Тигранакерт (Сильван)

Бывший населённый пункт
Тигранакерт Տիգրանակերտ
Тигранакерт на карте Великой Армении
Входил в	Великая Армения Великая Армения
Координаты	38°08′31″ с. ш. 41°00′05″ в. д.38.1422000° с. ш. 41.0014000° в. д. / 38.1422000; 41.0014000
Основан	78 год до н. э.
Имя основателя	Тигран II
Современное расположение	Диярбакыр, Турция Турция
Площадь	685 км²
Население	100 000 человек
Тигранакерт

Тигранаке́рт (арм. Տիգրանակերտ, Тигранакерт или Дикранагерд на западно-армянском языке (см. Западная Армения); лат. Tigranocerta) — древнеармянский город, построенный как столица государства Тиграна II в 77 г. до н. э.

История основания

Тигран был большим поклонником огромных городов.Тигран Великий построил 4 города под названием Тигранакерт, и 3 города Тигранаван. Он полагал, что мощь государства зависела от того, как построен и выглядит город. Предыдущая столица Арташат, основанная Арташесом I, во время армянской империи была изолирована от главных торговых путей и в связи с новыми завоеваниями, (от Каспийского моря до юга Сирии) Тиграна, находилась в восточном углу обширных территорий. Тигран хотел построить новый город. Он предполагал, что новый роскошный город будет символом Новой Армении. По задумке Тиграна, город должен был стать новым центром армянской культуры и цивилизации. Город также служил бы символом величия и славных побед Тиграна. В начале 70 до н. э., когда империя Тиграна была на пике своего развития, Тигран наконец начал строительство города своей мечты. Местоположение было выбрано в результате точных расчётов, город располагался прямо по центру главных торговых путей древнего мира

Географическое положение

Тигранакерт находится к юго-западу от озера Ван, на месте современного города Сильван, недалеко от Диярбакырa (Турция). Тигранакерт был настолько большим и важным, что в честь него называли всю равнину, которая начинается от южных склонов Сасуна и доходит до реки Тигр и города Амид (современный Диярбакыр) Тигранакертская равнина была густо населена армянами до 1915 года. Но к тому времени самого города Тигранакерт уже не было, от него осталось лишь небольшое село, с названием «Мануфаркин», а единственным крупным городом на Тигранакертской равнине был Амид (Диарбекир), в котором до 1915 года армяне составляли значительную часть населения, поэтому местные армяне перенесли название легендарного города на Диярбакыр, и в народе называли Диярбакыр «Тигранакертом».

Описание города

Столица была окружена огромными, толстыми стенами, около 25 метров в высоту. Много ниш в стенах служили конюшнями, чуланами, складами вооружений, боеприпасов, запасов продовольствия и других материальных запасов. Королевский Дворец был в предместьях города, окруженного красивыми садами. Город был застроен в стиле эллинизма. Для заселения города туда было насильно переселено население ряда городов из Месопотамии, Киликии и особенно Каппадокии, в частности, греческое население города Мазака (позднее Цезария и Кайсери). Красота и богатство новой столицы Армении были сравнимы с величественными городами того времени Вавилоном и Ниневией. Много людей приходили из Малой Армении и Кападокии в Тигранкакерт. Во время относительно короткой истории Тигранакерта, у новой столицы было население приблизительно 100 000 граждан. Рынки города были заполнены торговцами. Тигранакерт быстро стал очень важным коммерческим, так же как культурным центром Ближнего Востока.

• Диярбакырская крепость или крепость Тиграна Великого

Диярбакыр имеет одно из самых больших и сохранившихся до наших дней крепостных сооружений в мире. Эта постройка состоит из внешней и внутренней части. Точный возраст крепостной стены неизвестен.

Внешняя часть: в 349 году римский император Констанций II велел обновить городские стены и крепость. Длина сохранившихся крепостных стен — около 5 км, ширина — 3-5 метров, высота — 10-12 метров.

