Тиляпии

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Тилапия»)
Перейти к: навигация, поиск
О рыбе, которую в обиходе называют «Тиляпия(и)». Для видов, принадлежащих к роду Тиляпии см. Тиляпии (род).

Тиля́пии[1], или тила́пии[2][3] (лат. Tilapia) — обобщённое устаревшее название для нескольких сотен видов рыб, относящихся к разным родам семейства цихлид.

В 1970-х годах в большой род тиляпии включали более ста видов, распространённых, в основном, в тропических областях. Впоследствии из старого рода Tilapia были выделены несколько самостоятельных родов: Oreochromis и Sarotherodon, а также в качестве напоминания о тиляпии остались несколько небольших родов семейства цихловых, таких как геротиляпия (лат. Gerotilapia), хилотиляпия (лат. Chilotilapia), хоплотиляпия (лат. Choplotilapia), астатотиляпия (лат. Astatotilapia), хромидотиляпия (лат. Chromidotilapia), петротиляпия (лат. Petrotilapia), офтальмотиляпия (лат. Ophtalmotilapia), паратиляпия (лат. Paratilapia), оксиляпия (лат. Oxilapia) и ксенотиляпия (лат. Xenotilapia),[4] виды которых до сих пор именуются «тиляпиями» для простоты и привычности произношения. Один из примеров: Oreochromis niloticus (Нильская тиляпия), старейший вид, известный в литературе со времён Древнего Египта.





Название

Название «тиляпии» в целом происходит от местного имени одной из крупнейших рыб этого семейства (на языке африканского племени, живущего в районе озера Малави).

Впрочем, по одному из исторических анекдотов, современное имя этой рыбе дал сам Аристотель. Впервые попробовав экзотическое мясо этой рыбы, он якобы огорчился и сказал, хлопнув в ладоши: «как жаль, что тиляпия!» (в переводе это означало: жаль, что такая далёкая рыба!)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3133 дня]

Тиляпии, как очень широко распространённые рыбы, имеют большое культурное, пищевое и хозяйственное значение, имеют множество местных, исторических и религиозных названий. Самые известные из них: амнун (на иврите), мушт (арабское), а также «рыба Святого Петра». В продуктовых магазинах иногда можно встретить ценники с весьма прозаическим товарным названием тиляпии — «морской цыплёнок» или «речная курица».К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3133 дня]

Биологическое описание

Считается что род тиляпия в целом происходит из Малой Азии, отдельные виды имеют тропическое африканское происхождение[5] однако постепенно (со временем и при помощи людей) представители рода широко распространились по всей Африке и большей части Азии и органично вошли там в местную пресноводную фауну. Включает в себя множество видов, подвидов, местных вариаций и натургибридов, часто очень близких, похожих друг на друга и с трудом различающихся. Тиляпии практически всеядны, отличаются неприхотливостью и высокой выносливостью к резким колебаниям условий существования. Внешний вид и поведение этих рыб является типичным для цихлид. Большинство видов образуют устойчивые «семейные пары», инкубируют икру и мальков во рту, обладают высокоразвитой сигнальной системой общения и ярко выраженным территориальным инстинктом.

Несмотря на то, что тиляпия может быть названа в полном смысле слова всеядной, разные виды несколько отличаются по способу и характеру питания. Например, тиляпия мозамбикская, ауреа, мери и нильская абсолютно всеядны. У таких видов, как тиляпия галилейская, мясистая и макрочире наблюдается акцент в сторону питания растительным планктоном. А в рационе тиляпии меланоплеуры и цилли — и вовсе преобладает крупная водная растительность, они более других видов являются вегетарианцами. В научных исследованиях отмечается также особая роль полуразложившихся органических донных отложений в питании практически всех видов тиляпий, образ жизни которых вообще связан с непрерывным рытьём и «пережёвыванием» грунта[6]. Можно предположить, что именно детритные аминокислоты являются своеобразным ускорителем роста тиляпий, которые развиваются очень быстро и в среднем достигают половой зрелости уже до года (самцы несколько опережают самок). При благоприятных условиях и при температуре воды 25 — 30° дальнейший нерест может происходить регулярно, примерно раз в месяц.

