Тихон (Шарапов)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Тихон и фамилией Шарапов.

Епископ Тихон (в миру Константин Иванович Шарапов; 7 апреля (19 апреля) 1886, Тула — 10 ноября 1937, Алма-Атинская область) — епископ Православной Российской Церкви, епископ Алма-Атинский.

Монах

В 1902 году в возрасте 16 лет поступил послушником в Белёвскую Введенскую Макариевскую пустынь Тульской епархии, в которой в 1904 года был пострижен в рясофор с именем Тихон.

Его глубокий ум, начитанность и благочестивое духовное настроение обратили на себя внимание архиепископа Тульского Парфения (Левицкого), который поручил ему внебогослужебные чтения и беседы с народом.

С 1911 года — инок Свято-Успенской Почаевской лавры, участвовал в деятельности Трудового Типографского братства при Лавре, в том же году был пострижен в мантию и возведён в сан иеродиакона. С 1912 года — иеромонах. Был помощником редактора, а с 1914 года — редактором журнала «Русский инок».

В августе 1914 года командирован епископом Кременецким Дионисием (Валединским) в занятую русскими войсками Галицию для проведения миссионерской работы среди униатов. Затем служил священником 177-го пехотного Изборского полка, в котором организовал «Братство Христа Спасителя», за что ему было преподано благословение Всероссийского собора с грамотой патриарха. За отличия во время военных действий был награждён золотым наперсным крестом и двумя орденами.

В 1918 года вновь занимался миссионерской деятельностью, был редактором и издателем журнала «Православие».

В 1919 году арестован представителями властей Украинской народной республики (сторонниками Симона Петлюры), несколько месяцев был заключении в униатском монастыре в Бучаче (его журнал при этом был закрыт, а типография конфискована) вместе с митрополитом Антонием (Храповицким) и архиепископом Евлогием (Георгиевским).

Деятельность в Польше

Остался на территории Польши. В начале 1922 года нелегально (под видом дипломатического курьера) посетил Москву, где представлял интересы русских архиереев в Польше, ориентированных на московского Патриарха.

6 февраля 1922 года Патриарх Тихон возвёл его в сан архимандрита и назначил настоятелем Успенского Жировицкого монастыря. По благословению Патриарха Тихона забрал чудотворную икону Божией Матери, которая во время эвакуации в 1915 году, и тайно перевез её через границу.

Был благочинным монастырей Гродненской епархии и благочинным Бытенского округа. Член Варшавского церковного совета.

Убеждённый сторонник сохранения православных епархий на территории Польши в юрисдикции московского Патриарха, один из виднейших противников создания Польской автокефальной православной церкви и полонизации православия на территории Польши.

В 1923 году организовал при монастыре Православное братство для защиты веры и благочестия и на помощь обители.

В 1923 один из активных противников автокефалии, архимандрит Смарагд (Латышенко) застрелил главу Польской автокефальной православной церкви, митрополита Георгия (Ярошевского). На последовавшем вслед за этим судебном процессе архимандрит Тихон выступил свидетелем защиты.

Был одним из активных противников нового стиля, введённого 12 апреля 1924 года на совещании епископов Польской автокефальной православной церкви в Варшаве. В своём рапорте епископу Гродненскому Алексию (Громадскому) архимандрит Тихон докладывал: то «народное море начало недвусмысленно волноваться. В Жировичский монастырь стекались за два дня до праздника Рождества Иоанна Предтечи по старому стилю богомольцы из разных епархий, в результате чего праздник состоялся торжественно. Причём, у пришедших богомольцев наблюдался подъём духа необычайный… Безразличных прежде белорусов было не узнать. Дело порой доходило до столкновения с полицией. Духовенство же оказалось между молотом и наковальней, то есть между епископами и народом, который смотрел на введение нового стиля как на прямое ополячивание и, не стесняясь, бросил духовенству обвинение в предательстве».

Не ограничиваясь рапортами, начал среди прихожан кампанию по сбору подписей под обращением, содержащим острую критику нового стиля; а в июне 1924 года возглавил депутацию православных сенаторов и членов Польского Сейма при вручении митрополиту Дионисию протеста против автокефалии.

23 июня 1924 года епископ Гродненский Алексий под давлением польских властей был вынужден запретить его в священнослужении и проповеди «за нецерковное и противоиерархическое выступление». А 30 июня епископ Алексий устранил архимандрита Тихона от обязанностей настоятеля «в виду категорического требования о сем Министерства Исповеданий». Прещений не признал, продолжал служить, пользуясь поддержкой значительной части верующих, считавших его ставропигиальным Патриаршим архимандритом.

15 октября 1924 года архимандрит Тихон был задержан польскими властями и избит при задержании, а 17 октября депортирован в Германию, где в течение трёх месяцев жил при бывшей польской Князь-Владимирской церкви в Берлине.

Архиерей

По просьбе Патриарха Тихона советские власти разрешили архимандриту Тихону в начале 1925 приехать в СССР. Разрешение архимандриту Тихону вернуться в СССР могло быть связано с желанием советского правительства использовать в своих политических интересах его негативное отношение к политике польских властей.

22 марта 1925 года хиротонисан во епископа Гомельского. Хиротонию возглавил Патриарх Московский и всея Руси Тихон.