В стене 82 башни и четверо ворот, ориентированных по сторонам света и украшенных барельефами и надписями: Горные ворота — на севере, ворота Урфы — на западе, ворота Мардын — на юге и Новые ворота — на востоке. Перед крепостной стеной располагался крепостной вал, срытый в 1232 году Аль-Камилем.

Крепость находится в северо-восточной части внешнего вала и отделена от него стенами. В ней 16 башен и четверо ворот (двое внешних и двое внутренних). Внутри располагался один из городских районов. Позаботившись об организационной структуре своего царства, Тигран начал строить свою столицу Тигранакерт (близ нынешнего Фаркина в Южной Турции), которая должна была стать политическим, культурным и экономическим центром нового государства. Прежняя столица Артаксата (Арташат) на реке Аракс и столица Селевкидов Антиохия не удовлетворяли его целям, поскольку находились, соответственно, на северо-восточных и западных границах его новообретённой империи. Антиохия и другие крупные города Сирии имели ещё тот недостаток, что могли привести к отрыву Тиграна от его базы в Армении, которая продолжала быть основой его власти и военных успехов.

Греческие и римские историки, описывающие кампании Лукулла в Армении и овладение Тигранакертом, дали подробные сведения об этой новой столице. Согласно Аппиану, Тигранакерт был окружён стеной в 50 кубитов высотой, которая была столь широкой, что внутрь её были встроены конюшни для лошадей. Неподалеку от городских стен, снаружи, располагался царский дворец, вокруг которого были созданы охотничьи парки и пруды для рыбной ловли. Ещё поблизости был выстроен сильно укреплённый замок. В «Анналах» Тацит описывает Тигранакерт, как «город, располагавший многочисленными защитниками и мощными стенами. К тому же часть городских укреплений обтекает довольно широкая река Никефория, а там, где её течение не обеспечивает надежной защиты, вырыт огромный ров». Однако сам город, в отличие от древних Ниневии или Вавилона, был довольно компактным. По всей видимости, и по плану, и по своему торгово-ремесленному характеру он был непохож на обычные эллинские города Малой Азии и Сирии.

Чтобы населить новый город, Тигран поощрил большое число евреев переселиться сюда, а также насильно переселил в Тигранакерт жителей разорённых городов Каппадокии и Коммагены, которые были им покорены около 77 года до нашей эры. Страбон пишет: «Тигран, царь армянский, поставил их в тяжёлое положение во время набега на Каппадокию; царь изгнал всех мазакенов в Месопотамию, составив из них население Тигранакерта. Впоследствии, после взятия Тигранакерта, те, кто был в состоянии, вернулись на родину».

В другом месте своей «Географии» Страбон утверждает, что Тигран переселил в свою столицу жителей 12 греческих городов, в то время как Аппиан оценивает число насильственно переселённых из Каппадокии и Киликии в 300 тыс. Плутарх упоминает, что в дополнение к этому Тигран перевёл в Тигранакерт население разорённых районов Адиабены, Ассирии и Кордуены: «он перевёз также арабов, живших в шатрах, от домов и земель их, и поселил их близ себя, чтобы через них вести торговлю». Плутарх добавляет, что «это был богатый и красивый город, каждый житель которого, будь он простолюдин или человек с титулом, в подражание царю стремился всячески его расширить и украсить».

Плутарх писал, что:

«Тигранакерт был богатым и красивым городом, где каждый человек был обучен украшать этот город»

