Тимофеев, Григорий Тимофеевич

Григорий Тимофеевич Тимофеев
Дата рождения	10 ноября 1900(1900-11-10)
Место рождения	Орел
Дата смерти	27 февраля 1954(1954-02-27) (53 года)
Место смерти	Воронеж
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Кавалерия
Годы службы	1918 — 1951 годы
Звание
Командовал	1-й кавалерийский полк 63-й кавалерийский полк 98-й кавалерийский полк 12-я кавалерийская дивизия 103-я моторизованная дивизия 27-я кавалерийская дивизия (СССР) гренадёрская стрелковая бригада 11-й кавалерийский корпус Ульяновский областной военный комиссариат Воронежский областной военный комиссариат
Сражения/войны	Гражданская война в России Великая Отечественная война
Награды и премии

Григорий Тимофеевич Тимофеев (10 ноября 1900 года, Орел — 27 февраля 1954 года, Воронеж) — советский военачальник, генерал-майор (1940).

Начальная биография

Григорий Тимофеевич Тимофеев родился 10 ноября 1900 года в Орле.

Военная служба

Гражданская войны

В августе 1918 года вступил в ряды РККА, после чего был направлен красноармейцем в 1-й Советский стрелковый полк, а затем на учёбу на Орловские и 1-е Тверские кавалерийские курсы комсостава, после чего принимал участие в боевых действиях на Южном фронте и против повстанцев на юге Украины, находясь на должностях командира взвода и помощника командира эскадрона 2-го кавалерийского полка войск внутренней службы, командира 15-го отдельного Омского эскадрона, командира 1-го кавалерийского полка (отдельная кавалерийская бригада войск внутренней службы Южного фронта), командира взвода 4-х Орловских кавалерийских курсов и командира эскадрона 6-х Кирсановских кавалерийских курсов.

Межвоенное время

В мае 1922 года был назначен на должность начальника пулемётной команды 6-х Кирсановских, а затем 7-х Сторожиловских кавалерийских курсов, в июле 1923 года — на должность командира взвода отдельного эскадрона в составе 6-й и 19-й стрелковых дивизий, а в сентябре 1924 года — на должность командира взвода 61-го кавалерийского полка (1-я отдельная особая бригада). С ноября 1927 года служил в 63-м кавалерийском полку на должностях начальника химической службы, командира эскадрона, помощника начальника штаба и начальника штаба полка и временно исполняющего должность командира полка.

После окончания вечернего отделения Военной академии имени М. В. Фрунзе в октябре 1935 года Тимофеев был назначен на должность начальника оперативной части штаба 30-й кавалерийской дивизии, а в августе 1937 года — на должность командира 98-го кавалерийского полка (25-я кавалерийская дивизия).

После окончания курсов штабных командиров при Академии Генштаба РККА в январе 1939 года был назначен на должность командира 12-й кавалерийской дивизии, а в марте 1941 года — на должность командира 103-й моторизованной дивизии (Северокавказский военный округ).

Великая Отечественная война

С началом войны Тимофеев находился на прежней должности. В июле дивизия была включена в состав 24-й армии, после чего заняла оборону на восточном берегу Днепра северо-западнее Вязьмы. В том же месяце Тимофеев был назначен на должность командира 27-й кавалерийской дивизии, формировавшейся в Ростове-Ярославском. В середине сентября дивизия была направлена на волховское направление Ленинградского фронта, где до середины октября вела оборонительные боевые действия, прикрывая левый фланг 54-й армии. В октябре дивизия была включена в состав 4-й армии, после чего ей было поставлена задача вести оборону на восточном берегу Волхова, прикрывая подходы к Тихвину, но в сроки прибыть в указанный срок дивизия не смогла, за что генерал-майор Тимофеев был освобождён от занимаемой должности и назначен на должность командира гренадерской стрелковой бригады, после чего принимал участие в боевых действиях от Тихвина до реки Волхов.

17 января 1942 года генерал-майор Тимофеев был назначен на должность командира 11-го кавалерийского корпуса (Калининский фронт), который принимал участие в ходе контрнаступления под Москвой, в Ржевско-Вяземской и Сычёвско-Вяземской наступательных операций, в ходе которых корпус совершал глубокие рейды по тылам противника западнее Вязьмы, где нарушал коммуникации и сковывал силы противника. Однако генерал-майор Тимофеев требовал от командующего фронта вывода его из тыла, ссылаясь на нехватку фуража, продовольствия и боеприпасов. В мае того же года приказом командующего Калининского фронта генерал-майор Тимофеев был освобождён от занимаемой должности и в декабре назначен был назначен на должность инспектора кавалерии Закавказского фронта, в марте 1944 года- на должность инспектора кавалерии 2-го Белорусского фронта, а с конца апреля того же года исполнял должность заместителя командира 15-го кавалерийского корпуса, дислоцировавшегося в Тебризе (Иран).

В марте 1945 года был назначен на должность заместителя командира 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса, принимавшего участие в ходе Братиславско-Брновской операции, а затем после форсирования рек Нитра и Морава и преодоления Западных Карпат участвовал в освобождении городов Трнава и Брно. За образцовое выполнение боевых заданий при освобождении города Трнава корпус был награждён орденом Кутузова II степени. В мае корпус участвовал в Пражской наступательной операции.

Послевоенная карьера

После окончания войны Тимофеев находился на прежней должности.

В декабре 1946 года был назначен на должность военного комиссара Ульяновского, а в мае 1950 года — на должность Воронежского областных военных комиссариатов.

Генерал-майор Григорий Тимофеевич Тимофеев в декабре 1951 года вышел в отставку. Умер 27 февраля 1954 года в Воронеже.

Награды

• Орден Ленина (21.02.1945);
• Три ордена Красного Знамени (в т.ч. 03.11.1944, 1949)
• Орден Отечественной войны I степени (22.02.1943);
• Медали.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 88—89. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Тимофеев, Григорий Тимофеевич

– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!