Большинство видов тиляпий (в основном из рода ореохромис) после икрометания сразу забирают икру в рот и долгое время (до месяца) «высиживают» икру и мальков во рту, с каждым днём всё дольше и дальше выпуская их на кормление и, таким образом, постепенно приучая с самостоятельному образу жизни. Пожалуй, этот способ защиты икры и мальков от хищников можно назвать идеальным. Кроме того, естественный инкубатор во рту у родителей защищает потомство от грибковой и прочей болезнетворной флоры. Слизистая оболочка ротовой полости взрослой рыбы вырабатывает секрет, угнетающе действующий на нежелательные микроорганизмы. Постоянно вентилируя и перебирая икру во рту, тиляпия ещё и отбраковывает «на ощупь» не оплодотворённые, ослабленные и заболевшие икринки, чем обеспечивает (методом своеобразного искусственного отбора) ровное и сильное потомство. Однако не все тиляпии инкубируют икру во рту. Некоторые виды (например, тиляпия цилли и зебровая тиляпия) мечут икру традиционным для рыб образом, в грунт или на камни, впоследствии бдительно и агрессивно охраняя территорию.

Такой образ жизни и индивидуалистические наклонности приводят к тому, что при содержании в аквариуме тиляпии драчливы и сильно роются в грунте, не допуская на «свой участок» ни одной чужой рыбы, а зачастую и не оставляя в окрестностях ни одного растения. Для содержания тиляпий требуется весьма просторный аквариум с небольшим количеством сильных растений и многочисленными укрытиями и лабиринтами из камней. Рыбы общительны, отличаются жизнерадостным характером и очень богатым поведением. Они с готовностью реагируют на своего хозяина, привязываются к нему, отличают от прочих людей и с лёгкостью вырабатывают многочисленные и сложные условные рефлексы, не уступая в этом отношении большинству привычных домашних животных. Кроме того, почти все виды тиляпий обладают ещё и скрытым гермафродитизмом и при необходимости имеют способность к постепенной перемене пола (чаще от самки к самцу) в результате сложного сочетания внешних и внутренних факторов. По всем перечисленным причинам тиляпии являются излюбленным материалом для биологических исследований в области зоопсихологии и подводной акустики.

В качестве неприхотливой и интересной аквариумной рыбы разные виды тиляпии известны ещё с XIX века (и даже в России). Вот что, к примеру, в 1885 году писал о разведении в домашних условиях тиляпии цилли известный любитель и, одновременно, натурфилософ, Николай Золотницкий:

Рыба эта гораздо более спокойная и далеко не такая злая, как остальные цихлиды. Не мечется при приближении человека к аквариуму, подплывает к тому, кто её кормит, и во время нереста никогда не бросается, чтобы укусить.

Аквариум требует средней величины и без растительности. Но питается главным образом только растениями, особенно мягкими, вроде Elodea densa, которую поэтому следует класть в аквариум ветками и пучками. Ест, впрочем, дафнию и мотылей.

Мечет икру на очищенное от сора песчаное дно, а если поставить на него перевёрнутую вверх дном плоскую миску или даже поддонник, то и на них. Икра клейкая.

— Николай Золотницкий, «Аквариум любителя»

Промышленное выращивание

В гастрономическом отношении тиляпия стала очень популярной благодаря нежному вкусу белого мяса с высоким содержанием белка и низким содержанием жиров. Всеядность и непритязательность тиляпии по отношению к корму вошла в легенды и поговорки африканских племён. Вот, например, одна из них, не столько изящная, сколько показательная: «Если у тебя есть старый башмак — не выбрасывай его, лучше отдай тиляпии… и через год у тебя будет вкусное мясо».К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2845 дней]

И действительно, тиляпия очень неприхотлива к условиям содержания, температуре и качеству воды. Практически все виды тиляпии могут жить, нормально развиваться и размножаться в пресной, солоноватой и даже морской воде, что является весьма редким для рыб свойством. Несмотря на то, что большинство тиляпий — тропические рыбы, некоторые виды могут существовать при весьма широком диапазоне температур (от 10 до 45° максимум). Также выносливы тиляпии и к пониженному содержанию кислорода в воде. Несмотря на то, что они — типичные донные рыбы, при необходимости они могут подниматься в поверхностный слой и дышать, прогоняя через жабры воду из поверхностного слоя воды, более насыщенного кислородом, благодаря соприкосновению с приповерхностным слоем воздуха.

Сегодня тиляпию культивируют очень широко, её можно обнаружить в искусственных водоёмах почти во всех странах Африки, Юго-Восточной и Центральной Азии, а также в большинстве стран Латинской Америки, США и даже в некоторых европейских странах. На Украине, в Днепропетровской области в речке Базавлук она сильно развелась. В больших количествах тиляпия выращивается также и в КНР, откуда экспортируется в промышленных объёмах. Наряду с толстолобиком, тиляпию выращивают в геотермальных водах и охладительных бассейнах АЭС (не с радиоактивной водой). В США специально для промышленного рыбоводства был выведен неприхотливый и быстрорастущий гибрид, так называемая «тиляпия красная», представляющая собой помесь альбиносных форм тиляпии мозамбикской и тиляпии нильской. Помимо этого гибрида, в промышленных целях выращиваются также такие природные виды, как тиляпия золотая, галилейская, меланоплеура и макрочире. Сегодня тиляпия выходит на второе место в мире после карпа по значению — как объект пресноводного рыборазведения.

