Тилден, Билл

Билл Тилден
Гражданство	США США
Дата рождения	10 февраля 1893(1893-02-10)
Дата смерти	5 июня 1953(1953-06-05) (60 лет)
Место рождения	Филадельфия, США
Место смерти	Лос-Анджелес, США
Рост	188 см
Завершение карьеры	1953
Рабочая рука	правая
Одиночный разряд
Турниры серии Большого шлема
Франция	финал (1930)
Уимблдон	победа (1920, 1921, 1930)
США	победа (1920—1925, 1929)
Парный разряд
Турниры серии Большого шлема
Уимблдон	победа (1927)
США	победа (1918, 1921—1923, 1927)
Завершил выступления

Уильям Тейтем (Большой Билл) Ти́лден (англ. William Tatem "Big Bill" Tilden; 10 февраля 1893, Филадельфия — 5 июня 1953, Лос-Анджелес) — американский теннисист.

• Десятикратный победитель турниров Большого шлема в одиночном разряде
• Одиннадцатикратный победитель турниров Большого шлема в мужском парном и смешанном парном разрядах
• Чемпион мира на грунтовых кортах (1921)
• Семикратный обладатель Кубка Дэвиса (1920—1926)
• Двукратный чемпион США среди профессионалов (1931, 1935), чемпион Франции среди профессионалов (1934)

Член Международного зала теннисной славы с 1959 года.

Общая информация

Уильям Тейтем Тилден-младший родился в Филадельфии в состоятельной семье выходцев из Великобритании. Он был поздним ребёнком, родившись через девять лет после смерти своего старшего брата и сестёр. Воспитанием мальчика занималась мать, и он рос слабым и изнеженным. В какой-то мере отца Биллу заменил единоутробный брат Герберт, также занимавшийся теннисом. Помимо тенниса, Билл с детства увлекался поэзией, театром и музыкой и позднее тратил на эти увлечения большую часть своих доходов.

Книги и сценическая карьера

Билл Тилден написал ряд книг о теннисе:

• «Искусство лаун-тенниса» (англ. The Art of Lawn Tennis, 1922)
• «Как играть матчи и подкручивать мяч» (англ. Match Play and the Spin of the Ball, 1925)
• «Как совершенствовать игру в теннис» (англ. How to Play Better Tennis, 1950)

Он также написал ряд художественных произведений — рассказы, романы и пьесу «Все чего-то хотят» (англ. They All Want Something, 1926), некоторое время продержавшуюся на сцене. Тилден сам играл в этой пьесе одну из ролей. Он также играл ещё в двух бродвейских постановках в течение 1926 года.

Сексуальный скандал

Сам Билл так и не обзавёлся семьёй. Предполагают, что уже в юности он осознавал свои гомосексуальные наклонности, а к концу активной игровой карьеры они стали проявляться сильнее. К 1939 году слухи о его предпочтениях уже широко распространились, и ему не доверяли тренировать мальчиков (и детей вообще). Перебравшись в Лос-Анджелес, он некоторое время тренировал таких известных актрис, как Грета Гарбо и Кэтрин Хепбёрн.

В 1946 году Тилден был задержан в компании 14-летнего мальчика. Ему было предъявлено обвинение в совращении несовершеннолетних, и уже в полицейском участке он признал свою вину. На суде, однако, он отрицал любые прежние гомосексуальные связи. Суд приговорил Тилдена к году тюремного заключения; он был освобождён досрочно, через семь с половиной месяцев, с запретом приближаться к несовершеннолетним, что, таким образом, лишало его тренерских заработков. В январе 1949 года он был арестован вторично после того, как, подвозя пассажира-подростка, сделал ему неприличное предложение. Он снова был приговорён к году заключения за нарушение условий освобождения, но в декабре 1949 года вновь освобождён досрочно.

После второго тюремного срока от Тилдена отвернулись даже старые друзья, в Филадельфии его фотографии были убраны со стен крикетного клуба, где он начинал теннисную карьеру. Немногие оставшиеся друзья поддерживали его финансово, а к 60-летию попытались организовать в его честь профессиональный теннисный турнир, который был сорван из-за общественного возмущения. Он умер в Лос-Анджелесе вскоре после этого, готовясь к чемпионату США среди профессионалов.

