Тихвинская оборонительная операция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тихвинская оборонительная операция
Основной конфликт: Вторая мировая война
Великая Отечественная война
Оборона Ленинграда
Дата

16 октября — 18 ноября 1941 года

Место

Ленинградская область

Противники
Третий рейх Третий рейх

Испанские добровольцы (Голубая дивизия)[1]

СССР СССР
Командующие
Вильгельм фон Лееб
Куно фон Бот
В. Ф. Яковлев

К. А. Мерецков
Н. К. Клыков

Силы сторон
Только в 39 моторизованном корпусе свыше 65 000 человек и более 450 танков 135 700 человек[2]
Потери
7 581 безвозвратные, 5 949 санитарные. Всего - 13 530 человек 22 743 безвозвратные, 17 846 санитарные. Всего — 40 589 человек (за весь период операции по 4-й, 52-й и 54-й армиям)[2]
 
Битва за Ленинград
Сольцы Ленинград (1941) Лужский оборонительный рубеж Старая Русса (1941) Блокада Ленинграда Петергоф-Стрельна Синявино 1 Синявино 2 Тихвин 1 Тихвин 2 Демянский котёл Любань «Айсштосс» • Усть-Тосно Синявино 3 «Искра» • «Полярная Звезда» • Демянск (1943) Старая Русса (1943) Красный Бор Мга Ленинград-Новгород «Январский гром» • Новгород - Луга

Тихвинская оборонительная операция — принятое в советской историографииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3216 дней] название для оборонительной операции РККА, проведённой в ходе Великой Отечественной войны в Ленинградской области с 16 октября по 18 ноября 1941 года. Также по мнению некоторых исследователей операцию правильно называть Тихвинско-Волховской оборонительной операцией[3].





Территория и период, охваченные операцией

Территория

Боевые действия сторонами в ходе операции велись на востоке Ленинградской области. С севера граница операции ограничилась к её концу рубежом южнее железнодорожной линии Синявино — Войбокало — Волхов, южными подступами к Волхову, затем по железнодорожной линии (местами перерезанной немецкими войсками) до Тихвина, районом севернее, восточнее и южнее Тихвина, окружая его, затем проходила на юго-запад через станцию Тальцы, Бережок, через район несколько восточнее и юго-восточнее Малой Вишеры выходила на Волхов несколько севернее Дубровки. По Волхову до Киришей проходила западная граница операции, у Киришей она поворачивала на северо-запад через Вороново вновь до железнодорожной ветки.

Операция продолжалась в течение 43 суток, при ширине фронта боевых действий в 300—350 километров и глубине отхода советских войск в 100—120 километров[2].

Период

Операция проводилась с 16 октября по 18 ноября 1941 года. Дата окончания операции указана так, как она определена официальной советской историографией, однако она является весьма условной и формально определяется по началу наступления войск 4-й армии непосредственно на Тихвин 19 ноября 1941 года[4]. При этом, советские войска в южной части территории, охваченной операцией, в районе Малой Вишеры перешли в наступление уже 12 ноября 1941 года[4], но вместе с тем, на северной части территории оборонительные бои советских войск с частями противника, которые не оставляли попыток прорваться к Ладожскому озеру продолжались у Волхова до 25 ноября 1941 года, а у Войбокало и в первой декаде декабря 1941 года.

Операции непосредственно предшествовала во времени и пространстве Ленинградская стратегическая оборонительная операция. Продолжением операции на той же территории со стороны советских войск стала Тихвинская стратегическая наступательная операция. С операцией по времени частично совпала вторая Синявинская наступательная операция.

Предпосылки и планы сторон на операцию

Планы Германии

В середине сентября 1941 года немецким высшим командованием было принято окончательное решение относительно судьбы Ленинграда, а именно: город должен быть отрезан от остальной части страны и принужден к капитуляции. В результате событий, произошедших в ходе наступления немецких войск на Ленинград, сухопутные коммуникации, ведущие к городу были перерезаны, и как показало дальнейшее развитие событий, надёжно перерезаны. Однако у Ленинграда оставались пути сообщения по Ладожскому озеру, поскольку южный и юго-восточные берега озера, а также часть западного берега, находились под контролем советских войск.

