Тириар, Жан

Жан Тириар

Жан-Франсуа Тириар (фр. Jean-François Thiriart, 22 марта 1922 — 23 ноября 1992) — бельгийский политик-националист, геополитик, представитель идеологии «Третьего пути» или «Третьей позиции».

Биография

Жан-Франсуа Тириар родился в Брюсселе 22 марта 1922 года, в семье, придерживавшейся социал-демократических и антиклерикальных убеждений. Вместе с тем, Тириар впоследствии характеризовал свою семью как буржуазную. Тириар утверждал, что его фамилия имеет германскую этимологию и происходит от имени «Теодорих». Взяв пример со своего отца, оптика по образованию, Тириар поступает в Высшую техническую школу.

С 1936-37 гг. Тириар активно участвует в бельгийской политике, в рядах организаций «Объединённые молодые социалисты», «Антифашистский социалистический союз» и других движений левого толка. Во время оказания международной поддержки Испанской республике он примыкает к группе Пьера Вермейлена (nl:Piet Vermeylen, en:Piet Vermeylen), молодого адвоката, принадлежавшего к социалистической партии, но стоявшего на гораздо более левых позициях, чем большинство его однопартийцев. Вермейлен, после начала войны эмигрировавший в Лондон, в 1945 г. выступил адвокатом Тириара, представшего перед бельгийским Военным Судом. После 1945 г. Пьер Вермейлен неоднократно занимал пост министра в правительстве Бельгии.

В 1939 г., к моменту заключения пакта Молотова-Риббентропа Тириар активно работает в левых пацифистских движениях. После начала Второй мировой Тириар присоединяется к организации Fichte Bund, объединению национал-большевистского толка, состоявшему в основном из бывших активистов Коммунистической рабочей партии Германии (КРПГ). В частности, в «Fichte-Bund», входили бывшие лидеры национал-большевистской фракции в КРПГ Фриц Вольфхайм и Генрих Лауфенберг. В сфере влияния «Фихте-бунда» находился и теоретик германского национал-большевизма Эрнст Никиш.

В 1940 г. Тириар становится членом группы «Друзья Великогерманского рейха» (фр. Les Amis du grand Reich Allemand) — организации, объединявшей бывших ультралевых активистов, поддерживавших коллаборационизм. В 1943 г. бельгийские эмигранты включают Жана Тириара в список людей, подлежащих ликвидации. Утверждалось, что «в течение короткого периода времени Тириар проходил некоторые виды специальной подготовки под руководством подполковника Скорцени».

После войны Тириар был приговорен к тюремному заключению по обвинению в коллаборационизме. После 3-летнего пребывания за решеткой он вышел на свободу. Свою роль в том, что заключение было недолгим, сыграла поддержка со стороны Пита Вермейлена и показания бельгийских коммунистов-подпольщиков, лично свидетельствовавших в пользу Тириара. В 1959 г. Тириар был полностью реабилитирован Брюссельским апелляционным судом. После освобождения он некоторое время работал по своей первой специальности — оптометристом.

Возвращение Жана Тириара к активной политической деятельности в 1960 г. совпало с прекращением бельгийского колониального присутствия в Конго. Тириар создает (формально оставаясь на вторых ролях) «Комитет действий по защите бельгийцев в Африке», и через некоторое время — «Движение гражданского действия» (фр. Mouvement d’Action Civique (MAC)). Если первоначально MAC ориентировалась на сохранение Бельгийского Конго (Заира) под колониальным контролем, то после начала мятежа в провинции Катанга полностью переключилась на поддержку сепаратиста Моиза Чомбе, которому удалось с помощью бельгийских военных вытеснить из провинции правительственные войска Патриса Лумумбы. Тириар назначается координатором международных связей MAC, и в частности налаживает связи с французской «Секретной армейской организацией» (OAS). Итогом совместной работы MAC и OAS стало создание в 1960 г. брюссельской «туристической конторы» Le Cagol, которая занималась отправкой европейских наемников для армии Чомбе.