В кино и литературе

В 1941 году о Тилдене был снят десятиминутный документальный фильм «Большой Билл Тилден» (англ. Big Bill Tilden). На 2011 год намечен выпуск фильма «Большой Билл: триумфы и трагедия» (англ. Big Bill:Triumphs and Tragedy).

Тилден выведен, без упоминания настоящего имени, в качестве эпизодического персонажа, «знаменитого бывшего чемпиона, долговязого, морщинистого старика с целым гаремом мячиковых мальчиков», в романе Владимира Набокова «Лолита», где заглавная героиня берёт у него уроки тенниса. В книге его имя Нед Лайтем (англ. Ned Litam), что является анаграммой литературного псевдонима Ma Tilden, использовавшегося Биллом Тилденом в реальности.

Спортивная карьера

Любительская карьера

Билл Тилден начал играть в теннис в Джерментаунском крикетном клубе. В семь лет он выиграл свой первый детский турнир, а в восемь юниорский турнир в возрастной категории до 15 лет.

Он рано начал добиваться успехов в смешанном парном разряде, завоевав свой первый титул чемпиона США в двадцать лет, в 1913 году. В 1918 году он пробился в свой первый финал чемпионата США в одиночном разряде, но проиграл в трёх сетах. На следующий год, также в трёх сетах, он уступил своему тёзке, «Маленькому Биллу» Джонстону, у которого не сумел взять ни одного гейма на его подаче.

После этого поражения Тилден посвятил всю зиму тренировкам в помещении, на которых отрабатывал удар закрытой ракеткой, и тяжёлому физическому труду для улучшения общей формы. Через год он победил Джонстона в финале чемпионата США в пяти сетах, начав серию из шести побед подряд на этом турнире. В 1920 году он выиграл Уимблдонский турнир, став первым американцем, сделавшим это в одиночном разряде, а затем повторил этот успех в 1921 году. В 1921 году, помимо Уимблдона и чемпионата США, он стал также победителем Чемпионата мира на грунтовых кортах, проводившегося во Франции. Он также выиграл чемпионат США на грунтовых кортах семь раз, в том числе шесть раз подряд, начиная с 1922 года, и четырежды — чемпионат США в закрытых помещениях.

С 1920 по 1926 год Тилден семь раз подряд выигрывал со сборной США Кубок Дэвиса. За эти годы он выиграл в рамках этого соревнования 13 одиночных матчей подряд.

Тилден продолжал выступать в любительском теннисе до 1930 года, когда он завоевал свои последние титулы на турнире Большого шлема, в 37 лет став чемпионом Франции в смешанном разряде и в третий раз выиграв на Уимблдоне. После этого он согласился на предложение присоединиться к профессиональному туру.

Профессиональная карьера

Уже в 1926 году Биллу Тилдену был предложен контракт на участие в профессиональном теннисном турне, но он предпочёл продолжить выступления в ранге любителя. Много лет спустя он признал, что, сделав этот выбор, потерял пять лет карьеры.

Переход Тилдена в профессионалы ускорило подписание контракта с компанией «Метро Голдвин Майер» на выпуск трёх учебных фильмов о теннисе. Контракт предусматривал оплату услуг Тилдена, что нарушало строгие запреты любительской теннисной ассоциации на получение денег за игру в теннис. Учитывая, что за попытку заработать деньги написанием статей об Уимблдонском турнире Ассоциация лаун-тенниса США уже дисквалифицировала его в 1928 году, отменив решение только под давлением публики, ему пришлось известить руководство ассоциации о своём уходе из любительских соревнований.

Сразу после этого, 31 декабря 1930 года, он подписал контракт на серию матчей с ведущим европейским профессионалом, чехом Карелом Кожелугом. В это же время к туру присоединился давний партнёр и соперник Тилдена Фрэнк Хантер. Тилден выиграл первую серию матчей против Кожелуга «всухую», 9-0, и только в марте потерпел от него первое поражение в ранге профессионала; в общей сложности к маю Тилден вёл 27-6. В мае он, также всухую, выиграл короткую серию матчей против другого знаменитого в прошлом любителя и чемпиона США 1930 года среди профессионалов, Винсента Ричардса. В июле он победил Ричардса в трёх сетах в финале чемпионата США среди профессионалов; он дошёл также до финала в парном разряде, где его партнёром был Хантер. На этом турнире он выступал не только в качестве участника, но и как корреспондент «New York Times». Осенью в европейском турне он проиграл всего один матч, Кожелугу, победив всех остальных соперников, включая восходящую звезду профессионального тенниса, немца Ганса Нюсляйна. За год тур принёс доход в размере почти 240 тысяч долларов, а первый матч Тилдена против Кожелуга в зале Madison Square Garden собрал около 14 тысяч зрителей.

