Тимей (Платон)

Диалоги Платона

Диалоги даны в последовательности, установленной Трасиллом (Диоген Лаэртский, книга III)

Первая тетралогия :

Евтифрон, или О благочестии

Апология Сократа

Критон, или О должном

Федон, или О душе

Вторая тетралогия :

Кратил, или О правильности имен

Теэтет, или О знании

Софист, или О сущем

Политик, или о Царской власти

Третья тетралогия :

Парменид, или Об идеях

Филеб, или О наслаждении

Пир, или О благе

Федр, или О любви

Четвертая тетралогия :

Алкивиад Первый

Алкивиад Второй, или О молитве

Гиппарх, или Сребролюбец

Соперники, или О философии

Пятая тетралогия :

Феаг, или О философии

Хармид, или Об умеренности

Лахет, или О мужестве

Лисий, или О дружбе

Шестая тетралогия :

Евфидем, или Спорщик

Протагор, или Софисты

Горгий, или О риторике

Менон, или О добродетели

Седьмая тетралогия :

Гиппий первый, или О прекрасном

Гиппий второй, или О должном

Ион, или об Илиаде

Менексен, или Надгробное слово

Восьмая тетралогия :

Клитофонт, или Вступление

Государство, или О справедливости

Тимей, или О природе

Критий, или Атлантида

Девятая тетралогия :

Минос, или О законе

Законы, или О законодательстве

Послезаконие, или Ночной совет, или Философ

тринадцать Писем

В Викитеке имеются тексты Диалогов Платона: оригиналы и переводы.

«Тимей» (греч. Τίμαιος) — один из важнейших трактатов Платона в форме диалога, посвящённый космологии, физике и биологии и написанный около 360 года до н. э. В этом диалоге также излагаются сведения об Атлантиде (более подробное описание имеется в неоконченном диалоге «Критий»).

Этот диалог оказал значительное влияние на развитие средневековой философии, в том числе на идеи так называемой Шартрской школы, а также на философию эпохи Возрождения и, соответственно, на всю европейскую философию более позднего времени.

Участники диалога: Сократ, Тимей, Критий, Гермократ.

Композиция

Композиция диалога состоит из трёх неравных частей. В начале Сократ вкратце пересказывает концепцию идеального государства (греч. πολιτεία), сущность которого в том, что каждый человек выбирает профессию в соответствии с достоинствами своей души: землепашцы (греч. γεωργῶν), стражи (греч. φύλαξ) и философы.

Затем Критий рассказывает легенду об Атлантиде (25а) — большом острове за Геркулесовыми столбами), затонувшей 9 тысяч лет назад.

Большую часть диалога составляет речь астронома и пифагорейца Тимея, который начинает с различия «бытия» (греч. ὂν - 27d) на «не возникшее» и «возникающее». Возникающее необходимо имеет причину для своего появления, и здесь Тимей упоминает Демиурга (греч. δημιουργὸς - 28a), который производит вещи, глядя на их первообраз. Равным образом демиурга имеет и космос (греч. κόσμος - 29a) — прекраснейшее из возникшего. Космос же Тимей называет «живым существом» (греч. ζῷον - 30b), которое обладает как душой, так и умом. Космос возник благодаря божественному Промыслу (греч. πρόνοιαν - 30с).

Также в «Тимее» Платон размышляет о времени, которое он именует «вечным образом» (греч. αἰώνιον εἰκόνα - 37d). Затем он излагает версию греческой теогонии, как от Урана родился Океан, а от Океана Кронос, а уже от Кроноса Зевс (41a). Платон рассматривает эфир (αἰθὴρ) как «прозрачную разновидность воздуха» (58d).

Литература

• Малеванский Г. В. Музыкальная и астрономическая система Платона в связи с другими системами древности // Диалоги Платона «Тимей» и «Критий». — Киев, 1883. — С.1—36.
• Григорьева Н. И. Парадоксы платоновского «Тимея»: диалог и гимн // Поэтика древнегреческой литературы. — М.: Наука, 1981. — С.47—95.
• Мочалова И. Н. О двух онтологических моделях в диалоге Платона «Тимей» // Платоновские исследования. Выпуск I. М.- СПб., 2014. С.55-78.
• Плешков А. А. Философия языка в диалоге Платона «Тимей» // Вестник Ленинградского государственного университета имени А.С. Пушкина. 2015. No 1 (Т.2). С. 7–19.
• Cornford, Francis Macdonald (1997) [1935]. Plato’s Cosmology: the Timaeus of Plato, Translated with a Running Commentary. Indianapolis: Hackett Publishing Company, Inc. ISBN 0-87220-386-7.
• Martin, Thomas Henry (1981) [1841]. Études sur le Timée de Platon. Paris: Librairie philosophique J. Vrin.
• Sallis, John (1999). Chorology: On Beginning in Plato’s «Timaeus». Bloomington: Indiana University Press. ISBN 0-253-21308-8.
• Taylor, Alfred E. (1928). A commentary on Plato’s Timaeus. Oxford: Clarendon.
• Artmann B., Schefer L. On Plato’s «Fairest Triangles» (Timaeus 54a). Historia Mathamatica, 20, 1993, p. 255—264.
• Cleary J. J. The mathematical cosmology of Plato’s Timaeus. Synth. Philos., 5, 1990, p. 419—442.
• K. Sarah-Jane Murray, "From Plato to Lancelot: A Preface to Chretien de Troyes, " Syracuse University Press, 2008. ISBN 0-8156-3160-X

Ссылки

• Платон. Собр. соч. в 4-х томах. Том 3. М.: «Мысль», 1994:

Перевод С. С. Аверинцева: [www.plato.spbu.ru/TEXTS/PLATO/timaios.htm www.plato.spbu.ru]

Лосев А. Ф. Тимей: мифологическая диалектика космоса; [www.psylib.ukrweb.net/books/losew06/txt20.htm www.psylib.ukrweb.net]

• [psylib.org.ua/books/plato01/27timei.htm Тимей]
• [www.perseus.tufts.edu/hopper/text;jsessionid=AFC7A8AA8ED068D31F6A157F19DB7BF6?doc=Perseus%3atext%3a1999.01.0179%3atext%3dTim. Plato, Timaeus]
• [www.mikrosapoplous.gr/en/texts1en.html Plato, Timaios]

Отрывок, характеризующий Тимей (Платон)

Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.