«Молодая Европа»

В 1962 г. Жан Тириар основывает организацию, первоначально задумывавшуюся как политическое крыло MAC — движение «Молодая Европа» (фр. {{{1}}} Jeune Europe). К этому моменту Тириар переходит на позиции «общеевропейского национализма». Отделения «Молодой Европы» первоначально появляются во Франции, Испании и Италии, но в дальнейшем распространяются практически на всю Западную Европу — только за 1963 г. представительства Jeune Europe были созданы в Австрии, Германии, Португалии, Великобритании, Голландии и Швейцарии.

4 марта 1962 года в Венеции по инициативе бывшего вождя «Британского союза фашистов», а к тому времени лидера Юнионистского движения сэра Освальда Мосли созывается международная конференция, целями которой является координирование правых европейских движений по всей Европе и создание единого «Третьего Фронта» для борьбы как с «атлантистской угрозой» (олицетворяемой США и НАТО), так и с «красной угрозой Советов». Инициативу «юнионистов» поддержали «Молодая Европа» и MAC Тириара, а также «Итальянское социальное движение» и германская «Социалистическая имперская партия» Адольфа фон Таддена, который через некоторое время стал одним из основателей НДПГ. На Венецианской конференции была образована т. н. «Национальная партия Европы», однако этот проект оказался нежизнеспособным, во многом из-за несогласия Тириара с расистской и жестко антикоммунистической позицией фон Таддена. В своих воспоминаниях Тириар подчеркивает: «Мосли и я были европейцами, а Тадден — узким немецким националистом, архаичным антикоммунистом». Тогда же, под влиянием идей «юнионистов» о «пан-европейском социализме» и «Европе от Лиссабона до Владивостока» Тириар формирует свою идеологию, основной тезис которой заключается в необходимости объединения Европы в формате единой империи, которая могла бы стать независимой как от Соединенных Штатов, так и от СССР.

Определенное влияние на «третьепутные» идеи Тириара оказал американский философ-традиционалист и радикальный политик Фрэнсис Паркер Йоки, последователь Шпенглера, получивший известность после выхода книги «Imperium: философия истории и политики». В конце 1940-х Йоки создал первую в послевоенной Европе консервативно-революционную организацию «Фронт Европейского Освобождения» (ФЕО), ставшую прообразом для «Молодой Европы». Идеи «единой Европы», изложенные Йоки в его журнале «Фронтовик» («Front-fighter») и труде «Imperium» оказали значительное влияние на Тириара.

Если США Тириар рассматривал как «империю зла», стремящуюся полностью уничтожить identitaire europeen (европейскую сущность, европейскую идентичность), то в отношении СССР имелось несколько другое мнение — русских Тириар рассматривал как один из великих европейских народов, который порабощён не столько идеологией (коммунизмом), сколько политическим классом «партноменклатуры КПСС». Согласно Тириару, «США переняли английские антиконтинентальные и антиевропейские традиции». С другой стороны, «хочет того или нет, СССР является европейской державой». «На Дальнем Востоке геополитические границы Европы совпадают с границами России: Владивосток — это такой же европейский город, как Дублин или Рейкьявик. В истории Европы СССР унаследовал судьбу Германии». С периода «Юной Европы» началась американофобия европейских националистов, ставшая к сегодняшнему дню осевым мотивом всех европейских радикалов.

В политическом смысле сам Тириар и «Молодая Европа» стояли на позициях т. н. «европейского синдикализма» — политической концепции, которая была выдвинута на конференции в Венеции Отто Штрассером.

Большую роль (особенно в последний период деятельности «Молодой Европы») в формировании идеологии, строившейся на синтезе левых и правых идей, сыграл близкий друг Тириара, проживавший в Испании свергнутый президент Аргентины Хуан Перон, который ещё в конце 50-х, после Кубинской революции, стал рассматривать левое революционное движение как силу, способную свергнуть буржуазные режимы на всей планете, и прикладывал все усилия для того, чтобы «объединить революционный дух левых с традиционалистским духом правых».

