Тихон (Василевский)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Тихон и фамилией Василевский.

Архиепископ Тихон<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Епископ Костромской и Галичский Тихон</td></tr>
Архиепископ Воронежский и Задонский
1920 — 1922
Церковь:	Православная Российская Церковь
Предшественник:	Тихон (Никаноров)
Преемник:	Владимир (Шимкович)
Имя при рождении:	Николай Павлович Василевский
Рождение:	1 (13) мая 1867(1867-05-13) Полтава
Смерть:	16 июля 1926(1926-07-16) (59 лет) Воронеж
Принятие монашества:	28 июня 1893
Епископская хиротония:	26 мая 1903

Ти́хон (в миру Николай Павлович Василевский; 1 (13) мая 1867, Полтава — 17 июля 1926, Воронеж) — епископ Православной Российской Церкви; с 1920 года архиепископ Воронежский и Задонский; с 1922 года в обновленчестве, с февраля 1923 года обновленческий митрополит Киевский.

Биография

Родился 1 мая 1867 года в Полтаве в семье псаломщика. Учился в Полтавском духовном училище, Полтавской и Киевской духовных семинариях.

В 1891 году окончил Киевскую духовную академию со степенью кандидата богословия и «правом получить степень магистра богословия без нового устного испытания, но чрез напечатание сочинения в усовершенствованном виде и удовлетворительное защищение его в присутствии Совета».

С 1891 года состоял инспектором Ладинского епархиального женского училища Полтавской епархии, в 1892 году переведен преподавателем в Херсонское духовное училище, в 1893 году назначен учителем Полтавского духовного училища.

28 июня 1895 года принял монашеский постриг с именем Тихон; 17 июля рукоположен в иеромонаха и назначен инспектором Томской духовной семинарии; с 1897 года инспектор Минской духовной семинарии, в следующем году возведен в сан архимандрита и определён ректором Минской духовной семинарии.

3 мая 1903 года высочайше утвержден доклад святейшего синода о бытии ему епископом Балтским, викарием Подольской епархии; хиротония совершена 26 мая того же года в кафедральном соборе Каменец-Подольска.

16 июня 1905 года назначен епископом Костромским и Галичским.

Высочайшим рескриптом от 21 февраля 1913 года (празднование 300-летие дома Романовых) возведён в сан архиепископа.

Высочайшим повелением от 11 июля 1914 года назначен архиепископом Курским и Обоянским.

15 мая 1917 года решением Святейшего Синода уволен, согласно прошению, от управления Курскою епархиею на покой, с назначением ему местопребывания в Киево-Печерской Успенской Лавре.

Архиепископ Тихон прибыл уже в Лавру 20 мая и помещён в предоставленном ему по постановлению Собора от 10 сего мая помещении № 2 в здании старческой богадельни.

2 сентября 1917 года назначен управляющим на правах настоятеля калязинским Троицким монастырём в Тверской епархии. 22 сентября выехал из Лавры в Тверскую епархию.

9 февраля 1918 года назначен викарием Симбирской епархии с титулом епископа Алатырского вместо переведённого на Енисейскую кафедру епископа Назария (Андреева). Как и епископ Назарий он управлял всей епархией вместо находившегося в Москве на Поместном Соборе архиепископа Вениамина (Муратовского), который так и не вернулся в свою епархию, а бежал в Сибирь с армией адмирала Колчака.

В 1920 году был назначен архиепископом Воронежским и Задонским.

В августе 1921 года, когда выяснились результаты неурожая и спровоцированного большевицкой властью голода, владыка Тихон предложил произвести сбор пожертвований в пользу голодающих. Сбор пожертвований по епархии начался 29 августа 1921 года.

В условиях оторванности от церковного единоначалия архиепископ Тихон увеличил число викарных епископов, введя эти должности в Валуйках, Боброве и Задонске. Хиротония епископов Задонского и Валуйского Иоанна (Болховитинова) и Иоанникия (Чекановского) состоялась в Благовещенском соборе Митрофановского монастыря.

Во второй половине 1922 года значительная часть духовенства епархии во главе с архиепископом Тихоном перешла в обновленчество (в лоне Патриаршей («староцерковной») Церкви остался викарный Острогожский епископ Владимир (Шимкович)).

В феврале 1923 года обновленческим синодом был возведён в сан митрополита и переведён в Киев. Полгода спустя возвратился на Воронежскую (обновленческую) кафедру, которую покинул его сменщик Пётр Сергеев.

В 1924 году участвовал в послании «грамоты» патриарху Григорию VII.

В 1925 году участвовал в обновленческом Поместном соборе в Москве.

Летом 1926 года, во время встречи с архиепископом Петром (Зверевым), отверг его предложение принести покаяние и вернуться в лоно Православной Церкви.

Скончался 17 июля 1926 года в Воронеже; погребён в Благовещенском соборе Митрофановского монастыря (не сохранился).

Литература

1. Архиепископ Курский и Обоянский Тихон. // "Курские епархиальные ведомости,. 1—8 августа 1914, № 29—30, часть неофициальная, стр. 603—605.
2. ЦДНИ ВО, Ф. 1. Оп. 1. Д. 607.
3. Сергий (Петров), архиепископ. История Воронежской епархии от её учреждения до наших дней (в четырех частях). Ч. IV. Воронеж-Минск-Одесса, 1961—1969. Машинопись. С. 721—722.
4. Мануил (Лемешевский), митрополит. Русские православные архиереи периода с 1893 по 1965 годы. Куйбышев, 1966. Ч. 6. С. 292—293.
5. Павловский И. Ф. Полтавцы—иерархи, государственные и общественные деятели и благотворители. Полтава, 1914, стр. 271.

Ссылки

• [www.vob.ru/eparchia/history/ierarxija/28_tihon_V/tihon.htm Архиепископ Воронежский и Задонский Тихон V (Василевский) (1920—1923)]
• [ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_270 Тихон (Василевский)] на сайте «Русское православие»

Отрывок, характеризующий Тихон (Василевский)

Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.