Титчмарш, Эдвард Чарльз

Эдвард Чарльз Титчмарш
Edward Charles Titchmarsh
Дата рождения:	1 июня 1899(1899-06-01)
Место рождения:	Ньюбери, Беркшир, Англия, Великобритания
Дата смерти:	18 января 1963(1963-01-18) (63 года)
Место смерти:	Оксфорд, Оксфордшир, Англия, Великобритания
Страна:	Великобритания Великобритания
Научная сфера:	математика
Место работы:	Оксфордский университет
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Баллиол-колледж (Оксфорд)
Научный руководитель:	Годфри Харолд Харди
Награды и премии:	Медаль де Моргана (1953) Медаль Сильвестра (1955)

Эдвард Чарльз Титчмарш (англ. Edward Charles Titchmarsh, 1 июня 1899, Ньюбери, Беркшир, Англия, Великобритания — 18 января 1963, Оксфорд, Оксфордшир, Англия, Великобритания) — английский математик, специалист по математическому анализу и аналитической теории чисел.

Биография

Эдвард Чарльз Титчмарш родился в Ньюбери (Беркшир, Англия) 1 июня 1899 года в семье Кэролайн Титчмарш (Caroline Titchmarsh) и Эдварда Харпера Титчмарша (Edward Harper Titchmarsh). Он учился в Школе Короля Эдуарда VII в Шеффилде, а в 1916 году смог получить стипендию для обучения в Баллиол-колледже Оксфордского университета.

Титчмарш начал своё обучение в Баллиол-колледже в октябре 1917 года, но вскоре, проучившись всего один семестр, был призван в британскую армию, в Корпус королевских инженеров. В это время продолжалась Первая мировая война, и в августе 1918 года Титчмарш был послан во Францию, где он служил в качестве связного (передвигаясь на лошади и на мотоцикле). В ноябре 1918 года война закончилась, но служба Титчмарша продолжалась, так что он смог вернуться в Оксфорд и продолжить учёбу только осенью 1919 года.

Среди наставников Титчмарша в Оксфорде был Годфри Харолд Харди. Титчмарш закончил обучение в Баллиол-колледже в 1922 году, а в 1923 году он получил преподавательскую должность в Университетском колледже Лондона. В том же году он получил стипендию для работы в Магдален-колледже в Оксфорде.

В 1925 году Эдвард Чарльз Титчмарш женился на Кэтлин Блумфилд (Kathleen Blomfield), впоследствии у них были три дочери.

В 1929 году Эдвард Чарльз Титчмарш получил должность профессора математики в Ливерпульском университете, где он проработал два года. В 1931 году освободилась должность профессора геометрии в Оксфордском университете, поскольку Годфри Харолд Харди перешёл на работу в Кембриджский университет. После некоторых раздумий Титчмарш написал заявление, и вскоре получил эту профессорскую должность в Оксфорде, на которой он затем проработал около 30 лет.

В 1931 году Титчмарш был избран членом Лондонского королевского общества, которое в 1955 году наградило его медалью Сильвестра. Он также был членом Лондонского математического общества, а в 1945—1947 годах — президентом этого общества.

Научные результаты

Эдвард Чарльз Титчмарш написал около 130 статей по математике, а также пять монографий, один учебник («Теория функций») и одну популярную книгу. Его работы были посвящены рядам Фурье, интегралам Фурье, целым функциям, интегральным уравнениям, дифференциальным уравнениям второго порядка, исследованию свойств дзета-функции Римана, а также другим математическим проблемам.

Библиография

• The Zeta-Function of Riemann (Cambridge University Press, 1930), имеется перевод: «Дзета-функция Римана» (Москва, Издательство иностранной литературы, 1947)
• The Theory of Functions (Oxford University Press, 1932), имеется перевод: «Теория функций» (Москва—Ленинград, Гостехиздат, 1951)
• Introduction to the Theory of Fourier Integrals (Oxford University Press, 1937), имеется перевод: «Введение в теорию интегралов Фурье» (Москва—Ленинград, Гостехиздат, 1948)
• Mathematics for the General Reader (London and New York, 1948)
• The Theory of the Riemann Zeta-Function (Oxford University Press, 1951), имеется перевод: «Теория дзета-функции Римана» (Москва, Издательство иностранной литературы, 1953)
• Eigenfunction Expansions Associated with Second-order Differential Equations (Oxford University Press, Part I, 1946, Part 2, 1958), имеется перевод: «Разложения по собственным функциям, связанные с дифференциальными уравнениями второго порядка» (Москва, Издательство иностранной литературы, часть 1, 1960, часть 2, 1961)

Отрывок, характеризующий Титчмарш, Эдвард Чарльз

Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.