Иллинский, Тимофей Степанович
| Тимофей Степанович Иллинский | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Страна: |
Россия |
| Научная сфера: | |
| Альма-матер: | |
Тимофей Степанович Иллинский (1820, Черниговская губерния — 1867) — русский врач-патологоанатом.
Биография
По окончании Черниговской духовной семинарии поступил в 1839 в Санкт-Петербургскую медико-хирургическую академию, закончил её в 1844. В 1849 доктор медицины (диссертация «De mania»); в 1853 — профессор анатомии Харьковского университета, а с 1859 — патологической анатомии в Санкт-Петербургской медико-хирургической академии. С 1867 — член медицинского совета.
Литературная деятельность Иллинского была весьма обширна. Он по праву считался одним из лучших преподавателей своего времени и был учителем многих представителей патологической анатомии в России. К числу его наиболее известных учеников принадлежал и М. М. Руднев. Многочисленные статьи Иллинского касаются и многих вопросов практической медицины.
|
Это заготовка статьи об учёном-медике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Напишите отзыв о статье "Иллинский, Тимофей Степанович"
Отрывок, характеризующий Иллинский, Тимофей Степанович
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