Разрушение города

Мечта Тиграна в скором времени была разрушена, со многими проектами и планами было покончено. Из-за того что произошла битва при Тигранакерте (арм. Տիգրանակերտի ճակատամարտ) где сражались между собой армии Римской республики и империи Тиграна II Великого при Тигранакерте, произошедшее 6 октября 69 года до н. э.. Битва явилась следствием Третьей Митридатовой войны Рима с царём Понта Митридатом VI, который, являясь тестем царя Тиграна, после поражения бежал к нему в Великую Армению, и этим фактически заставил её участвовать в Третьей Митридатовой войне. В этом сражении войско Тиграна потерпело тяжёлое поражение, что привело к развалу его империи. С возрастающими неудачами Митридата в войне с Римом на западе, все ближе к концу приближалась армянская гегемония в регионе. После очередного поражения, нанесенного римским полководцем Лукуллом царю Понта, Митридат спасается бегством и укрывается во владениях Тиграна. Узнав об этом, Лукулл посылает посла Аппиуса Клодия ко двору царя Великой Армении с требованием выдать тестя, и привлечь на сторону Рима ряд подвластных городов и вассальных царей. К этому моменту Лукулл уже планирует внезапное нападение на Армению, которое должно было состояться без объявления войны. Получив отказ от Тиграна выдать главного врага Рима последних лет, Лукулл нападает на Великую Армению. Летом 69 до н. э. Лукулл и его войска вторглись в Каппадокию, после чего форсировали Евфрат и вошли в область Цопк Великой Армении, в которой был расположен Тигранакерт. Весть о вторжении римлян для Тиграна была полной неожиданностью, он был удивлен их скоростью продвижения, чему во многом способствовали подговоренные Римом города. Поход Лукулла был настолько стремительным, что Тигран узнал о нём с большим опозданием, когда уже поздно было что-либо изменить. Едва пришла весть о начале войны, как враги уже подступили к стенам его столицы. Не ожидавший столь быстрого наступления римских войск царь Армении, дабы задержать продвижение Лукулла, посылает генерала Митробазана с 2-3 тысячами солдат навстречу римскому войску. Надолго задержать римлян не удалось, генерал со своим войском был разбит. Узнав о поражении своего генерала, Тигран, поручив защиту города одному из приближенных, отправляется за армией вглубь страны, в Таврские горы. Однако у Тиграна не было времени для того, чтобы собрать полноценную армию, Лукул послал двух своих полководцев с целью отвлечь и помешать Тиграну. Первый, Мурена, мешал Тиграну, второй, Секстилиус, выдвинулся в сторону идущей для воссоединения с Тиграном арабской армии. Воспользовавшись тем что армия Тиграна отвлечена Лукулл осадил Тигранакерт, но сил для штурма большого многолюдного города у него было недостаточно. 4 или 5 октября 69 г. армия Тиграна подошла к Тигранакерту, и столкновение с римлянами стало неизбежным. Сражение под Тигранакертом, как видно из свидетельств первоисточников, произошло у реки Никефория, около которого на расстоянии приблизительно семисот пятидесяти метров был расположен низенький холмик. По словам Плутарха, осажденные тигранакертцы видели и указывали римлянам место расположения войск Тиграна. Лукулл, по словам Плутарха, решил продолжать с одной частью войска осаду Тигранакерта, а с другою—двинуться против Тиграна. У стен Тигранакерта он оставил шеститысячное войско во главе со своим полководцем Муреною. C остальной же армией, состоявшей, по данным Плутарха, из десяти тысяч пехоты и трех тысяч конницы и одной тысячи легковооруженных, выступил сам лично против Тиграна. Лукулл, как передает Аппиан, с целью обмануть Тиграна, действительно, выслал против него с фронта только свою быстроходную конницу, а сам же вместе со всей римской пехотой, не дойдя ещё до поля сражения, зашел в тыл противника и оттуда совершил нападение на обоз с холма, то есть - в тыл армии Тиграна: тем самым он обращает его в бегство и отбрасывает его на пехоту. Удар же легионов с флангов по расстроенным рядам пестрой по национальному составу армянской армии привел к окружению основной части войск Тиграна. Однако римлянам не удалось уничтожить окруженную армию, и её главные силы все же успели покинуть поле боя. 6 октября 69 до н. э. Тигранакерт был разрушен римлянами под предводительством Лукулла, которым открыли ворота пленные каппадокийцы, переселённые Тиграном II Великим со своих земель. Несмотря на это, этот регион в течение столетий оставался центром армянской культуры и расселения армян вплоть до геноцида армян на территории Османской империи конца XIX — начала XX веков, когда местное армянское население было ассимилировано, уничтожено или вытеснено курдами и турками.

