Тилли, Иоганн Церклас

Граф Иоганн Церклас фон Тилли (нем. Johann t'Serclaes Graf von Tilly; февраль 1559, Виллер-ла-Виль — 30 апреля 1632, Ингольштадт) — имперский фельдмаршал, знаменитый полководец Тридцатилетней войны, одержавший ряд важных побед.

Биография

Тилли родился в Испанских Нидерландах в 1559 году, происходил из знатной фамилии, жившей близ Брюсселя. Воспитание получил в иезуитской школе, внушившей ему религиозный фанатизм.

Свою военную карьеру Тилли начал в 15 лет в испанской армии под началом герцога Пармского Алессандро Фарнезе в войне против мятежных Нидерландов. В качестве простого солдата выказал большую храбрость, необыкновенную набожность и преданность знамени.

В 1600 году Тилли перешел в австрийскую императорскую армию, которая тогда воевала с турками в Венгрии. Тилли стал быстро продвигаться по служебной лестнице и был признан талантливым военачальником, мастером пехотной войны. Он создал свою систему построения пехоты, основанную на опыте испанских терций — смешанных колонн пикинеров и мушкетеров. Такая тактика имела преимущества перед пешими войсками турок. За выдающиеся военные заслуги император Священной Римской империи Рудольф II в 1605 году пожаловал ему чин фельдмаршала.

В 1610 году Тилли поступил на службу к герцогу Максимилиану Баварскому и занялся реорганизацией баварских войск. Он понял всю ненадежность наемных отрядов и задумал образовать правильную армию. По его плану все взрослое население Баварии призывалось к оружию: дворянство — в кавалерию, крестьяне и горожане — в пехоту. Все должны были обучаться военному делу. Благодаря этому армия Католической лиги, командующим которой в начале Тридцатилетней войны был назначен Тилли, в продолжение 12 лет считалась непобедимой.

Не принадлежа к числу особенно даровитых полководцев, Тилли — «свирепый» и «страшный», как называли его протестанты, — отличался прямодушием, справедливостью и бескорыстием. Солдаты любили своего «отца». Густав II Адольф называл его «старым капралом».

Тридцатилетняя война

Без труда Тилли занял Верхнюю и Нижнюю Австрию, вступил в Богемию и, соединившись с Бюкуа, оттеснил армию Фридриха V к стенам Праги. 8 ноября 1620 года полки Тилли наголову разбили чехов в битве при Белой Горе. В 1621 году Тилли опустошил долину Неккара и Оденвальдскую область и двинулся на Гейдельберг.

Против него выступил Мансфельд. Вместе с маркграфом Георгом-Фридрихом он разбил Тилли у Вислоха (27 апреля 1622 года), но союзники не воспользовались этой победой и продолжили действовать порознь. Неожиданно напав на Георга-Фридриха близ Вимпфена 6 мая, Тилли, соединившись с Кордовой, разбил маркграфа, а 22 июня при Хёхсте — Христиана Брауншвейгского. 14 сентября он овладел Гейдельбергом, где солдаты его учинили резню. Из Гейдельберга Тилли пошёл на Мангейм и взял эту крепость. После сдачи Франкенталя в апреле 1623 года Тилли пошёл на север, разбил Христиана близ Штадлона, занял Нижне-Саксонский округ и разграбил его. 27 августа 1626 года Тилли одержал важную победу над датским королём Кристианом IV близ Люттера, таким образом подчинив Лиге всю Северную Германию. Вместе с Валленштейном Тилли завладел Голштинией, Шлезвигом и Ютландией.

В 1630 году после отставки Валленштейна Тилли занял место главнокомандующего имперской армией с титулом наместника императора по военным делам. В марте 1631 года он взял штурмом Нойбранденбург, в мае — Магдебург, отданный им на разграбление солдатам. Пожар уничтожил город; во время последовавшего пожара погибли свыше 20 тысяч человек. Протестанты прозвали Тилли «палачом Магдебурга», но позже было установлено, что город был подожжён по приказу коменданта, шведского офицера Фалькенберга. Тилли же, напротив, тщетно пытался организовать тушение в надежде сделать из Магдебурга опорную базу для ведения дальнейших боевых действий.

После этого Тилли вступил в Саксонию, но счастье ему изменило. 17 сентября 1631 года он встретился со шведской армией у Брейтенфельда (недалеко от Лейпцига) и потерпел сокрушительное поражение; вся его артиллерия досталась шведам, он потерял более 7 тысяч убитыми, 7 тысяч попали в плен, и сам Тилли был ранен. Отступив в Баварию, Тилли привел в порядок войско и снова попытался остановить наступление шведов. Намереваясь преградить им путь через Лех, Тилли окопался на восточном берегу реки, у крепости Райна, но после упорного сражения 15 апреля 1632 года был вынужден отступить.

Тилли потерпел тяжёлое поражение, получил смертельное ранение ядром в ногу и был увезен в Ингольштадт, где и умер 30 апреля со словами: «Регенсбург! Регенсбург!», продолжая даже на смертном одре исполнять обязанности полководца. Гробница его находится в большом аббатстве Альтёттинга.

Литература

• Anne Dreesbach; Jürgen Wurst, Alexander Langheiter (Hrsg.): Monachia. Johann Tserclaes Graf von Tilly. Städtische Galerie im Lenbachhaus, München 2005, ISBN 3-88645-156-9, S. 133.
• Marcus Junkelmann (Hrsg.): «Der Du gelehrt hast meine Hände den Krieg». Tilly — Heiliger oder Kriegsverbrecher? Begleitpublikation zur gleichnamigen Ausstellung des Historischen Vereins Alt-Tilly und des Bayerischen Armeemuseums in Altötting vom 1. Mai bis 30. Juli 2007. Altötting 2007, ISBN 978-3-87245-036-4.
• Michael Kaiser: Politik und Kriegführung. Maximilian von Bayern, Tilly und die Katholische Liga im Dreißigjährigen Krieg. Münster 1999, ISBN 3-402-05679-8.
• Bernd Rill: Tilly. Feldherr für Kaiser und Reich. Universitas Verlag, München 1984, ISBN 3-8004-1068-0.
• Rudolf Saller: Reichsgraf Johann T’Serclaes von Tilly. Chronik über Leben und Laufbahn. Altötting 2007, ISBN 978-3-87245-035-7.
• Wittich, «Magdeburg, Gustav Adolf und T.» (1874);
• Onno Klopp, «Tilly in dreissigjährigen Kriege» (1861).
• Алексеев В. М. Тридцатилетняя война. — Л.: Учпедгиз, (1961);

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Иоганн Церклас Тилли

Отрывок, характеризующий Тилли, Иоганн Церклас

Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.