С целью прекращения всяких коммуникаций, командованием группы армий Север был разработан план, в соответствии с которым войска Германии должны были развить с рубежа Волхова наступление в общем направлении на Тихвин, выйти на Свирь и соединиться там с финскими войсками. Главное наступление должно было быть обеспечено от удара с правого фланга наступлением на Малую Вишеру — Бологое с перспективой соединения там с войсками группы армий «Центр», которые своим левым флангом должны были наступать в направлении Калинин — Вышний Волочек. Такое соединение кроме того, что исключало возможность контрудара с юга, ещё и отрезало весь Северо-Западный фронт в районе озёр Селигерской системы. Кроме того, моторизованные войска правого фланга, взяв Малую Вишеру, должны были развивать наступление на восток, с тем, чтобы выйти к Тихвину с юга. С левого фланга ударной группировки также предполагалось ограниченное наступление на север, с целью рассечь и прижать советские войска к южному берегу Ладожского озера.

Планы СССР

Наступление немецких войск на Тихвин стало в известной степени неожиданным для советского командования, которое сконцентрировало свои силы севернее (до 70 % всех сил, находящихся южнее Ладожского озера[5], проводя Синявинскую наступательную операцию в районе Синявино, пытаясь отрезать войска противника, прорвавшиеся к Ладожскому озеру, и восстановить сухопутное сообщение с Ленинградом. Собственно, в период проведения этой операции немецкие войска и нанесли удар, на направлении которого находились ограниченные советские силы, тем более ослабленные отправкой ряда соединений под Москву. Следовательно, планирование операции советским командованием осуществлялось уже в ходе наступления немецких войск.

Силы сторон и их расстановка перед началом операции

Силы Германии

С немецкой стороны в операции была задействованы 39-й моторизованный корпус и 1-й армейский корпус. Пехотные части вермахта сконцентрировались в двух местах по левому берегу Волхова: напротив Грузино и в районе железнодорожного моста через Волхов Октябрьской железной дороги. Танковые части расположились позади пехотных в готовности форсировать реку после захвата плацдармов.

Командование всеми войскам, участвовавшими в операции было возложено на командира 1-го армейского корпуса генерала пехоты Куно фон Бота[6].

Силы СССР

Советское командование на момент начала операции держало оборону южнее Ладожского озера по линии от Липок на берегу озера, до Новгорода. 54-я армия Ленинградского фронта, в которую направлялись практически все подходящие резервы, сконцентрировалась на 35-километровом участке от Липок до Вороново и болота Малуксинский мох. В полосе армии начиная с сентября 1941 года проводилась Синявинская операция. К началу описываемой операции бои несколько стихли и армия накапливала силы для удара на Синявино и затем к Ленинграду. Болото Малуксинский мох и рубеж от него через Кириши до устья реки Пчевжа, длиной свыше 50 километров, обороняла 4-я отдельная армия, чьи соединения были вытянуты в тонкую цепь вдоль рубежа, имея в резерве в глубине обороны один стрелковый полк. От устья Пчевжи до деревни Дубровка, на рубеже по берегу Волхова, протяжённостью в 80 километров, расположились две дивизии 52-й отдельной армии. Южнее, до Новгорода и включая непосредственные подступы к нему, оборонялась Новгородская армейская оперативная группа

Ход операции

16 октября 1941 года немецкие войска (11-я пехотная дивизия и 21-я пехотная дивизия) переправились в двух местах через Волхов и сумели создать и расширить плацдарм в Грузино[7], несмотря на ожесточённое сопротивление 267-й и 288-й стрелковой дивизии. 18 октября 1941 года, переправившись на правый берег Волхова, вступила в бой ударная группа немецких войск: 12-я танковая дивизия и 20-я моторизованная дивизия наступали на направлении главного удара на Будогощь, а 8-я танковая дивизия и 18-я моторизованная дивизия с приданной 126-й пехотной дивизией наступали на направлении удара в общем направлении на Малую Вишеру. В то же самое время 11-я пехотная дивизия и 21-я пехотная дивизия, развернулись на фронтом на север, и начали наступление вдоль Волхова в направлении Киришей[8].