Описание Тигранакерта (Сильвана)

Столица была окружена огромными, толстыми стенами, около 25 метров в высоту. Множество ниш в стенах служили конюшнями, чуланами, складами вооружений, боеприпасов, запасов продовольствия и других материальных запасов. Королевский Дворец был в предместьях города, окруженного красивыми садами. Город был застроен в стиле эллинизма. Для заселения города туда было насильно переселено население ряда городов из Месопотамии, Киликии и, особенно, Каппадокии, в частности, греческое население города Мазака (позднее Цезария и Кайсери) : жителями новой столицы стали в большим количестве плененные евреи, обитатели разоренных городов Каппадокии, Коммагены, Адиабены, Ассирии и Кордуены, которые были покорены около 77 до н. э.. Красота и богатство новой столицы Армении были сравнимы с величественными городами того времени - Вавилоном и Ниневией Много людей из Малой Армении и Кападокии приходили в Тигранкакерт. Во время относительно короткой истории Тигранакерта, население новой столицы насчитывало приблизительно 100 000 граждан. Рынки города были заполнены торговцами. Тигранакерт быстро стал очень важным коммерческим и культурным центром Ближнего Востока. Великолепный театр, построенный Тиграном,был знаменит далеко за пределами столицы.

Диярбакырская крепость или крепость Тиграна Великого

Диярбакыр имеет одно из самых больших и сохранившихся до наших дней крепостных сооружений в мире. Эта постройка состоит из внешней и внутренней части. точный возраст крепостной стены неизвестен.

Внешняя часть: в 349 году римский император Констанций II велел обновить городские стены и крепость. Длина сохранившихся крепостных стен — около 5 км, ширина — 3-5 метров, высота — 10-12 метров.

В стене 82 башни и четверо ворот, ориентированных по сторонам света и украшенных барельефами и надписями: Горные ворота — на севере, ворота Урфы — на западе, ворота Мардын — на юге и Новые ворота — на востоке. Перед крепостной стеной располагался крепостной вал, срытый в 1232 году Аль-Камилем.

Крепость находится в северо-восточной части внешнего вала и отделена от него стенами. В ней 16 башен и четверо ворот (двое внешних и двое внутренних). Внутри располагался один из городских районов. Позаботившись об организационной структуре своего царства, Тигран начал строить свою столицу Тигранакерт (близ нынешнего Фаркина в Южной Турции), которая должна была стать политическим, культурным и экономическим центром нового государства. Прежняя столица Артаксата (Арташат) на реке Аракс и столица Селевкидов Антиохия не удовлетворяли его целям, поскольку находились, соответственно, на северо-восточных и западных границах его новообретённой империи. Антиохия и другие крупные города Сирии имели ещё тот недостаток, что могли привести к отрыву Тиграна от его базы в Армении, которая продолжала быть основой его власти и военных успехов.

Греческие и римские историки, описывающие кампании Лукулла в Армении и овладение Тигранакертом, дали подробные сведения об этой новой столице. Согласно Аппиану, Тигранакерт был окружён стеной в 50 кубитов высотой, которая была столь широкой, что внутрь её были встроены конюшни для лошадей. Неподалеку от городских стен, снаружи, располагался царский дворец, вокруг которого были созданы охотничьи парки и пруды для рыбной ловли. Ещё поблизости был выстроен сильно укреплённый замок. В «Анналах» Тацит описывает Тигранакерт, как «город, располагавший многочисленными защитниками и мощными стенами. К тому же часть городских укреплений обтекает довольно широкая река Никефория, а там, где её течение не обеспечивает надежной защиты, вырыт огромный ров». Однако сам город, в отличие от древних Ниневии или Вавилона, был довольно компактным. По всей видимости, и по плану, и по своему торгово-ремесленному характеру он был непохож на обычные эллинские города Малой Азии и Сирии.

