Тимей из Тавромения

Тимей из Тавромения
Отец:	Андромах из Тавромения

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Тимей (др.-греч. Τίμαιος; около 356 — около 260 до н. э.) — древнегреческий историк, сын Андромаха, основателя Тавромения. Автор ряда сочинений, из которых наиболее значительное «История» (в 38 или 43 книгах).

Биография

Тимей принимал деятельное участие в политической борьбе, происходившей на его родном острове Сицилии; был сторонником Тимолеона; изгнанный тираном Сиракуз Агафоклом (ок. 317 года до н. э.), переселился в Афины; по мнению одних, он там и умер, по мнению других — при Гиероне II вернулся на родину. Дожил до глубокой старости (умер около 260 года до н. э.).

Труды

Тимей — знаменитейший историк Сицилии. Его труд «История» (Ιστοριαι) — главный источник не только по истории этого острова в древности, но и вообще Италии и эллинов на Западе, а отчасти и Карфагена. Состоит он из 38 книг, из коих 33 обнимают историю Сицилии с древнейших времён до Агафокла, а 5 — историю последнего. Кроме того, как бы в виде приложения Т. написал ещё историю Пирра и его войн в Италии и Сицилии. Т. с большим трудолюбием и старанием собрал богатый материал, немало путешествовал, воспользовался надписями, изучал даже документы, касающиеся Карфагена и финикиян.

В особенности замечателен его труд в отношении хронологии: Тимей положил в основу своей хронологии список победителей на Олимпийских играх и ввёл таким образом тот счёт по Олимпиадам, который потом надолго стал общепринятым в исторических сочинениях. К этой общеэллинской хронологической системе он свёл отдельные местные системы — счёт по эфорам, по архонтам и тому подобному.

Полибий находил, что Тимею недоставало взглядов практического государственного человека. Вообще Тимей следовал отчасти риторическому направлению в греческой историографии, получившему господство в Греции со времён Исократа и его ближайших учеников. Пространные речи занимали в его труде видное место. Он придавал значение предзнаменованиям и снам, изречениям оракулов и различным предсказаниям; усматривал в событиях действие судьбы.

Труд Тимея оказал большое влияние на последующих историков: из него черпали Диодор Сицилийский, Помпей Трог, Плутарх; ему мы обязаны в основном теми сведениями по истории, географии и этнографии древней Сицилии и Италии, которыми мы располагаем.

«История» Тимея целиком до нас не дошла, а сохранились лишь её отрывки благодаря ссылкам и цитатам древних; они собраны в изданных Карлом Мюллером «Fragmenta Historicorum Graecorum» (тома I и IV).

Литература

• Тимей из Тавромения // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Baron, Christopher A. (2013). Timaeus of Tauromenium and Hellenistic Historioography. Cambridge University Press.
• Brown, Truesdell S. (1958). Timaeus of Tauromenium. Berkeley: University of California Press.
• Kothe, «De Timaei Tauromenitae vita et scriptis» (Бреславль, 1874);
• Glasen, «Histor.-kritische Untersuch, zu Timaios von Tauromenion» (Киль, 1883);
• Geffcken, «Timaios Geographie des Westens» (в «Philol. Untersuchungen», тетр. 13);
• ст. E. Schwartz’a в «Hermes» (1899, т. XXXIV);
• Wachsmuth, «Einleitung in das Studium der alten Geschichte» (Лпц., 1895).

Отрывок, характеризующий Тимей из Тавромения

Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».