Исходя из идеи объединения борьбы Европы и Третьего Мира против американского господства, Жан Тириар пытается апеллировать к «неприсоединившимся» режимам — в частности, он посетил Ближний Восток, где заручился поддержкой президента Египта Насера, и встречался с иракским лидером Ахмедом Хасаном аль-Бакром, предшественником Саддама Хусейна. Тириар испытывал симпатии к режиму Николае Чаушеску, который лидер «Молодой Европы» считал национал-коммунистическим. По аналогичным причинам Тириар одобрительно отзывался о маоистском Китае. В июне 1966 года Тириар встречался в Бухаресте с премьером Госсовета КНР Чжоу Эньлаем, с которым обсуждал перспективы «европейского освободительного движения».

«Европейские освободительные бригады»

В 60-е годы Жан Тириар открыто декларировал приверженность идее вооруженной борьбы за «освобождение Европы от атлантизма». В 1963 г. в издаваемом «Молодой Европой» журнале Nouvelle Europe («Новая Европа») была сформулирована концепция создания сети «Европейских освободительных бригад», по образцу оперативной сети французской подпольной организации OAS. Целью должна была стать широкомасштабная партизанско-террористической борьбы против НАТО. В Италии идея Тириара была поддержана наиболее радикальными правыми группировками: «Новый Порядок» (Ordine Nuovo) Пино Раути и «Национальным Авангардом» (Avanguardia Nazionale) Стефано делла Киайе. В течение 1963-66 годов активистами «Молодой Европы» велась активная работа по подготовке к общеконтинентальной партизанской войне — создаются десятки военизированных лагерей (крупнейшие принадлежали ОАС и находились во франкистской Испании), ведётся активная пропаганда, разрабатываются оперативные планы атак на казармы и представительства НАТО. Планы, в том числе, предполагали одновременные убийства в нескольких крупных городах Европы большого количества полицейских, с последующим «идеологическим объяснением». «Молодая Европа» к тому моменту обладала (включая структуру ОАС) сравнительно большим количеством подготовленных ко всему боевиков (до 1 тыс. человек) и значительной тыловой структурой.

«В контексте европейской революции давайте теперь рассмотрим, как рабочую гипотезу, возможность вооружённого мятежа в центре континента против американских оккупантов… Тот, кто страшится такого поворота событий — трус, а не революционер. Он не европейский националист. Если есть цель — необходимо использовать все методы в её достижении. Если нам необходима Европа — мы должны сделать всё, для её завоевания. Поэтому сегодня в списке возможных сценариев развития событий, мы не должны исключать действий по организации в Европе второго Вьетнама» (Jean Thiriart, «L’Europe nous devrons la faire nous-meme», 1965).

Жану Тириару удается достигнуть определенных результатов в переговорах с представителями Народного фронта освобождения Палестины, однако это сотрудничество не приносит результата, вследствие чего в октябре 1968 г. около 150 боевиков Jeune Europe покинули Ближний Восток.

Кроме того, что «Молодой Европой» велась работа на Ближнем Востоке, европейскими боевиками были организованы десятки военизированных лагерей на самом континенте (в основном, во франкистской Испании) и широко поставлена пропагандистская работа в странах Варшавского Договора. Кроме того, вылазки хорватов-усташей в Югославию в 1968-69 годах (после которых были расстреляны несколько террористов во главе с Иваном Йеличем) были полностью организованы дочерней структурой Jeune Europe — итальянской Europa Civilta. Агенты «Молодой Европы» работали в Венгрии, Польше, Румынии, и других социалистических странах. Утверждается, что в сентябре 1969 года в Москве КГБ были арестованы агенты «Молодой Европы»: гражданин Италии, экс-активист Giovanne Europa Вальтенио Такки и его жена Тереза Маринуцци.

Однако, к концу 1960-х Тириар приходит к выводу, что идеи «европейской революции» не получают того распространения, на которое рассчитывает Jeune Europe, и что в данный момент организация независимой базы национальной революции в Европе невозможна.

В 1969 году «Молодая Европа» распалась, после чего Жан Тириар временно отошел от политической деятельности и занялся деловой и научной работой — он стал председателем Европейского общества оптометрии. Тириару был разрешен въезд в Швейцарию, Францию и Великобританию. По утверждению американского политолога Джорджа Дж. Майкла, в 70-е годы Тириар работал советником движения ФАТХ, составляющего основу Организации освобождения Палестины.

