Тираспольский 131-й пехотный полк
Поделись знанием:
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
| Пехотный, № 131-го Тираспольский полк | |
 Полковой нагрудный знак | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Входит в |
33-я пех. див-я, 21-й АК, Киевский ВО) |
| Дислокация | |
| Участие в | |
| Знаки отличия |
см.текст |
Тираспольский 131-й пехотный полк — полк Российской Императорской армии.
Старшинство с 25.06.1700
Полковой праздник: 6 Августа.
Содержание
Формирование
- 24.06.1700 — сформирован генералом князем Репниным в низовых городах пехотный Ивана Англера полк.
- 1702 — пехотный Тимофея Трейдена полк.
- 1708 — Пермский пехотный полк.
- 29.11.1798 — мушкетерский генерал-майора Пущина 2-го полк.
- 1800 — мушкетерский генерал-майора Гартунга полк.
- 1800 — мушкетерский генерал-майора Риттера полк.
- 1801 — мушкетерский генерал-майора Вимпена полк.
- 31.03.1801 — Пермский мушкетерский полк.
- 16.05.1803 — одна рота отчислена на формирование Волынского мушкетерского полка.
- 22.02.1811 — Волынский пехотный полк.
- 23.08.1856 — 4-й действующий батальон переименован в 4-й резервный и отчислен в резервные войска, 5-8-й батальоны расформированы.
- 06.04.1863 — из 4-го резервного и бессрочноотпускных 5-го и 6-го батальонов Волынского пехотного полка сформирован Волынский резервный пехотный полк в составе 2-х батальонов.
- 13.08.1863 — Волынский резервный пехотный полк переформирован в 3 батальона и назван Тираспольским пехотным полком.
- 25.03.1864 — 131-й пехотный Тираспольский полк.
- 01.01.1898 — 131-й пехотный Тираспольский генерал-адъютанта Ванновского полк.
- 04.03.1904 — 131-й пехотный Тираспольский полк.
Знаки отличия
- Полковое знамя Георгиевское с надписями: «За отличие в сражении при Бар-Сюр-Обе 15 Февраля 1814, за Севастополь в 1854 и 1855 годах и за Аблову 24 Августа 1877 года» и «1700-1900». С Александровской юбилейной лентой (Выс. пр. от 25.06.1900 г.). Первое отличие пожаловано в 1814 г. Пермскому пехотному полку, второе отличие пожаловано Волынскому полку.
- Знаки на головные уборы с надписью:
- в 1-м, 2-м, 4-м батальонах: «За Севастополь в 1854 и 1855 годах»
- в 3-м батальоне: «За Севастополь с 13 Сентября 1854 по 27 Августа 1855 года».
Пожалованы 30.08.1856 г. 5-му и 6-му батальонам Волынского пехотного полка.
- Георгиевские трубы с надписью: «За Аблову 24 Августа 1877 года». Пожалованы 12.10.1878 г.
- Поход за военное отличие. Пожалован Пермскому пехотному полку в 1830 г. за русско-турецкую войну 1828-29 гг.
Шефы
- 01.01.1898-04.03.1904 — генерал-адъютант Ванновский, Пётр Семёнович
Командиры
- 1863-1864 — полковник Ловейко, Доримедонт Яковлевич
- 1864-1865 — полковник Нолле
- 1865-1868 — полковник Цитлядзев, Георгий Павлович
- 1868-1876 — полковник Саранчёв, Виктор Семёнович
- 1876—1877 — полковник Власенко, Александр Григорьевич
- 1877—1883 — полковник Сенкевич, Антон Адамович
- 01.06.1883-24.03.1891 — полковник Гловацкий, Пётр Тимофеевич
- 01.04.1891-26.02.1894 — полковник Смирнов, Владимир Васильевич
- 03.03.1894-02.07.1898 — полковник Михайлов, Михаил Васильевич
- 27.07.1898-23.04.1901 — полковник Сиверский, Андрей Андреевич
- 07.05.1901-14.07.1903 — полковник Долгов, Дмитрий Александрович
- 02.10.1906-03.10.1907 — полковник Волкобой, Пётр Миронович
- 03.05.1910-05.11.1913 — полковник Шевандин, Дмитрий Иванович
- 22.11.1913-1915 — полковник Хануков, Александр Павлович
- на 03.1915 — полковник Осинский, Александр Антонович
- с 28.01.1916 — полковник Иванов, Фёдор Фёдорович
Напишите отзыв о статье "Тираспольский 131-й пехотный полк"
Литература
- Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб.: 1890—1907.
- Шенк В.К. [www.imha.ru/knowledge_base/base-15/1144528219-pexotnyj-131-go-tiraspolskij-polk.html Гренадерские и Пехотные полки. Справочная книжка Императорской Главной квартиры] (1909). Проверено 11 февраля 2010. [www.webcitation.org/67v4kkV0c Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
- Михайлов М. В. История 131-го пехотного Тираспольского полка, бывшего Пермского, а также Московского и Волынского пехотных полков. Киев, 1900.
Отрывок, характеризующий Тираспольский 131-й пехотный полк
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