Чтобы населить новый город, Тигран поощрил большое число евреев переселиться сюда, а также насильно переселил в Тигранакерт жителей разорённых городов Каппадокии и Коммагены, которые были им покорены около 77 года до нашей эры. Страбон пишет: «Тигран, царь армянский, поставил их в тяжёлое положение во время набега на Каппадокию; царь изгнал всех мазакенов в Месопотамию, составив из них население Тигранакерта. Впоследствии, после взятия Тигранакерта, те, кто был в состоянии, вернулись на родину».

В другом месте своей «Географии» Страбон утверждает, что Тигран переселил в свою столицу жителей 12 греческих городов, в то время как Аппиан оценивает число насильственно переселённых из Каппадокии и Киликии в 300 тыс.. Плутарх упоминает, что в дополнение к этому Тигран перевёл в Тигранакерт население разорённых районов Адиабены, Ассирии и Кордуены: «он перевёз также арабов, живших в шатрах, от домов и земель их, и поселил их близ себя, чтобы через них вести торговлю». Плутарх добавляет, что «это был богатый и красивый город, каждый житель которого, будь он простолюдин или человек с титулом, в подражание царю стремился всячески его расширить и украсить».

Последствия битвы при Тигранакерте

В 68 году до н. э. началось крупное наступление римских войск в собственно Армении. Лукулл направился к старой армянской столице Арташату, но партизанские налёты армянской конницы сильно замедляла движение. На подступах к Арарату наступление зимы и бунт солдат вынудили его повернуть и двинуться в Месопотамию, где штурмом был взят Низибис. Тем временем Митридат вторгся в Понт, разбил здесь в 67 году до н. э. римлян в сражении при Зиеле и восстановил свою власть. Лукулл был вынужден покинуть Низибис и Тигранакерт и вернуться в Галатию. Все его победы оказались бесплодными, завоевания — утраченными, а два легиона ветеранов, завершивших срок службы, были расформированы.

Экспедиция римлян против пиратов завершилась разгромом флота претора Марка Антония в 71 году до н. э. критянами при Кидонии. Лишь в 68/67 годах до н. э. проконсул Квинт Метелл с тремя легионами смог подчинить остров Крит. С таким же войском Квинт Марций Рекс (консул 68 года до н. э.) в начале 67 года до н. э. высадился в Киликии, бывшей центром средиземноморских пиратов. Лишь в 67 году до н. э. состоялась большая экспедиция римлян во главе с Гнеем Помпеем против пиратов. По закону народного трибуна Габиния, Помпею были предоставлены чрезвычайные полномочия и средства: 120 тыс. войска, 500 военных судов, 144 млн сестерциев (это 6000 талантов). Очистив от пиратов море, Помпей (по закону народного трибуна Манилия) получил в 66 году до н. э. командование в войне против Митридата и Тиграна II. Собрав сильное войско и заключив союз с парфянами, Помпей весной 66 года до н. э. вторгся в Понтийское царство и в сражении на реке Лик нанес Митридату окончательное поражение (на месте сражения Помпеем был основан Никополь — город победы).

Мятеж 67 года до н. э. сына армянского царя, тоже Тиграна, приходившегося внуком Митридату, расстроил понтийско-армянский союз. Парфянская армия (вместе с принцем Тиграном) вторглась в 66 году до н. э. в Армению, осадила Арташат, но взять его не смогла и вернулась на родину. Вести одновременно войну против Парфии и Рима Тигран II никак не мог, решив поэтому пожертвовать Митридатом. Узнав на армянской границе, что Тигран II назначил за его голову награду в 100 талантов, Митридат направился в Колхиду, перезимовал в Диоскурии и затем двинулся в последний остаток своих владений — Боспорское царство, расположенном в Крыму и на Таманском полуострове. Помпей, прекратив преследование Митридата, направился в Армению и достиг Арташата. Здесь к нему присоединился принц Тигран, надеявшийся после низложения отца получить от римлян армянскую корону. Тогда Тигран II лично прибыл в римский лагерь и добился заключения мира ценой уступки всех своих завоеваний и уплаты 6 тыс. талантов.

