Тиджания

Тиджа́ния (араб. التجانية‎) — реформаторское суфийское братство (тарикат), основанное Ахмадом ат-Тиджани в конце XVIII в. Ат-Тиджани он начал свою проповедь в 1781—1782 гг., утверждая, что он получил «наставление» от самого пророка Мухаммада, который разрешил ему основать свой независимый тарикат. Во времена французской оккупации верхушка братства вступили на путь сотрудничества с французскими властями. В середине XIX в. представители братства создали отдельное государство в бассейне рек Сенегал и Нигер. Учение братства о непогрешимости ат-Тиджани и избранности членов тариката вызывало резкую критику со стороны представителей других исламских течений.

Эпоним

Ахмад ат-Тиджани родился в 1737 году на юге Алжира. Он происходил из небогатой берберской семьи. Изучал религиозные науки, был связан с хальватитами и другими суфийскими орденами.

В 1781—1782 гг. он начал свою проповедь, утверждая, что он получил «наставление» от самого пророка Мухаммада, который разрешил ему основать свой независимый тарикат. Поселившись в оазисе Абу Смагун, ат-Тиджани приступил к активной проповеди. В 1789 г. он вместе со своими последователи перебрались в Фес, где он жил до самой своей смерти. Там он столкнулся с враждебным отношением населения и других суфийских братств, но сумел закрепиться и построить обитель (завию). Оттуда тарикат распространял своё влияние на другие районы Магриба. Ахмад ат-Тиджани назначил своим преемником Али ат-Тамасини, однако после многолетней борьбы братство возглавили два сына ат-Тиджани.

Ахмад Тиджани также запрещал своим последователям давать присягу (байа) шейхам других тарикатов, пользоваться их благодатью (барака) и заступничеством (шафаат). Взамен он обещал им спасение и своё заступничество в день Страшного суда (киямат).

История

Тарикат стремился проводить независимую политику. Во времена французской оккупации руководители братства вступили на путь сотрудничества с французскими властями, однако большинство последователей в Марокко отказались признать оккупантов. В середине XIX в. представители братства начали обращать в ислам население бассейна рек Сенегал и Нигер. Создание отдельного государства, а также проводившаяся активная антихристианская пропаганда, вызвали военное противостояние французов, завершившееся поражением братства. В этот период в братстве образовалось несколько ветвей, крупнейшими из которых были хамалия и якубия.

В 1920-х гг. в Марокко, Алжире и Тунисе была развернута широкая кампания против братства, но братство сохранило немало последователей как в арабских странах, так и в других неарабских странах Центральной и Западной Африки (Сенегал и Нигерия).

В настоящее время количество последователей тариката составляет около 100 млн человек. Духовным лидером тариката является Ахмад Тиджани Али Сиссе.

Учение

Ахмад ат-Тиджани не требовал от них аскетизма и уединений, ввёл тихий зикр, считал недопустимым посещение (зиярат) «святых мест» других суфийских шейхов и тарикатов. Во взглядах ат-Тиджани заметно сильное влияние других суфийских мыслителей (Ибн аль-Араби и др.). Он объявил себя «верховным полюсом» (кутб) и «печатью Мухаммадовой святости» (хатм аль-вилая аль-Мухаммадия). Ахмад ат-Тиджани присвоил себе абсолютную непогрешимость, что было недопустимо с точки зрения ортодоксального суннитского ислама. Он отказывался от цепи духовной преемственности (силсила), утверждая, что своё учение и молитвы (вирд) он получил непосредственно от пророка Мухаммада. Члены тариката считали себя избранными и противопоставляли себя остальным мусульманам, что также вызывало резкую критику со стороны представителей других направлений ислама.

Литература

• Али-заде, А. А. Тиджаниты : [[web.archive.org/web/20111001002801/slovar-islam.ru/books/T.html арх.] 1 октября 2011] // Исламский энциклопедический словарь. — М. : Ансар, 2007.</span>

Ссылки

• Колодин, Александр [religiocivilis.ru/islam/islama/130-at-tidjaniia-.html ат-Тиджания]. Культура веры. Путеводитель сомневающихся. Проверено 11 января 2014.

Отрывок, характеризующий Тиджания

Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»