Культурный обзор

Тиляпия из-за своей выносливости и всеядности в исторические времена была чрезвычайно распространена и встречалась практически по всему бассейну Нила. Благодаря своему яркому, запоминающемуся образу жизни и поведению она, (наряду с тетраодоном фахак) была самой распространённой разновидностью рыб в египетской письменности и искусстве. Несмотря на довольно невзрачный внешний вид, отсутствие ярких плавников или контрастной окраски, для тиляпии нильской ещё со времён Древнего Царства около домов и в парках строили специальные бассейны, в которых их разводили и содержали, как священное (тотемное) животное. Первые известные фрески с изображениями этих рыб, находящихся в искусственных водоёмах, относятся к XV веку до нашей эры (времена царицы Хатшепсут и Аменхотепа II), но они, несомненно, могли существовать и ранее.

Более того, тиляпию нильскую не только содержали в богатых домовладениях и изображали на стенах гробниц, её формализованный образ прочно вошёл в древнеегипетскую письменность в качестве одного из составных иероглифов. Сам по себе иероглиф, соединявший в себе два значка, расположенных друг над другом: вода и рыба с высоким плавником (тиляпия нильская) расшифровывался как слог «инт». Постепенно упрощаясь и видоизменяясь вместе с развитием письменности, этот иероглиф во времена Среднего и Позднего Царства произносился уже как «ин», а в египетской скорописи имел вид двух кривых полос, расположенных друг над другом (одна из этих полос в форме петли — изображала тиляпию).

Самка этого вида имеет яркую особенность поведения, прекрасно известную зоологам. От всех опасностей и превратностей судьбы она спасает сначала икру, а потом и стайку проклюнувшихся мальков — у себя во рту. При этом она проявляет чудеса самоотверженности и иногда более недели не принимает пищи. Эта поразительная особенность не ускользнула от внимания наблюдательных египтян и многократно была воспроизведена в качестве одного из излюбленных сюжетов настенных росписей, орнаментов и мелких декоративных изделий. Нередко самые разные предметы представляют собой натурально воспроизведённый или стилизованный мотив, где хорошо узнаваемые образы тиляпии, расположенные в круге или друг напротив друга, касаются ртом небольшого шарового скопления, в котором легко можно опознать в той или иной степени формализованный образ слипшейся икры.

Как это довольно часто случалось, весьма далёкий от оригинала (и искажённый) отклик на наблюдения египтян о необычном поведении нильской тиляпии можно найти у Геродота. В его полуфантастическом изложении этот сюжет выглядел примерно так: когда самки некоторых крупных рыб спускались по Нилу к морю, в момент оплодотворения они глотали семя, извергаемое самцами, а те, в свою очередь, наоборот, забирали в рот икру, оставленную самками в реке на обратном пути.

Можно сделать вывод, что знание именно этой интереснейшей особенности размножения и защиты потомства, а также развитая символика изображений нильской тиляпии сказалась в том числе и на образах религии египтян. Зарождение новой жизни, следующее за ним поглощение (тьма) и новое возрождение на свет, которое происходит немного позднее, на самом деле является аллегорией основных элементов суточного солнечного цикла, в котором небесная мать поглощает светило (шар жизни) на закате и даёт ему рождение на рассвете. Кроме того, эта тема объясняет другой весьма распространённый декоративный мотив, в котором тиляпия, представленная с цветком лотоса во рту, является общеизвестным символом возрождения, новой жизни после смерти.

Ещё один замечательный сюжет, связанный с тиляпией, правда, в сочетании с другой небольшой нильской рыбой — латесом, довольно часто можно встретить в гробницах или настенных росписях, так или иначе посвящённых погребальным обрядам. Главный герой этой сцены, умерший человек, изображается один или (чаще) в виде двух одинаковых фигур, вторая из которых его двойник (или «ка»). Стоя на берегах Нила друг напротив друга, эти двое, по всей видимости, занимаются рыбной ловлей, причём один из них всегда ловит тиляпию, а второй — латеса. В аллегорической форме эта картина означает неизбывный выбор человека между своей душой вчерашней и завтрашней, между путём земной жизни и дорогой мира иного.

Довольно часто символика египетских фресок переходила в образы раннего и средневекового христианства. Самым известным примером в этом смысле являются дошедшие до наших времён фрески базилики Марии Магдалины в Везле 1120 года постройки. Те же самые две рыбы — тиляпия и латес — нарисованы во втором знаке большого Зодиака, обрамляющего образ «Христа в силах» как символ власти над миром здешним и загробным.

