Тласолтеотль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Тласолтеотль (Tlazolteotl, Tlazolteotli) — «Пожирательница грязи (экскрементов)», ацтекская богиня. В мифологии ацтеков она олицетворяет очищение от недозволенных страстей, похоти, наслаждения и разврата.

Одна из важнейших мезоамериканских богинь-матерей, связанных с землёй, плодородием, сексуальными наслаждениями, плодовитостью и родами, Тласолтеотль персонифицировала для ацтеков идею грехов, особенно сексуальных, и покаяния. «Женщинами Тласольтеотль» называли проституток; она считалась покровительницей грешников. Тласолтеотль могла как возбудить страсть, так и освободить от неё, а также наслать безумие и венерические болезни. Люди «жертвовали» ей свои грехи во время особой исповеди перед жрецом (исповедь совершалась один раз в жизни). Согласно верования ацтеков, Тласолтеотль приходила к умирающему и очищала его душу, поедая всю «грязь». Отсюда её имя — пожирая нечистоты (грехи), Тласолтеотль очищала людей от прегрешений.

Тласольтеотль — одно из древнейших божеств Мезоамерики; ацтеки, вероятно, заимствовали её культ у племени хуастеков. На побережье Мексиканского залива она была известна как Цинтеотль («богиня крестца»), что явно указывает на её сексуальный характер; «цинтль» значило не только «крестец» или «задний проход», но и «основа начал». Её ипостасями считались богини Тоси («наша бабушка»), Тлалли-ипало («сердце земли»), Тлаелькуани («пожирательница грязи»), Ишкуина, Тетеоиннан («мать богов»), Чикунави-акатль («девять тростник»). Четыре её аспекта признавались отдельными богинями: Тиакапан, Теику, Тлако и Шокутшин. Сама Тласольтеотль иногда считалась одной из ипостасей богини любви Шочикецаль. Её сыном от бога Уитцилопочтли называли бога молодого маиса Сентеотля.

Изображалась Тласольтеотль в одежде из хлопка, с обнажённой грудью. Её отличительные признаки — носовая вставка в виде полумесяца, головной убор из перьев перепёлки с двумя торчащими веретенами, жёлтая окраска лица; коралловая змея или окровавленная верёвка на её шее, очевидно, символизировала похоть. Её символ — метла из камыша, которой символически выметались грехи. Иногда её (как Шипе-Тотека) изображали в содранной человеческой коже, либо в виде обнажённой женщины, рожающей, сидя на корточках.

На осеннем празднике в её честь приносили в жертву девушку; жрец, олицетворявший богиню, надевал её кожу как куртку. В годы засухи Тласольтеотль (в ипостаси Ишкуины) приносили в жертву мужчину. Привязав его к столбу, в него метали дротики; капающая кровь символизировала дождь.





См. также

Первоисточники

Напишите отзыв о статье "Тласолтеотль"

Ссылки

  • [web.archive.org/web/20040722145253/mesoamerica.narod.ru/mifaztpant.html Древняя Мезоамерика]
  • [fraktali.849pm.com/text/archive/nam/mmp/mmp1.htm Mexican Mythology]
  • [everything2.com/index.pl?node_id=1372094 Tlazolteotl, the Filth Eater]

Литература

Отрывок, характеризующий Тласолтеотль

– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.