С 20 октября 1941 года части 52-й армии стали отходить в восточном и юго-восточном направлениях и таким образом между 52-й армией и 4-й армией образовался разрыв, в который, в направлении на Будогощь, и устремились немецкие войска[9].

Поскольку по существу на разных направлениях наступления и события развивались по-разному, в том числе и во временных границах, есть смысл оборонительные операции рассматривать отдельно.

Южный фланг немецкой группировки, 16 октября — 12 ноября 1941 года

Что касается наступления на южном фланге, то там, по планам немецкого командования группа должна была, оттеснив войска 52-й армии обойти Малую Вишеру и наступать на Тихвин с юга. 22 октября 1941 года в ожесточённых боях части 52-й армии были вынуждены оставить Большую Вишеру. Однако немецкие войска, натолкнувшись на сопротивление, не могли развивать лобовое наступление на Малую Вишеру, и 8-я танковая дивизия отошла севернее Малой Вишеры, с тем чтобы развить наступление на Тихвин не из района южнее города, а из района севернее. Тем не менее вечером 23 октября (по советским источникам 24 октября) была оставлена 126-й пехотной дивизии и Малая Вишера. Советское командование спешно перебросило из района Демянска 259-ю стрелковую дивизию и 25-ю кавалерийскую дивизию, которыми была усилена 52-я армия. Немецкие войска с боями сумели продвинуться немного восточнее Малой Вишеры, но переброшенными дивизиями вкупе с остатками частей 52-й армии, немецкое наступление было остановлено на рубеже реки Малой Вишерки[4]. Таким образом, войска 52-й армии сорвали планы немецкого командования на выход к Тихвину с юга глубоким охватом. В конце октября положение в полосе 52-й армии сравнительно стабилизировалось и оставалось таковым до 12 ноября. С этого рубежа немецким командованием были изъяты сначала 8-я танковая дивизия, а затем, в начале ноября, и 18-я моторизованная дивизия (заменённая испанской 250-й пехотной дивизией), которая ещё 18 октября переправилась через Волхов южнее Шевелёва.

В боях на южном фланге сражения приняли ограниченное участие и войска правого фланга Новгородской оперативной группы. Их участие ограничилось обороной отдельных опорных пунктов на правом фланге немецкой группировки, в частности, Муравьёвских казарм и нанесением контрударов, впрочем никак, в силу небольшого размера и слабости частей группы, на общую обстановку не повлиявших.

Центр немецкой группировки, 16 октября — 19 ноября 1941 года

После взятия плацдарма у Грузино пехотными частями, 18 октября 1941 года туда переправились танковые части (12-ю танковая дивизия и 20-я моторизованная дивизия) и начали наступление в направлении Тихвина. К 20 октября правофланговые немецкие части оттеснили на юго-восток к верховьям реки Оскуя советскую 288-ю стрелковую дивизию, после чего путь на Будогощь был практически открыт (не считая подходивших с севера, и не успевавших развернуться частей 292-й стрелковой дивизии). Тем не менее, немецким войскам, в том числе и из-за распутицы, понадобилось три дня, чтобы дойти до Будогощи.