30 марта 1925 года указом Патриарха Тихона епископу Тихону было поручено попечение о членах Православной Церкви в Польше, сохранявших верность Патриарху Московскому.

3 апреля 1925 года прибыл в Гомель и в короткий срок при помощи местных священников протоиерея Павла Левашова и протоиерея Елисея Назаренко, сохранивших верность канонической Церкви, вернул большинство приходов епархии из обновленчества под патриарший омофор.

Данная активность епископа Тихона вызвала резкое недовольство властей, и 16 мая архиерей был арестован и переправлен в Могилёв, а затем в Москву.

10 декабря 1925 года он был арестован в Москве в числе архиереев — сторонников Патриаршего местоблюстителя митрополита Петра (Полянского).

В 1926 году приговорён к трём годам ссылки в Казахстан. В 1927 года арестован в ссылке, осуждён на три года лишения свободы, срок заключения отбывал на Соловках.

Оставаясь правящим архиереем Гомельской епархии, на протяжении нескольких лет вёл активную переписку с её духовенством и рассылал циркулярные послания.

После окончания срока в Соловецком концлагере выслан на три года в Северный край. В июле 1930 года с группой духовенства прибыл в Архангельск.

В 1931 году был арестован вместе с группой ссыльного духовенства во главе с архиепископом Антонием (Быстровым). Всего по делу Антония привлекли 26 человек. В обвинительном заключении, утвержденном 12 октября 1931 года чекистом Аустриным, читаем: «Достаточно начитанный, не лишенный дара слова, носящий сан епископа, Шарапов, связавшись с большинством местного и административного ссыльного духовенства, быстро завоевывает авторитет и в дальнейшем вместе с архиепископом Быстровым является идейным руководителем и главой сгруппировавшихся вокруг них родственных по своим убеждениям <…>. Являясь формально сергиевцем, Шарапов по существу своих убеждений был ярым сторонником правореакцонной церковной группировки».

17 марта 1934 году был назначен епископом Череповецким, но не смог выехать в епархию.

21 мая того же года назначен епископом Рязанским, в очередной раз арестован и вновь выслан в Казахстан (Темиртау).

17 июля 1936 года назначен епископом Алма-Атинским. 17 января 1937 года вступил в управление епархией.

Его кафедральным храмом была Введенская церковь на Клеверных участках. К этому времени в епархии за пределами Алма-Аты существовали 2 православных общины: в станице Каскелен в 35 км от Алма-Аты и в городе Сарканде.

Последний арест и гибель

В ночь с 18 на 19 августа 1937 года вместе с причтом Введенской церкви был арестован, обвинён в том, что «организовал и возглавил антисоветскую монархическую террористическую организацию церковников». Одновременно в Гомеле прошли аресты почти всего духовенства, активных монахинь и мирян, которым в числе прочего инкриминировалась переписка с епископом Тихоном и распространение его писем и статей.

17 октября постановлением тройки УНКВД по Алма-Атинской области приговорён к расстрелу. Расстрелян 10 ноября того же года в одном из горных ущелий близ Алма-Аты.

Литература

• Беляев С. «О воспоминаниях епископа Тихона (Шарапова) и их авторе» // Журнал Московской Патриархии. 1998. № 4.
• Жировицкая обитель: Богословско-литературно-художественный листок (Жировицы). — 2000. — N 5 (18).
• А. В. Слесарев «Архипастырские послания и письма епископа Гомельского Тихона (Шарапова) из заключения и ссылки (июль 1925 — август 1926 г.)» // ΧΡΟΝΟΣ Церковно-исторический альманах. Минск. 2013
• Слесарев А. В. [www.academia.edu/20296244/%D0%A1%D0%BB%D0%B5%D1%81%D0%B0%D1%80%D0%B5%D0%B2_%D0%90.%D0%92._%D0%9F%D1%80%D0%BE%D1%82%D0%B8%D0%B2%D0%BE%D0%B4%D0%B5%D0%B9%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B8%D0%B5_%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%B8%D1%82%D0%B0_%D0%A2%D0%B8%D1%85%D0%BE%D0%BD%D0%B0_%D0%A8%D0%B0%D1%80%D0%B0%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D0%B0_%D0%B2%D0%B2%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8E_%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BB%D1%8F_%D0%B8_%D0%BF%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B7%D0%B3%D0%BB%D0%B0%D1%88%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8E_%D0%B0%D0%B2%D1%82%D0%BE%D0%BA%D0%B5%D1%84%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D0%B8_%D0%9F%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B9_%D0%A6%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B2%D0%B8_%D0%B2_%D0%9F%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%88%D0%B5_1922_1924_%D0%B3%D0%B3._%CE%A7%CE%A1%CE%9F%CE%9D%CE%9F%CE%A3._%D0%A6%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%BE-%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D1%85_2015._2._%D0%A1._137_183 Противодействие архимандрита Тихона (Шарапова) введению нового стиля и провозглашению автокефалии Православной Церкви в Польше (1922—1924 гг.)] // ΧΡΟΝΟΣ. Церковно-исторический альманах — 2015. — № 2. — С. 137—183.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_185 Тихон (Шарапов)] на сайте «Русское православие»

Отрывок, характеризующий Тихон (Шарапов)

– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.