Несколько более скромные легенды связаны с «библейским» и «евангельским» прошлым рыбы-тиляпии. В частности, одно из самых распространённых сегодня ресторанных названий тиляпии выглядит так: Рыба Святого Петра. Это имя тиляпии очень распространено в Израиле, а также южной Европе. По евангельскому преданию, тиляпию много раз ловил Святой Пётр, который по первой своей профессии был рыбаком. У нескольких видов тиляпии, живущих в водоёмах Израиля, за жабрами можно заметить два тёмных пятна — якобы оставшиеся навсегда следы пальцев апостола Петра (в частности, такие пятна, возникающие и пропадающие в зависимости от состояния рыбы и освещения, имеет Sarotherodon galilaeus, или тиляпия галилейская). По всей вероятности, именно этот вид тиляпии дважды упомянут в Евангелии, в частности, в знаменитой притче о том, как на озере Кинерет (где в изобилии водится тиляпия галилейская) Иисус накормил пять тысяч голодных пятью хлебами и двумя рыбами (Евангелие от Марка, 6:32-44).

Позднее, с перемещением центра цивилизации на север, тиляпия постепенно утрачивает своё значения символа и знака для культуры: как повседневной, так и высокой. Ортодоксальная идеология христианства не приветствовала излишнего «анимализма», а здоровая практичность европейских бюргеров привела скорее к тому, что можно прочитать во второй главе данной статьи о промышленном выращивании и возрастающем экономическом значении деликатесного мяса этой рыбы. Потому культурные артефакты Нового и Новейшего времени, когда тиляпия каким-то образом всплывала бы в произведениях искусства и литературы, довольно бедны. Из таковых, пожалуй, можно было бы назвать картину известнейшего художника-сюрреалиста Рене Магритта «Соучастие» с изображением окаменевшей исполинской тиляпии (1965 год)[7] и фильм режиссёра Безрукова «Шагреневая кость» (1993 год), в котором тиляпия мозамбикская снялась в одной из ролей второго плана.

Виды

Напишите отзыв о статье "Тиляпии"

Примечания

  1. ↑ тиляпия с ударением на второй слог: Зарва М. В. Русское словесное ударение: Словарь. — Около 50 000 слов. — М.: Изд-во НЦ ЭНАС, 2001.
  2. ↑ Решетников Ю. С., Котляр А. Н., Расс Т. С., Шатуновский М. И. Пятиязычный словарь названий животных. Рыбы. Латинский, русский, английский, немецкий, французский. / под общей редакцией акад. В. Е. Соколова. — М.: Рус. яз., 1989. — С. 305. — 12 500 экз. — ISBN 5-200-00237-0.
  3. ↑ Бурунди — статья из Большой советской энциклопедии., Замбия — статья из Большой советской энциклопедии.
  4. ↑ Кочетов А. М., «Экзотические рыбы»; М., «Лесная промышленность», 1988 г., тир. 171 500, 240 стр., с.190
  5. ↑ Hans Frey, «Das große Lexikon der Aquaristik» (Süßwasser und Meerwasser), Neumann Verlag, Leipzig, Radebeul, 1.Auflage 1976, bis 25 tausend, 860 pp., p.790
  6. ↑ [www.uwwportal.ru/index.php?name=Pages&op=page&pid=33 Привезенцев Ю. Новый объект для тепловодного хозяйства, 1983]
  7. ↑ Magritte. Catalogue de Centenaire. — Paris: Ludion/Flammarion, 1997. — С. 221.

Литература

  • Hans Frey. Das große Lexikon der Aquaristik. Neumann Verlag, Leipzig, 1976.
  • Кочетов А. М. [aquariumlib.ru/books/item/f00/s00/z0000003/index.shtml Декоративное рыбоводство]. — М.: Просвещение, 1991. — 384 с. — 300 000 экз. — ISBN 5-09-001433-7.
  • Maris Carmel Betro. " Hiéroglyphes : les mystères de l’écriture ", Éditions Flammarion , Paris, 1995.
  • Kees H., et al. «Ägyptische Schrift und Sprache», Leiden, 1973.

Ссылки

  • [cichlid.ru/malawi/utaka/tilapia/ Род Тиляпия]
  • [aqarium.ru/gallery/categories.php?cat_id=11 Фотографии африканских цихлид]
  • [aqqua.narod.ru/Tilapiia_mozamb.htm Тиляпия мозамбикская в аквариумистике]
  • [seaproduct.biz/tilapia.htm Каталог фотографий. Свежевыловленная тилапия.]
  • [rybafish.umclidet.com/ryby-svyatogo-petra.htm Рыбы святого Петра]

Отрывок, характеризующий Тиляпии

Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Тиляпии&oldid=80732097»