23 октября немецкие войска взяли Будогощь, выйдя в тыл частям 4-й армии и принудив её к отводу войск. Советское командование в спешном порядке начало снимать части с других участков фронтов, чтобы не допустить расширения прорыва: к 29 октября юго-восточнее железной дороги Будогощь — Ситомля развернулась 4-я гвардейская стрелковая дивизия, снятая из-под Синявино, на подступах к Ситомле 29 октября развернулась переброшенная судами Ладожской военной флотилии из Ленинграда 191-я стрелковая дивизия, за Ситомлей в начале ноября начала разворачиваться 44-я стрелковая дивизия также переброшенная из Ленинграда; также в районе 29 октября в Тихвин прибыли 92-я стрелковая и 60-я танковая дивизии.

От Будогощи 12-ю танковая дивизия начала наступление на Ситомлю, которая 31 октября была оставлена советскими войсками.

20-я моторизованная дивизия под ударами советских войск, была вынуждена развернуться фронтом на юго-восток и отражать удары, следующие со стороны станции Тальцы в планируемом направлении Будогощь — Грузино. В первые дни ноября к 12-й танковой дивизии начали присоединяться части 18-й моторизованной дивизии, а затем и 8-й танковой дивизии из-под Малой Вишеры. 4 ноября советские войска прекратили активные контрудары, 5 ноября соединения вермахта возобновили наступление и объединёнными усилиями в ночь на 9 ноября части вермахта (51-й пехотный полк) без единого выстрела взяли Тихвин.

…противник исключительно слабо реагирует на наше наступление на Тихвин. Возможно, у него нет больше резервов[10].

12 ноября части 12-й танковой дивизии перешли в наступление от Тихвина вдоль железной дороги на Волхов, и к 18 ноября заняли Кудрово и подошли вплотную к Острову на реке Сясь.

Советское командование произвело перестановки в руководстве: В. Ф. Яковлев был заменён на посту командующего 4-й армии К. А. Мерецковым. Последовали организационные изменения и пришли подкрепления — в 4-й армии 10 ноября были созданы три оперативных группы:

С 19 ноября оборонительная фаза операции под Тихвином закончилась.

Северный фланг немецкой группировки, 16 октября — 4 декабря 1941 года

Что касается наступления на север в направлении Войбокало и Волхова, то немецкое командование перебросило в полосу наступления 254-ю пехотную дивизию, таким образом, начиная от Киришей (от Грузино до Киришей немецкие войска дошли практически беспрепятственно) на западном берегу Волхова наступали на левом фланге 254-я пехотная дивизия, у Волхова 11-я пехотная дивизия (основные части дивизии форсировали Волхов и продвигались по восточному берегу на север к Киришам, где вернулись на западный берег) на восточном берегу Волхова — 21-я пехотная дивизия.

11-я пехотная дивизия перегруппировавшись, перешла в наступление на оборону 285-й стрелковой дивизии 24 октября 1941 года в районе Посадникова Острова и в первый же день отбросила советские войска на 5 — 10 километров к северу. Также вместе с 285-й стрелковой дивизией отступали полки 311-й стрелковой дивизии. 21-я пехотная дивизия в свою очередь наступала на некоторые части 311-й стрелковой дивизии, занимавшие оборону по правому берегу Волхова, и разрозненные части 292-й стрелковой дивизии.

30 октября немецкие войска вступили на территорию Волховского района.

В начале ноября 1941 года во время отступления наших войск сплошного фронта обороны Волхова не было. Разрозненные, лишённые единого командования и не объединённые общей целью обескровленные в боях советские части каждая на своем участке создавали очаги сопротивления наглому противнику и пытались незначительными силами остановить его продвижение[7].

Тем не менее, советские войска оказывали ожесточённое сопротивление:

Потери были очень высоки. 21-я пехотная дивизия только в первые четыре недели с момента переправы у Грузино по 10 ноября потеряла убитыми и ранеными 79 офицеров и 2522 рядовых[11].

В ходе наступления, левофланговая 254-я пехотная дивизия с начала ноября всё больше и больше была вынуждена под угрозой удара со стороны 54-й армии, разворачиваться фронтом на северо-запад, в направлении Войбокало и западнее, таким образом прикрывая фланг группировки. Следует отметить, что войска 54-й армии не могли нанести удар во фланг группировки, наступающей на Волхов, поскольку они по приказу Ставки продолжали начатую 20 октября Синявинскую операцию, наступая на запад.

