Типперэри (графство)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Типперэри
ирл. Tiobraid Árann; англ. Tipperary
Герб
Страна

Ирландия

Статус

Традиционное графство

Входит в

провинцию Манстер

Включает

административн. графства:
Северный Типперэри
Южный Типперэри

Административный центр

Северная часть: Нина
Южная часть: Клонмел

Население (2011)

158 754[1] (8-е место)

Плотность

36,8 чел./км² (18-е место)

Площадь

4305 км²
(6-е место)

Часовой пояс

UTC+0

Код ISO 3166-2

IE-TA

Код автом. номеров

TN (северная часть)
TS (южная часть)

Координаты: 52°40′ с. ш. 7°50′ з. д. / 52.667° с. ш. 7.833° з. д. / 52.667; -7.833 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=52.667&mlon=-7.833&zoom=12 (O)] (Я)

Типперэри (ирл. Tiobraid Árann; англ. Tipperary) — историческое (традиционное) графство на юге Ирландии. Входит в состав провинции Манстер на территории Республики Ирландии. Подразделяется на два административных графства — Северный Типперэри и Южный Типперэри с административными центрами Нина и Клонмел соответственно. Население 158 754 человек (8-е место среди графств Республики Ирландия; данные 2011 г.).





География

Рельеф на востоке и севере — равнинны, а на западе — небольшие горные массивы. Главная река графства — Шур с притоками Бляк-Ривер, Онор, Ахерлоу и Тар; много озёр. Из городов самые значительные Клонмел, Гаррик, Типперэри, Нена, Кашель.

История

В начале XX века население графства насчитывало около 172 тысяч жителей, из которых более 90 % составляли католики. Типперэри славилось как одно из плодороднейших графств Ирландии; особенной известностью пользовалась так называемая «Золотая долина» (Golden Vale). Население уменьшалось из-за эмиграции в США.

Политика

Экономика

Культура

Достопримечательности

См. также

Напишите отзыв о статье "Типперэри (графство)"

Примечания

  1. [www.cso.ie/en/statistics/population/populationofeachprovincecountyandcity2011/ Population of each Province, County and City, 2011 - CSO - Central Statistics Office]

Ссылки

  • [www.shamrockcottages.co.uk/maps/tipperary.jpg Map of Tipperary]


Отрывок, характеризующий Типперэри (графство)


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.