В 65 году до н. э. Гней Помпей Великий разбил на Кавказе иберов и албанцев, в 64 году до н. э. вернулся в Понт, где завладел последними ещё сопротивляющимися крепостями, после чего направился на юг, в Сирию и Иудею, обращенные им в римскую провинцию.

Митридат в 65 году до н. э. достиг Боспора, сверг правившего здесь своего непокорного сына Махара и вынудил его лишить себя жизни. На Боспоре Митридат стал энергично готовиться к продолжению войны. Набрав войско в 36 тыс. человек, он намеревался двинуться за Запад, увлечь за собой сарматов и даков и вторгнуться в Италию. Однако под тяжестью налогов и повинностей, а также римской морской блокады, началось восстание боспорских городов и войск, возглавленное любимым сыном Митридата Фарнаком. Убедившись в безнадёжности своего положения, Митридат покончил с собой (в 63 году до н. э.). В результате войны, западная половина Понтийского царства была вместе с Вифинией обращена в римскую провинцию, восточная под названием Малоармянского царства передана римскому вассалу — галатскому царю Дейотару.

Реакция Лукулл "было совершено нападение, которое было так ускорять, что он взял Тиграна врасплох. По словам римских историков, посыльного, который первым принес весть о неожиданной атаки римских был казнен. В конце концов Mithrobazanes, один из Тиграна генералов, сказал Тигран Римской подход. Тигран был, по словам Keaveney, настолько впечатлен мужеством Mithrobazanes ", что он назначил Mithrobazanes командовать армией против Лукулл -. Mithrobazanes Вместе с тем было побежден и убит. После этого поражения Тиграна снял севере Армении, чтобы перегруппироваться, который оставил Лукулл свободным положить Tigranocerta в осаде. Когда Тигран собрал большое войско, он возвращается, чтобы противостоять Лукулл. 6 октября 69 года до н. э. , гораздо больше силы Тиграна были решительно разбиты римской армией под Лукулла в битве Tigranocerta . Лечение Тиграна жителей (большая часть населения была вынуждена переехать в город) во главе недовольных охраны города, чтобы открыть ворота города к Римлянам. Узнав об этом, Тигран поспешно отправлены 6000 кавалеристов в город, чтобы спасти своих жен и некоторые из его активов. Тигран избежал захвата с небольшим эскортом.

6 октября 68 года до н. э. римляне приблизились к древней столице Арташату. Объединённая армяно-понтийская армия Тиграна и Митридата (70 тыс. человек) вышла им навстречу, но была сокрушительно разбита. Вновь, как Митридат, Тигран уклонился от захвата победоносными римлянами. However, армянские претензии историков, что римляне проиграли сражение Artaxata и Lucullus’following выхода из Королевства Армении на самом деле был побег из-за вышеупомянутого поражения.

Армяно-римские войны изображены у Александра Дюма («Кавказ»).

Долгие кампании и трудности, которые войска Лукулла переносили в течение многих лет, в сочетании с проблемой недостаточного вознаграждения в виде грабежа, привели к последовательным мятежам среди легионов в 68-67 годах до н. э. Столкнувшись с пересеченной местностью Северной Армении и, видя ухудшение морального облика своих войск, Лукулл вернулся на юг и осадил Нисибис. Тигран сделал вывод ошибочно, что Нисибис продержался бы, и стремился вернуть те части Армении, что римляне захватили. Несмотря на непрерывный успех в бою, Лукулл до сих пор не смог захватить ни одного из монархов. С войска Лукулл "в настоящее время отказываются подчиняться его командам, но согласившись на защиту позиции от атак, сенат послал Гнея Помпея заменить Лукулла.

Культура

На культурный облик и внешний вид Тигранакерта повлиял в большей степени эллинизм. Театр Тигранакерта был самым развитым в этом регионе.

См. также

• Список столиц армянских государств
• Битва при Тигранакерте
• Тигран II Великий

Ссылки

• [www.armenianhouse.org/goyan/ancient-armenian/1.html 2000 лет армянского театра]

Отрывок, характеризующий Тигранакерт (Сильван)

На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!