К началу ноября советское командование, резонно озабоченное возможностью захвата немецкими войсками Волхова и выхода в тылы 54-й армии, осуществило переброску войск, как на волховское, так и на тихвинское направления. В конце октября позиции южнее Волхова заняла 310-я стрелковая дивизия с синявинского направления, в начале ноября — 6-я бригада морской пехоты. Положение тем не менее оставалось весьма тяжёлым: в течение первой половины ноября наступление немецких войск медленно, но верно продолжалось. 285-я и 311-я стрелковые дивизии понесли тяжелейшие потери и не могли уже сдерживать натиск немецких сил. 21-я пехотная дивизия, в свою очередь, наступала на некоторые части 310-ю стрелковую дивизию, которая под ударами отходила к Волхову, а также вела бои с разрозненными частями 292-й стрелковой дивизии.

К 4 ноября 21-я пехотная дивизия продвинулась севернее Заречья.

С 5-го по 12 ноября 21-я пехотная дивизия, продолжая наступление, в ожесточённых боях с 6-й бригадой морской пехоты, подошла на подступы к Волхову, выйдя к селу Вельца. Вместе с тем, советские войска ещё удерживали за собой восточный берег Волхова в районе села Прусын. В то же время, 11-я пехотная дивизия продолжала продвижение вдоль западного берега Волхова, к 4 ноября выйдя к Оломне, к 12 ноября выйдя в район несколько севернее Глажево.

После небольшой паузы, с 14 ноября немецкие войска вновь перешли в наступление. 6-я бригада морской пехоты, 16-я танковая бригада, остатки 310-й стрелковой дивизии, другие отдельные подразделения в тяжёлых боях южнее Волхова оказывали сильное сопротивление и немецкое командование сместило акцент на наступление в обход Волхова с запада, в направлении села Шум. К тому времени, 14 ноября, обескровленную 311-ю стрелковую дивизию сменила на позициях 3-я гвардейская стрелковая дивизия, а также 122-я танковая бригада. Ещё 28 октября советские войска, оборонявшие Волхов, были объединены в Волховскую оперативную группу, переданную 4-й армии, а 12 ноября — подчинённые 54-й армии. Немецкие войска, ведущие боевые действия там же 20 ноября сведены в оперативную группу Бёкмана, включая переброшенную на это направление к 14 ноября 223-ю пехотную дивизию и некоторые части 8-й танковой дивизии

Несмотря на смещение главного удара, наступление непосредственно на Волхов продолжалось, бои шли за каждую деревню и лишь 25 ноября немецкие войска были остановлены в шести километрах от Волхова. Восточнее Волхова сапёрные части 21-й пехотной дивизии сумели просочиться в тыл и подорвать железную дорогу от Волхова в направлении на Петрозаводск, и наряду с тем, что разведывательный батальон 11-й пехотной дивизии западнее Волхова сумел на некоторое время перерезать шоссе Волхов — Ленинград, это стало самой северной точкой, которой смогли достигнуть немецкие войска. Наступление на Шум медленно продолжалось до 3 декабря, ещё на 1 декабря 1-й армейский корпус имел продвижение, был остановлен в полутора километрах от села и с 3 декабря уже отражал наступление советских войск, в частности, пополненной в Волхове и спешно переброшенной под Войбокало 311-й стрелковой дивизии.