В 1932 году Тилден не сумел защитить титул чемпиона США среди профессионалов, проиграв Кожелугу в полуфинале. На чемпионате мира среди профессионалов в Берлине он занял второе место в круговом турнире, пропустив вперёд француза Мартина Пла. После невыразительных выступлений в 1933 году, Тилден вернулся в хорошую форму на следующий год. Он пропустил чемпионат США, но выиграл несколько менее престижных турниров в США, два престижных турнира во Франции, включая чемпионат Франции среди профессионалов на стадионе Ролан Гаррос, где он взял в финале верх над Пла, и турнир в Англии. В целом лучше него в этот год выступали только более молодые Нюсляйн и Элсуорт Вайнз.

В 1935 году Тилден учреждает Кубок Боннарделя — профессиональный аналог Кубка Дэвиса. В июне в финале, проходившем в Нью-Йорке, американцы (сам Тилден и Брюс Барнс) проиграли французам 1-4. В июле он уступил Вайнзу в финале Международного чемпионата Великобритании среди профессионалов в Саутпорте и вместе с ним выиграл этот турнир в парном разряде. В сентябре он выиграл второй в карьере чемпионат США среди профессионалов, победив в финале Кожелуга.

Тилден продолжал выступать в профессиональном туре до начала войны, хотя уже не добивался крупных успехов. В годы Второй мировой войны он с группой теннисистов играл показательные матчи для солдат на военных базах и раненых в госпиталях. После окончания войны он активно участвовал в создании Ассоциации профессиональных теннисистов (англ. Professional Tennis Players Association, PTPA), предшественницы АТР. Хотя ему уже было 53 года, в профессиональных турнирах он всё ещё добивался успехов, доходя до четверть- и полуфиналов, а в 1945 году даже выиграл с Винсентом Ричардсом чемпионат США среди профессионалов в парном разряде.

Стиль игры

На раннем этапе карьеры главным оружием Тилдена были мощная подача и укороченные удары. В начале 1920-х годов он до совершенства отработал бэкхенд, что сделало его на протяжении ряда лет практически непобедимым. Высокий и длиннорукий Тилден, прозванный за свой рост Большим Биллом, даже играя более лёгкой, чем у противников, ракеткой, наносил ею пушечные удары: скорость полёта мяча после его подачи превышала 240 километров в час. Современники часто упоминали его легендарную выносливость на корте и способность отыгрываться, даже уступая 2-0 по сетам.

Признание заслуг

По итогам опроса «Associated Press» Тилден был признан лучшим теннисистом первой половины двадцатого века. В 1959 году его имя было включено в списки Международного зала теннисной славы.

Участие в финалах турниров Большого шлема за карьеру (34)

Одиночный разряд (15)

Победы (10)

Год	Турнир	Соперник в финале	Счёт в финале
1920	Уимблдонский турнир	Джеральд Паттерсон	6-3, 7-5, 6-2
1920	Чемпионат США	Билл Джонстон	6-1, 1-6, 7-5, 5-7, 6-3
1921	Уимблдонский турнир (2)	Брайан Нортон	4-6, 2-6, 6-1, 6-0, 7-5
1921	Чемпионат США (2)	Уоллес Джонсон	6-1, 6-3, 6-1
1922	Чемпионат США (3)	Билл Джонстон	4-6, 3-6, 6-2, 6-3, 6-4
1923	Чемпионат США (4)	Билл Джонстон	6-4, 6-1, 6-4
1924	Чемпионат США (5)	Билл Джонстон	6-1, 9-7, 6-2
1925	Чемпионат США (6)	Билл Джонстон	4-6, 11-9, 6-3, 4-6, 6-3
1929	Чемпионат США (7)	Фрэнсис Хантер	3-6, 6-3, 4-6, 6-2, 6-4
1930	Уимблдонский турнир (3)	Уилмер Эллисон	6-3, 9-7, 6-4

Поражения (5)

