Тиман, Пауль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пауль (Павел Густавович) Тиман
Дата рождения:

26 августа 1881(1881-08-26)

Место рождения:

Юрьев (Тарту)

Гражданство:

Германия

Профессия:

кинопродюсер

Карьера:

1909—1923

Про геологическое образование см.Тиманский кряж.

Пауль Эрнст (Павел Густавович) Тиман (26 августа 1881, Юрьев (ныне Тарту) — ?) — российский кинопредприниматель немецкого происхождения.





Биография

Родился в городе Юрьев (Тарту) в 1881 году в состоятельной остзейской семье. Получил хорошее образование. В 1902 году во время поездки в Париж заинтересовался кинематографом и поступил на работу в компанию «Гомон». В 1904 году направлен компанией в Россию для организации московского прокатного отделения. По его инициативе операторы компании в 1907 году начали делать в России регулярные хроникальные съёмки для новостных альманахов. Тогда же Тиман подсказал Самуилу Лурье идею журнала о кино «Сине-фоно».

В январе 1909 года Тиман ушёл из компании «Гомон» и открыл собственный торговый дом «П. Тиман, Ф. Рейнгардт и С. Осипов». Начав работу с проката зарубежной кинопродукции, он вскоре начал и собственное кинопроизводство. Первой картиной компании стал фильм режиссёра Василия Гончарова «Смерть Иоанна Грозного» (1909), выпущенный в прокат ассоциированной с его торговым домом компанией «Глория». На постановку картины было потрачено приданое в пять тысяч рублей полученно в связи женитьбой Паула Тимана на Елизавете Григорьевне фон Миквиц в том же 1909 году. Первые фильмы принесли прибыль, но незначительную.

В 1912 году Тиман приобрёл съёмочный павильон московского отделения фирмы «Пате» и с сентября начал выпуск фильмов «Русской золотой серии»[1], которые пользовались значительным успехом у публики. При этом существенную роль в определении художественной политики студии играла жена Тимана Елизавета.[2] Основными постановщиками компании были Владимир Гардин и Яков Протазанов. Со временем Тиману также удалось добиться того, что руководство Московского Художественного театра и других крупных московских театров прекратило сопротивление и согласилось на участие их актёров в съёмках фильмов.

С началом Первой мировой войны кинопредприятие Тимана было вынуждено резко сократить деятельность, так как немца Тимана интернировали и отправили на поселение в Уфимскую губернию, а ряд сотрудников студии призвали в действующую армию. Режиссёры Владимир Гардин и Яков Протазанов перешли в другие фирмы. Одновременно на рынке кинопроизводства укрепили свои позиции компании Ермольева и Харитонова.

В мае 1917 года Тиману удалось вернуться в Москву. Весной 1918 года он репатриировался в Германию, затем перебрался в Италию и там пытался наладить кинопроизводство с участием русских эмигрантов. В 1920 году он открыл производственную фирму «Товарищество П. Тимана и Кº», которая располагалась в Париже в доме 118 на Елисейских полях. На фирме русские режиссёры-эмигранты сняли несколько фильмов. Не добившись от их проката существенной финансовой отдачи, Тиман был вынужден свернуть дело. В 1923 году он был совладельцем компании «Орион-фильм».

Последующие упоминания о Пауле Тимане эпизодичны и не позволяют проследить его дальнейший жизненный путь.

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Тиман, Пауль"

Примечания

  1. ↑ Carlos Valmaseda [cinesovietico.com/ Industria y política cinematográfica en vísperas de la revolución de Octubre] 5 mayo, 2011  (исп.)
  2. ↑ Михайлов В. П. Рассказы о кинематографе старой Москвы. — М.: Материк, 2003. — С. 182-183. — ISBN 5-85646-083-9.
  3. ↑ [www.imdb.com/title/tt0201558/ Demon (1911)]
  4. ↑ [www.imdb.com/title/tt0014371/ Pour une nuit d'amour (1923)]

См. также

Ссылки

  • [old.russiancinema.ru/template.php?dept_id=3&e_dept_id=1&e_person_id=12696 Тиман Пауль] Энциклопедия отечественного кино © ООО «Сеанс» 2005—2010
  • Форестье Луи «Великий немой». Воспоминания кинооператора. М.: Госкиноиздат, 1945
  • Гинзбург Семен. Кинематограф дореволюционной России. М.: Искусство, 1963
  • Вознесенский Александр. Кинодетство (глава из «Книги ночей») // Искусство кино № 11 1985
  • Будяк Л. М., Михайлов В. П. Адреса московского кино. М.: Московский рабочий, 1987
  • Янгиров Рашит. Великий кинемо: Каталог сохранившихся игровых фильмов России (1908—1918). М., 2002
  • Янгиров Рашит. Киномосты между Россией и Германией: эпоха иллюзионов (1896—1919) // Киноведческие записки № 58 2002
  • Михайлов Владимир. Рассказы о кинематографе старой Москвы. М.: Материк, 2003

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 Для улучшения этой статьи желательно?:

Отрывок, характеризующий Тиман, Пауль

Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Тиман,_Пауль&oldid=78004448»