Итоги операции

Тихвинская оборонительная операция стала одной из первых оборонительных операций советских войск, в ходе которой немецкие войска не смогли достичь своих оперативных целей. Несмотря на то, что вермахт имел в ходе операции частные успехи, в частности в центре был захвачен Тихвин, тем самым было прекращено снабжение Ленинграда железной дорогой, был сорван план прорыва блокады Ленинграда войсками 54-й армии, но в целом ни на одном направлении наступления цели достигнуты не были. В ходе оборонительной операции был сорван главный план немецкого командования на соединение с финскими войсками в районе реки Свирь, посредством чего была бы довершена блокада Ленинграда, и несомненно, в этом случае Ленинград, а вместе с ним Балтийский флот и войска в Ленинграде, были бы потеряны. Вспомогательные удары на север и на юг также не принесли успеха. На южном фланге немецкого наступления был сорван план взятия Тихвина глубоким охватом с юга и возможное соединение войск Группы армий «Север» с войсками Группы армий «Центр» севернее Калинина. На севере же, несмотря на настойчивые попытки немецких войск, был сорван их план выхода на южное побережье Ладожского озера. При этом, однако, указывается, что взятие Тихвина немецкими войсками явилось одной из реальных причин уменьшения пайков, и как следствие массового голода зимой 1941—1942 года в блокадном Ленинграде[3].

Сопротивление советских войск, растянутость немецких коммуникаций, тяжело восполнимые потери вермахта в личном составе (Группа армий «Север» в период от 10.10.41 по 20.11.41 потеряла 26 808 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, в основном в ходе наступления на Тихвин) и технике, создали предпосылки для проведения контрнаступления, вошедшего в историю как Тихвинская стратегическая наступательная операция

Напишите отзыв о статье "Тихвинская оборонительная операция"

Литература

Мемуары

  • Гальдер Ф. От Бреста до Сталинграда. Военный дневник. Ежедневные записи начальника генерального штаба сухопутных войск 1941—1942 годов. — Смоленск: Русич, 2001. — 656 с. — (Мир в войнах). — ISBN 5-313-00026-8.
  • Хаупт В. Группа армий «Север». Бои за Ленинград. 1941 - 1944. / Пер. Е. Захарова. — М.: Центрполиграф, 2005. — 384 с. — (За линией фронта. Мемуары). — ISBN 5-9524-1672-1.

Исторические исследования

  • Исаев А. В. [militera.lib.ru/h/isaev_av5/index.html Котлы 41-го. История ВОВ, которую мы не знали]. — М.: Эксмо, 2005. — 400 с. — ISBN 5-699-12899-9.
  • Исаев А. В. Пять кругов ада. Красная армия в котлах. — М.: Эксмо, 2008. — 416 с. — ISBN 978-5-699-28995-0.
  • Кривошеев Г. Ф. Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил: Статистическое исследование. — М.: Олма-Пресс, 2001. — 320 с. — ISBN 5-17-024092-9.
  • Сяков Ю. Волхов в огне. Документальный очерк. — СПб.: Волховская типография, 1997.
  • Шигин Г. А. Битва за Ленинград: крупные операции, «белые пятна», потери / Под ред. Н. Л. Волковского. — СПб.: Полигон, 2004. — 320 с. — ISBN 5-17-024092-9.

Примечания

  1. [militera.lib.ru/h/sb_crusade_in_rossia/05.html ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА -[ Военная история ]- Крестовый поход на Россию]
  2. 1 2 3 Кривошеев, 2001.
  3. 1 2 Шигин, 2005, с. 312.
  4. 1 2 3 [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/139931/%D0%A2%D0%B8%D1%85%D0%B2%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F Тихвинская наступательная операция 1941] — статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание)
  5. Исаев, 2005.
  6. Гальдер, 2001, с. 421.
  7. 1 2 Сяков, 1997.
  8. Хаупт, 2005, с. 110 — 111.
  9. Исаев, 2008, с. 350.
  10. Гальдер, 2001, с. 429.
  11. Хаупт, 2005, с. 113.

Ссылки

[tptt.narod.ru/Foto/11/3/31.htm Тихвинская оборонительная операция]. Проверено 17 мая 2012. [www.webcitation.org/68E4E1ACE Архивировано из первоисточника 6 июня 2012].

Отрывок, характеризующий Тихвинская оборонительная операция

– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.