Тиле, Ричард Юльевич
Поделись знанием:
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
Ри́чард (Рихард) Ю́льевич Ти́ле (1843—1911) — российский учёный, фотограф, пионер аэрофотографии и инженерной фотограмметрии в России, автор трудов по фотографии и фотограмметрии, выходец из Саксонии.
Содержание
Биография
Окончил Художественную академию в Дрездене, приехал в Россию и поступил на службу в одно из самых знаменитых и престижных фотоателье Российской империи — «Шерер, Набгольц и Ко». В Москве с 1865 года, проживал по адресу: угол Маросейки и Козьмодемьяновского переулка, дом Леоновых, кв. 11. Открыл в доме князя Гагарина, фотографическое заведение на Кузнецком мосту, где занимался, кроме фотографии, и фототипией.
В 1887 г. Тиле уже маститый фотохудожник информирует о новом моментальном способе съемки портретов:
«Придворный фотограф-художник Р. Тиле, Москва, Кузнецкий мост, № 13, принимает заказы на моментальные снимки вечером при свете магния! Особенно рекомендую к предстоящим праздникам снимки детей около елки, семейных, театральных, костюмированных групп и живых картин. Образцы выставлены».
Примерно в это же время Тиле провел первые опыты по съемке театральных спектаклей при свете магния. Он сделал несколько удачных снимков сцен из феерии «Волшебные пилюли» и оперы «Отелло» в Большом театре; потом эти фотографии демонстрировались на одной из петербургских выставок.
Московская пресса писала в те годы:
«Однако способ, примененный г-ном Тиле, представлял крайнюю опасность для театра в отношении пожара, а экспонированные снимки были так им сильно ретушированы, что нельзя было определить, что именно дала фотография и что исправлено художником».
С 1890 г. фотографы любили и практиковали съемку театральных сцен в своих собственных заведениях, куда приглашали актеров. Там снимались сцены и даже целые спектакли московских театров, но как таковых фотостудий в Москве при театрах не было. Другая картина наблюдалась в Петербурге: в 1890 г. в правом крыле Мариинского театра открылось фотоателье Императорских театров, которое занимало сразу три этажа.
В 1889 г. на фотовыставке в Петербурге Тиле была присуждена медаль Императорского Русского технического общества «…за превосходные работы по разнообразным отраслям фотографии и её применений…» Журнал «Фотографический вестник» отмечал:«Интересные фотографии, относящиеся к физиологии (развитие зародыша, различные состояния гипнотизированного и пр.), доставил Тиле, относительно которого следует заметить, что по разнообразию и в то же время превосходству своих работ он составляет редкость между профессионалами-светописцами».
После 1896 г. фотограф был приглашен в Министерство путей сообщения в Петербурге на заведование фототопографическими работами. Министерство командировало его за границу для изучения фототопографического метода. После командировки Тиле возглавил фототопографическую часть экспедиции «по изысканию железных дорог в Забайкалье, Закавказье и в Персии».
С 1898 г. Тиле Р. Ю. — член Русского Фотографического Общества (РФО). РФО, на заседаниях которого выступали Н. Е. Жуковский, К. А. Тимирязев и другие видные учёные, располагалось в здании Пассажа К. С. Попова (Джамгаровых) (Улица Кузнецкий Мост, дом № 12)
Вот как характеризует Р. Ю. Тиле Константин Владимирович Чибисов (1897—1988; член РФО с 1918 г.) в своих очерках об истории:
«…пионер аэрофототопографии и инженерной фотограмметрии в России, в поисках повышения производительности фотоаппарата создал в 1898 г. панорамограф — комплексную фотокамеру с семью объективами, из которых один — центральный — плановый, а остальные шесть — перспективные. При помощи боковых камер, расположенных под углом 30°, получались перспективные снимки видимого горизонта, которые обрабатывались в другом приборе, также конструкции Тиле, — перспектометре; в результате получали ортогональный план местности. Следует заметить, что описанные приборы появились раньше, чем аналогичные во Франции и Австрии».
В конце 1897 г. фотографию Р. Ю. Тиле купил Д. И. Песчанский, дав ей новое название: «Художественная, бывш. Тиле».
Практически до самой своей смерти Тиле читал лекции по фотографии.
16 декабря 1911 г. Р. Ю. Тиле умер в Москве, прожив 68 лет; похоронен на Введенском кладбище.
Труды
- Р. Ю. Тиле «Руководство к печатанию фотографии жирными красками фотоавтокопистом. Пер. с франц. с прибавлением собственных опытов художника-фотографа Р. Тиле», 1888
- Р. Ю. Тиле «Возможно ли получить в глазу убитого оптограмму убийцы?», реферат 1892 г.
- Р. Ю. Тиле «Фотография в современном развитии», в трех томах, Петербург, 1907 г.
- Р. Ю. Тиле «О быстрой и точной съемке дельты р. Волги. (Доклад, читанный в заседании Российского общества рыбоводов и рыболовов 2 декабря 1906 г.)» Петербург, 1909 г.
- Р. Ю. Тиле «Приложение фотограмметрии к изучению памятников старины», доклад в Историческом музее на заседании Археологического общества 18 января 1911 г.
- Р. Ю. Тиле «Фотограмметрия и её приложение в географии и естествознании», доклад в Политехническом музее на собрании Общества любителей естествознания и его Географического отделения, 5 февраля 1911 г.
Напишите отзыв о статье "Тиле, Ричард Юльевич"
Литература
- ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 25. Д. 1902. Л. 63.
- Фотограф. 1882. № 7. Июль. С. 183.
- Московский листок. 1886. № 123. 5 мая С. 1.
- Русские ведомости. 1887. № 340. 10 декабря. С. 4.
- Фотографический ежегодник П. М. Дементьева. СПб., 1896. С. 31.
- Норкуте Э. Фотограф и Его Величество Театр // Русская фотография. М., 1996. С. 324.
- Фотографический вестник. 1889. № 6. С. 122, 125.
- Русские ведомости. 1892. № 305. 4 ноября. С. 1.
- Чибисов К. В. Очерки по истории фотографии. С. 56.
- Вестник фотографии. 1912. № 1. С. 26.
- Шершень А. И. «Аэрофотосъемка. Летносъемочный процесс», М., 1949 г
- Фисенко Е. Ричард Юльевич Тиле Московский журнал. N 12 — 2007 г.
Ссылки
- [mj.rusk.ru/show.php?idar=801405 Ричард Юльевич Тиле]
- [oldcancer.narod.ru/photohistory/Shipova4.htm Ричард (Рихард) Юльевич Тиле (1843—1911)]
- [www.photohistory.ru/1207248190481659.html Развитие аэрофотосъемки в России]
- [www.rusalbom.ru/pridv-foto.html Придворные фотографы Российской империи]
- [www.rusalbom.ru/volodarsky4new.html Портрет графини работы придворного фотографа Рихарда Юльевича Тиле, Москва, вторая половина 1880-х гг. (Автограф 1890 г.)]
Примечания
Отрывок, характеризующий Тиле, Ричард Юльевич
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
