперь также признал международный авторитет Ассирии и египетский фараон (возможно, Несубанебдед) прислал Тиглатпаласару в дар крокодила и бегемота.

На обратном пути Тиглатпаласар I победил царя «Великой Хатти» Ини-Тешуба. Этот титул носил правитель маленькой области с центром, видимо, в Каркемише, продолжавший себя считать наследником могучих хеттских царей. На Ини-Тешуба ассирийский царь наложил дань кедровым лесом, правда, неизвестно, была ли она выплачена. После чего Тиглатпаласар поднялся по верхнеевфратской долине до Сухму (на левом берегу реки против нынешнего Эрзинджана) и покорил эту область.

Шестой поход

В 1110 году до н. э. году Тиглатпаласар I предпринял свой шестой поход, на этот раз в долину Большого Заба (Эламунии). Ассирийцы вторглись в страну Муцру (возможно, позднейший Муцацир) и покорил её. На помощь Муцру выступили куманийцы (жители города Кумме), но Тиглатпаласар разгромил их и запер в городе Аринни, расположенного у подножия горы Аиса, и те вынуждены были покориться. Затем была разгромлена основная 20 000-я армия куманийцев в сражении на горе Тала. Две тысячи воинов было захвачено в плен, а остальные обращены в бегство. Ассирийцы преследовали их до горы Харуса, то есть до границы с Муцру.

Затем Тиглатпаласар подступил к городу Ханусу, окруженному тремя стенами, сложенными из обожённых кирпичей и захватил его. Город и окрестности были сожжены, а стены разрушены. После чего ассирийцы осадили город Кипшуну (современная деревня Гефше) — «царский город». Царь куманийцев побоялся сопротивляться и покорился. Тиглатпаласар приказал ему снести стены города. Триста воинов и их семейства были выселены в Ассирию, а на куманийцев были наложены дань и подати более прежнего.

Войны с Вавилонией

Тиглатпаласар воевал также с Вавилоном, он предпринял туда 2 похода. Оба раза против царя Мардук-надин-аххе.

Первый раз дело касалось очередного выправления границ за Тигром, между Малым Забом и Диялой. Второй поход был более серьёзным. Таглатпаласар I занял Дур-Куригальзу, Упи (Опис), Сиппар и даже Вавилон, где он сжег царский дворец. Однако успех ассирийцев в Вавилонии был кратковременным.

Тот же Мардук-наддин-аххе в 10-м году своего правления (1083 год до н. э.) отбросил их обратно до города Экаллатума, расположенного на рубеже собственно Ассирии, где вавилоняне захватили статуи богов, и в частности бога Адада. Вернуть захваченных идолов удалось только Синаххерибу в 689 году до н. э.

Итоги правления

Всего за первых пять лет своего царствования Тиглатпаласар I подчинил 42 страны от моря Мурру (Средиземное море) до моря Наири (озеро Ван), как ассирийский царь сам сообщал об этом в своей надписи у истоков Тигра. Таблички с описанием событий его первых пяти лет правления были помещены под углы строящегося храма Ану и Адада, благодаря чему хорошо известно о начальном периоде правления Тиглатпаласара.

Позже Тиглатпаласар I заходил и к северу от озера Ван, где он оставил надпись на скале недалеко от современного Малазгерда, в которой говорится, что он покорил страны Наири от Харби до Верхнего (Черного) моря. Однако это были кратковременные успехи Тиглатпаласара. Он даже и не пытался закрепить за собой земли к западу от Евфрата. Борьба с кочевниками шла уже за Верхнюю Месопотамию. Тиглатпаласар был вынужден совершить против арамеев не менее 28 военных походов, иногда два раза в год.

Военные действия развернулись на обширной территории от Рапикума до Каркемиша. Несмотря на то, что Тиглатпаласар I в этой борьбе одерживал значительные победы и не раз переходил на западный берег Евфрата и громил кочевников на их пастбищах у склонов Джебель-Бишри и в оазисе Тадмор (Пальмире), арамеи продвигались все дальше и дальше вглубь страны, занимая её степи и пастбища, перерезая коммуникации между Ниневией, Кальху, Ашшуром, Экаллатумом и другими городами.

Тиглатпаласар I правил 39 лет.

Литература

• Тураев Б. А. Тиглатпалассар // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• «История Древнего мира. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации». В 2-х томах. Часть 1. «Месопотамия». Под редакцией И. М. Дьяконова. Издательство «Наука». М. 1983 г.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.

Ссылки

• [web.archive.org/web/20090401194958/hworld.by.ru/text/assir/tiglath.html Надписи Тиглатпаласара I]
• [www.livius.org/sources/content/mesopotamian-chronicles-content/cm-15-tiglath-pileser-i-chronicle/ CM 15 (Tiglath-pileser I Chronicle)]  (англ.)

Среднеассирийский период
Предшественник: Ашшур-реш-иши I	царь Ассирии ок. 1115 — 1076 до н. э.	Преемник: Ашаред-апал-Экур

Отрывок, характеризующий Тиглатпаласар I

– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.