Ткаченко, Павел Дмитриевич

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Ткаченко и Антипов

Павел Дмитриевич Ткаченко

Па́вел Дми́триевич Ткаче́нко (настоящее имя — Я́ков Я́ковлевич Анти́пов; 7 апреля 1901, станция Новосавицкая Херсонской губернии — 5 сентября 1926, Кишинёв) — активный деятель подпольного рабочего движения в Бессарабии в составе Румынии. Один из руководителей коммунистических организаций Бессарабии и Румынии. Партийные клички: Петря, Басарабяну, Хаим, Иван, Беспятый, Янкель, Стефан, Егозин, Влад, Гайда.

Биография

Павел Ткаченко родился 7 апреля 1901 года на станции Новосавицкой Херсонской губернии (ныне Слободзейский район Приднестровья) в семье железнодорожного служащего Якова Антипова. Мать — Смарагда Димитриевна Антипова, греческо-сербского происхождения из города Рени. Революционную деятельность начал в 1915 году в Бендерах, где жил с родителями с однолетнего возраста. C 1916 года учился в университете в Петрограде, где также участвовал в революционном движении. Ещё в августе 1917 года вступил в Красную гвардию. С 1918 года — член РКП(б). В октябре 1919 года был избран членом Бессарабского подпольного обкома РКП(б), а в 1920 году его секретарём. По инициативе Ткаченко и под его руководством в Кишинёве были созданы подпольные типографии. Он был редактором газет «Бессарабский коммунист» и «Болшевикул басарабян». Участвовал в создании комсомольской организации и революционных профсоюзов Бессарабии, в организации многих рабочих политических выступлений против румынского режима.

Вместе с Самуилом Бубновским был обвиняемым в ходе «Процесса 270-ти». Против процесса в мировой прессе поднялась волна протеста. Видный деятель румынского рабочего движения Александру Доброджану-Геря писал в газете «Сочиализмул» о несостоятельности обвинений, предъявленных Павлу Ткаченко и Самуилу Бубновскому: «…Сегодня можно уже говорить об окончании чудовищного процесса, состряпанного из десятков дел путём насилия над любыми правовыми нормами и разумом, — процесса, который ни на минуту не переставал быть чудовищным…». Румынским властям под давлением общественности пришлось освободить большинство обвиняемых, однако Бубновский и Ткаченко были осуждены, но через некоторое время им удалось бежать из-под стражи. Ткаченко был заочно приговорён к смертной казни.

В марте 1921 года участвовал в подготовке и проведении Ясской конференции большевистской организации Бессарабии, коммунистических групп «Старого королевства», Трансильвании, Добруджи, Буковины и Баната, на которой избран членом временного ЦК Коммунистической партии Румынии.

В начале 1924 года вместе с Григорием Котовским, Самуилом Бубновским и другими коммунистами подписал письмо-ходатайство от имени народных масс в ЦК РКП(б) о создании МАССР. На третьем съезде КПР, состоявшемся в августе 1924 года в Вене, был избран членом ЦК КПР. После съезда Ткаченко вернулся в Румынию, где работал в Политбюро ЦК КПР.

15 августа 1926 года Павел Ткаченко был арестован в Бухаресте, подвергнут жестоким пыткам, затем перевезён в Кишинёв и расстрелян в районе Вистерничен.

Интересные факты

В 1958 году именем Ткаченко была названа бывшая улица Свечная в Кишинёве и кинотеатр. На пересечении улицы Ткаченко с проспектом Ленина (ныне бульвар Штефана чел Маре) перед гостиницей «Интурист» в честь основанной Ткаченко подпольной большевистской типографии был установлен мемориальный знак с его барельефным портретом. После развала СССР улица Ткаченко была переименована в улицу Чуфля.

Имя Павла Ткаченко и поныне носит одна из центральных улиц и Дворец культуры в Бендерах, также в Бендерах установлен памятник, а в Тирасполе — бюст известного борца против оккупации Бессарабии.

Памятники и памятные места

Памятник Павлу Ткаченко — открыт 9 апреля 1961 года в приднестровском городе Бендеры в честь 60-летия со дня рождения видного деятеля подпольного коммунистического движения Бессарабии и Румынии, активного участника Бендерского вооружённого восстания Павла Дмитриевича Ткаченко.

Сооружён на средства, собранные комсомольцами и молодёжью города Бендеры и прилегающих районов. До 1972 года размещался на привокзальной площади, затем был перенесён на площадь перед Дворцом культуры им. Павла Ткаченко.

• Скульпторы: Н. М. Эпельбаум, Б. П. Эпельбаум-Марченко.
• Архитектор: С. М. Шойхет.

За скульптурный портрет П. Д. Ткаченко И. Д. Китман был удостоен Премии комсомола Молдавии имени Бориса Главана за 1968 год.

Литература

• Павел Ткаченко. Жизнь и деятельность члена Коммунистической партии Румынии. — Нальчик: Каббалкгосиздат, 1941.
• [novaiagazeta.org.ru/modules/news/print.php?storyid=148 Биографическая статья Н. Барбиер]

Ссылки

• [www.bendery-600.ru/Personalii/Tkachenko.html Биография Павла Ткаченко]

Отрывок, характеризующий Ткаченко, Павел Дмитриевич

Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.