«Евро-советская империя»

В конце 70-х годов взгляды Тириара претерпели некоторое изменение. Анализ геополитической ситуации привел его к выводу, что масштаб Европы уже не достаточен для того, чтобы освободиться от американской гегемонии. Следовательно, главным условием «европейского освобождения» является объединение Европы с СССР. От геополитической схемы, включающей три основные зоны, Запад, Европа, Россия (СССР), он перешел к схеме только с двумя составляющими: Запад и евразийский континент. При этом Тириар пришел к радикальному выводу о том, что для Европы лучше выбрать советский социализм, чем англосаксонский капитализм.

С начала 80-х Жан Тириар выступает в амплуа идеолога «Третьего пути». В своих работах он ратует за создание единого евразийского государства «от Исландии до Тихого океана», организованного по образцу якобинской республики — по его мнению, «империя» должна быть светским, унитарным государством ценрализованного типа, опирающемся на гражданскую нацию. По Тириару, «существование бесклассового общества может быть гарантировано лишь сверхмощью Государства».

Претерпевшие изменения идеи Тириара были изложены в книге «Евро-советская империя от Владивостока до Дублина», вышедшей в 1984 году. По мнению Тириара, СССР оставался последним независимым государством в Европе (рассматриваемой как пространство от Атлантики до советского Дальнего Востока), следовательно европейским странам нужно уступить Советскому Союзу политическую гегемонию для противостояния общему врагу — США, подобно тому, как Изократ призвал греков подчиниться македонцам ради общей борьбы с персами. По словам Тириара, «чтобы помешать рождению политической единой Европы, они делают все, что можно, например, чтобы сохранить её под опекой НАТО, посылают британского троянского коня, стерилизуют Европу, лишая её атомной промышленности, Наконец, они делают все возможное, чтобы избежать сближения СССР с Европой».

Социально-экономической основой «Евро-советской империи», по Тириару, должна стать разработанная Рене Дастье концепция коммунотаризма, базирующаяся на примате политики над экономикой, и предполагающая поддержку свободного производительного предпринимательства и подавление финансового капитала. Тириар также строил свою политическую теорию на принципе «автаркии больших пространств» Фридриха Листа. По Тириару, полноценное стратегическое и экономическое развитие государства возможно только в том случае, если оно обладает достаточным геополитическим масштабом и большими территориальными возможностями. Применив этот принцип к актуальной ситуации, Тириар и пришел к выводу, что мировое значение государств Европы будет окончательно утрачено, если они не объединяться в единую империю, противостоящую США.

В последние годы Жан Тириар фактически вернулся к тем идеям, с которых началась его политическая эволюция. Он определяет себя как «европейского национал-большевика в традициях Эрнста Никиша, вдохновленного историческим примером Иосифа Сталина и Фридриха II Гогенштауфена». В программной работе «Сверхчеловеческий коммунизм» Тириар подчеркивает, что для создания единой антимондиалистской идеологии «необходимо осуществить синтез немарксистского коммунизма с нерасистским национал-социализмом». Накануне своей смерти, в 1992 г., Тириар приехал в Москву и общался с представителями российской патриотической оппозиции.

Литература

1. [www.voxnr.com/rubriques/dt_thiriart.shtml Textes de Jean Thiriart]

2. [www.avatareditions.com/54/un-empire-de-quatre-cents-millions-dhommes-leurope Un Empire de quatre cents millions d’hommes, l’Europe. Avatar Éditions. 11/2007]

3. J. Beelen, «Le Mouvement d 'Action Civique» (prof esseurs Bartier et Goriely), Universite Libre de Bruxelles, 1972.

4. Yannik Sauveur, «Jean Thiriart et le National-communautarisme» (professeurs Gerbet et Girarder), Universite de Paris, 1978.

5. Дугин А. Г. Европа от Владивостока до Дублина. / Основы геополитики. М.: Арктогея, 2000.

6. Дугин А. Г. Жан Тириар: сумерки героев. / Консервативная революция. М.: 1994.

Отрывок, характеризующий Тириар, Жан

Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]