Тис-Ысат
Тис-Ысат (Тис-Аббай, Водопады Голубого Нила) — водопад на реке Голубой Нил в Эфиопии. В переводе с амхарского название означает «дымящаяся вода». Расположен около деревни Тис-Аббай, в 30 км от города Бахр-Дар и озера Тана.
Водопад представляет собой каскад, состоящий из большого верхнего водопада, и нескольких маленьких, расположенных ниже. Высота водопада колеблется от 37 до 45 метров, а ширина от 100 до 400 метров, в зависимости от времени года и количества осадков.[1] До 1960-х годов водопад был более мощным, но теперь часть воды из Голубого Нила поступает по искусственным каналам, расположенным выше водопада, на две гидроэлектростанции. Над водопадом часто образуется радуга. Это место привлекает многочисленных иностранных туристов.[2]
Несколько ниже водопада река протекает в глубоком ущелье, через которое перекинут старейший в Эфиопии каменный мост, построенный португальскими миссионерами в 1626 году.[3]
Напишите отзыв о статье "Тис-Ысат"
Примечания
- ↑ Matt Philips and Jean-Bernard Carillet, Ethiopia and Eritrea, third edition (n.p.: Lonely Planet, 2006), p. 118
- ↑ [www.feow.org/ecoregion_details.php?eco=526 Freshwater Ecoregions of the World]
- ↑ C.F. Beckingham and G.W.B. Huntingford, Some Records of Ethiopia, 1593—1646 (London: Hakluyt Society, 1954), pp. 26f
|
Это заготовка статьи по географии Эфиопии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| В Википедии есть портал «Эфиопия» |
Координаты: 11°33′15″ с. ш. 37°24′03″ в. д. / 11.55403° с. ш. 37.40089° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=11.55403&mlon=37.40089&zoom=14 (O)] (Я)
Отрывок, характеризующий Тис-Ысат
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
