Ткалун, Пётр Пахомович

Пётр Пахомович Ткалун
укр. Петро́ Пахо́мович Ткалу́н
Дата рождения	1894(1894)
Место рождения	Полтавская губерния
Дата смерти	29 июля 1938(1938-07-29)
Место смерти	Москва, СССР, Расстрельный полигон «Коммунарка»
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР (УССР) СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1916 — 1917 1918 — 1922 1922 — 1938
Звание	прапорщик (РИА)
Командовал	военком 1-й Украинской советской армии; военком 44-й сд; командир 173-й стр. бр. 58-й сд; военком 2-й бр. КУГА; военком 25-й сд; член РВС 12-й армии; военком штаба Киевского ВО; военком Школы червоных старшин; военком 2-й пехотной школы; Военный комендант Москвы; Комендант Кремля
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России: Революция и Гражданская война на Украине Советско-польская война
Награды и премии

Пётр Пахомович Ткалун (1894, село Шарковщина Миргородского уезда Полтавской губернии — 29 июля 1938, Москва) — советский военачальник, комдив РККА.

Начало пути

Родился в семье жандарма управления железных дорог. Украинец.

Образование: двуклассное начальное училище (1906—1911) и учительская семинария в местечке Сорочицы (09.1911—10.1915); ускоренный курс Виленского военного училища в Полтаве (16.07.1916—16.12.1916); Курсы усовершенствования высшего начсостава РККА; особый факультет Военной академии РККА им. М. В. Фрунзе (1932—1933).

Потеряв отца, в 10-летнем возрасте начал свою трудовую деятельность (одновременно учась) ремонтным рабочим службы пути на железнодорожной станции Ромодан Южных железных дорог (08.1904—09.1911). 10.1915—06.1916 — репетитор у частных лиц на станции Ромодан.

Первая мировая война

В июне 1916 года мобилизован в армию. Откомандирован в Виленское военное училище, эвакуированное к тому времени в Полтаву. 16.12.1916 произведён в прапорщики, направлен в Кострому, в 202-й пехотный Горийский полк, в котором прослужил до мая 1917 года.

В мае 1917 года назначен в 287-й Тарусский пехотный полк, находившийся на Юго-Западном фронте. Был избран председателем полкового комитета. В сентябре 1917 года вступает в РКП(б). В октябре 1917 года — покидает полк и армию. Убывает в Москву.

Участие в революции и гражданской войне

Комендант, зам. комиссара по дворянскому имуществу и ликвидации дворянских учреждений Москвы и Московской губернии (11.1917—08.1918).

В РККА: заместитель военкома, военком УВОСО Южного фронта (08.1918—01.1919); военком УВОСО Украинского фронта (01.1919—04.19; военком 1-й Украинской советской армии (26.05.19—25.06.19); военком 44-й стрелковой дивизии (08.1919—09.1919); зам. начальника ПУР 12-й армии (09.1919—10.1919); командир 173-й стрелковой бригады 58-й стрелковой дивизии (10.1919—01.1920); военком 2-й бригады Красной Украинской Галицкой Армии (01.1920—05.1920); пред. воен.-полит. комиссии 12-й армии (01.1920—04.1920).

Участник Советско-польской войны. Был в польском плену (05.1920—06.1920), освободившись задолго до заключения Рижского мира. Военком 25-й Чапаевской стрелковой дивизии (04.08.1920—11.09.1920).

Военком адм. упр. и штаба 12-й армии (09.1920—01.1921); член РВС 12-й армии (22.11.20—25.12.20); зам. нач. политсекции Правобережной Украины при ЦК КП(б)У и командования войск Украины и Крыма (01.1921).

Межвоенное время

Заместитель начальника Политуправления, военком штаба Киевского военного округа (01.1921—12.1921); нач.-военком Школы червоных старшин в Киеве (12.1921—04.1922), затем — Центральной школы червоных старшин в Харькове (04.1922—09.1924); нач.-военком 2-й пехотной школы им. Уншлихта (09.1924—12.1926); военный комендант Москвы 12.26—12.29; председатель правления Орудийно-арсенального треста ВСНХ СССР (12.1929—10.1930); военный комендант Москвы (10.1930—11.1935).

21.11.1935 присвоено воинское звание комдив.

Комендант Кремля

Комендант Кремля (11.1935—28.01.1936). Начальник Управления Комендатуры Кремля НКВД СССР (28.01.1936—25.09.1937). В распоряжении наркома обороны СССР (09.1937—01.1938).

В 1938 году репрессирован.

Арестован 08.01.1938. Приговорен ВКВС СССР 29.07.1938 к высшей мере наказания. В тот же день расстрелян. Место захоронения — «Коммунарка».

Память

Реабилитирован решением Верховного суда СССР от 12.05.1956

Награды

• Орден Красного Знамени (20.02.1928)
• Орден Красной Звезды (1936)

Литература

• [www.memo.ru/history/NKVD/kto/biogr/gb486.htm Ткалун П. П.] // Петров Н. В., Скоркин К. В. [www.memo.ru/history/NKVD/kto/index.htm Кто руководил НКВД, 1934—1941 : справочник] / Под ред. Н. Г. Охотина и А. Б. Рогинского. — М.: Звенья, 1999. — 502 с. — 3000 экз. — ISBN 5-7870-0032-3.
• Черушев Н. С. 1937 год: элита Красной Армии на Голгофе. — М.: Вече, 2003. — 560 с. — (Военные тайны XX века). — 5000 экз. — ISBN 5-94538-305-8.
• Черушев Н. С., Черушев Ю. Н. Расстрелянная элита РККА (командармы 1-го и 2-го рангов, комкоры, комдивы и им равные): 1937—1941. Биографический словарь. — М.: Кучково поле; Мегаполис, 2012. — С. 288—290. — 496 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-9950-0217-8.

Ссылки

• [poltava-repres.narod.ru/statti/tkalun_ru.htm Полтавчанин Петр Пахомович Ткалун]
• [www.memo.ru/history/nkvd/kto/biogr/GB486.HTM Биография по материалам книги Кто руководил НКВД]
• [www.zamos.ru/dossier/?tree_id=21&qid=322 Биография на сайте О Замоскворечье]
• [www.istor-44gsd.narod.ru/Html/person_2.html Биография на сайте 44-й Краснознаменной горнострелковой дивизии]
• [militera.lib.ru/research/cheryshev_ns/03.html Черушев Н. С. 1937 год: Элита Красной Армии на голгофе.]

Отрывок, характеризующий Ткалун, Пётр Пахомович

Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.