Год	Турнир	Соперник в финале	Счёт в финале
1918	Чемпионат США	Линдли Мюррей	3-6, 1-6, 5-7
1919	Чемпионат США (2)	Билл Джонстон	4-6, 4-6, 3-6
1927	Чемпионат Франции	Рене Лакост	4-6, 6-4, 7-5, 3-6, 9-11
1927	Чемпионат США (3)	Рене Лакост	9-11, 3-6, 9-11
1930	Чемпионат Франции (2)	Анри Коше	6-3, 6-8, 3-6, 1-6

Мужской парный разряд (8)

Победы (6)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1918	Чемпионат США	Винсент Ричардс	Фред Александер Билз Райт	6-3, 6-4, 3-6, 2-6, 6-2
1921	Чемпионат США (2)	Винсент Ричардс	Ричард Норрис Уильямс Уотсон Уошберн	13-11, 12-10, 6-1
1922	Чемпионат США (3)	Винсент Ричардс	Пат О'Хара-Вуд Джеральд Паттерсон	4-6, 6-1, 6-3, 6-4
1923	Чемпионат США (4)	Брайан Нортон	Ричард Норрис Уильямс Уотсон Уошберн	3-6, 6-2, 6-3, 5-7, 6-2
1927	Уимблдонский турнир	Фрэнсис Хантер	Жак Брюньон Анри Коше	1-6, 4-6, 8-6, 6-3, 6-4
1927	Чемпионат США (5)	Фрэнсис Хантер	Билл Джонстон Ричард Норрис Уильямс	10-8, 6-3, 6-3

Поражения (2)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1918	Чемпионат США	Винсент Ричардс	Норман Брукс Джеральд Паттерсон	6-8, 3-6, 6-4, 6-4, 2-6
1926	Чемпионат США (2)	Альфред Чейпин	Винсент Ричардс Ричард Норрис Уильямс	4-6, 8-6, 9-11, 3-6

Смешанный парный разряд (11)

Победы (5)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1913	Чемпионат США	Мери Браун	Дороти Грин К. С. Роджерс	7-5, 7-5
1914	Чемпионат США (2)	Мери Браун	Маргарет Майерс Дж. Р. Роуленд	6-1, 6-4
1922	Чемпионат США (3)	Мери Браун	Хелен Уиллз Говард Кинси	6-4, 6-3
1923	Чемпионат США (4)	Молла Бьёрстедт-Мэллори	Китти Маккейн Джон Хокс	6-3, 2-6, 10-8
1927	Чемпионат Франции	Цилли Ауссем	Эйлин Беннетт-Уиттингстолл Анри Коше	6-4, 6-4

Поражения (6)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1916	Чемпионат США	Флоренс Баллин	Элеонора Сирс Уиллис Дэвис	4-6, 5-7
1917	Чемпионат США (2)	Флоренс Баллин	Молла Бьёрстедт-Мэллори Ирвинг Райт	12-10, 1-6, 3-6
1919	Чемпионат США (3)	Флоренс Баллин	Мэрион Зиндерстейн Винсент Ричардс	6-2, 9-11, 2-6
1921	Чемпионат США (4)	Молла Бьёрстедт-Мэллори	Мери Браун Билл Джонстон	6-3, 4-6, 3-6
1924	Чемпионат США (5)	Молла Бьёрстедт-Мэллори	Хелен Уиллз Винсент Ричардс	8-6, 5-7, 0-6
1927	Чемпионат Франции	Лили де Альварес	Маргарита Брокеди-Борде Жан Боротра	4-6, 6-2, 2-6

Ссылки

• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/bill-tilden Билл Тилден] на сайте Международного зала теннисной славы  (англ.)
• [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)

• Tilden, "Big Bill" William T. II // The Encyclopedia of North American Sports History / Ralph Hickok. — NY: Facts on File, 1992. — P. 451—452. — 516 p. — ISBN 0-8160-2096-5.
• Статья [en.citizendium.org/wiki/Bill_Tilden Билл Тилден] в онлайн-энциклопедии Citizendium  (англ.)
• Big Bill Tilden (англ.) на сайте Internet Movie Database
• Big Bill: The Triumphs and the Tragedy (англ.) на сайте Internet Movie Database

---

• William T. Tilden II. [books.google.ca/books?id=kitXYgWLUzIC&printsec=frontcover&source=gbs_navlinks_s#v=onepage&q&f=false The Art of Lawn Tennis]. — Reprint from 1922 ed.. — Amsterdam: Fredonia Books, 2001. — 260 p. — ISBN 1-58963-332-6.

Отрывок, характеризующий Тилден, Билл

Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.