Тлехас, Мурад Гирей

Мурад Гирей Саофижевич Тлехас
ЛIыхас МурадкIэрый Шъаофыжъ ыкъо (ад.)
Дата рождения	15 августа 1873(1873-08-15)
Место рождения	аул Гатлукай, Кубанская область
Дата смерти	29 мая 1920(1920-05-29) (46 лет)
Место смерти	Баку
Принадлежность	Российская империя АДР
Звание	Генерал-майор
Сражения/войны	Русско-японская война Оборона Порт-Артура Первая мировая война
Награды и премии

Мурад Гирей Саофижевич Тлехас (15 августа 1873 — 29 мая 1920) — азербайджанский военачальник, генерал-майор.

Детство и юность

Мурад Гирей Саофижевич Тлехас родился в 1873 году в ауле Гатлукай Екатеринодарского отдела Кубанской области в семье прапорщика горской милиции Саофижа Тлехаса (? -не ранее 1888). По национальности Тлехас — черкес, начальное образование он получил в Майкопе, воспитывался в Ставропольской гимназии. Затем окончил Михайловское артиллерийское училище в Санкт-Петербурге с производством в офицерский чин подпоручика 13.08.1897 г.

Служба в российской армии

Служил в 7-й горной батарее Кавказской резервной бригады (г. Владикавказ). Произведен в поручики 28.08.1900 г., капитаны — 28.10.1905 г. Участвовал в обороне Порт-Артура. За отличие в Русско-японской войне 1904—1905 гг. награждён орденами Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом (30.11.1904), Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом (15.06.1905), Св. Анны 2-й степени с мечами (07.11.1905), Св. Станислава 2-й степени с мечами (12.09.1905). В 1912—1913 годах служил в 51-й артиллерийской бригаде в чине капитана. В Первую мировую войну ранен, контужен в ноябре 1914 г. «За отличия в делах против неприятеля» командующий 3-й батареей 21-й артиллерийской бригады Мурад Гирей Тлехас 10 марта 1915 года был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. 17 апреля 1915 года был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени

За то, что в бою под Козенице 1 октября 1914 г., видя, что наступление пехотного полка было остановлено огнём превосходной германской артиллерии, выехал с батареей на близлежащую открытую позицию и тем привлек на себя огонь противника. Полк, не обстреливаемый артиллерийским огнём и поддержанный огнём своей батареи, возобновил наступление и довел атаку до конца

Награждён Георгиевским оружием (24.01.1917).

Служба в Азербайджане

После захвата белогвардейцами Кубани и Адыгеи Мурад Гирей Тлехас прибыл в Азербайджан и поступил на службу во вновь формируемый согласно приказу № 155 от 11 декабря 1917 года главнокомандующего войсками Кавказского фронта генерала от инфантерии М. А. Пржевальского Мусульманский корпус (командир, бывший командующий 10-й армии Западного фронта генерал-лейтенант Али-Ага Шихлинский). Полковник Тлехас был назначен командиром формировавшейся 2-й артиллерийской бригады, а затем инспектором артиллерии корпуса. 26 июня 1918 года постановлением Совета Министров АДР Мусульманский корпус был переименован в Отдельный Азербайджанский корпус. В начале июля Отдельный Азербайджанский корпус турецким командованием был расформирован и его части вместе с прибывшими 5-й Кавказской и 15-й Чанахгалинской турецкими дивизиями вошли в состав вновь сформированной Кавказской исламской армии Нури-паши. Приказом Нури-паши от 20 августа Мурад Гирей Тлехас был назначен помощником инспектора артиллерии Кавказской исламской армии. 15 ноября 1918 года генерал-майор Тлехас был назначен начальником Артиллерийского отдела Главного штаба, 4 декабря 1919 года — Военным генерал-губернатором Бакинского укреплённого района.

За последние дни распространился слух о готовящемся наступлении большевиков в направлении рынка. Слухи быстро разносятся по площади. Нападения не будет. Если даже будет, у нас есть достаточная военная мощь для отражения нападения. Мы никого не впустим в город. За водным транспортом установлен контроль. Только некоторые люди получат пропуск. За 3 дня из Энзели, Петровска, Красноводска прибыли 500 человек. Вскоре все они были отправлены обратно: армяне в Армению, фарсы в Иран. Некоторые уехали в Грузию. На прибывающих кораблях распространились заразные болезни. По радио было распространено предупреждение кораблям. Иностранные делегации, политики, и чиновники смогут беспрепятственно приезжать в Баку. Отныне старые российские паспорта теряют юридическое значение. В течение месяца граждане должны получить тюркские паспорта.</div></blockquote>

Трибунал и расстрел

Генерал Мурад Герай-бек Тлехас после прихода большевиков был арестован. Его обвиняли в убийстве революционера Али Байрамова. Суд проходил в здании Академического театра Оперы и Балета. 21-29 мая был допрошен, как свидетель, в Верховном Революционном Трибунале:

• Председатель Виктор Нанейшвили: Генерал Мурад Герай бек Тлехас! Считаете ли вы себя виновным в убийстве Али Байрамова? Будучи генерал-губернатором Бакинского укреплённого района, вы проявили бездействие, результатом которого стало чудовищное преступление.
• Генерал Тлехас: Категорически нет! Я всегда и везде служил с честью и не покровительствовал преступности.
• Нанейшвили: Скажите Трибуналу, что вы говорили с командованием добровольцев Деникина в Баку?
• Генерал Тлехас: Я не беседовал с командованием добровольцев.
• Нанейшвили: У нас есть сведения о ваших переговорах с представителями белогвардейцев-добровольцев.
• Тлехас: Я не проводил секретных переговоров с кем-либо из добровольцев. Я был там, где все кричали друг на друга, где все бросали оружие, где шла русско-японская война, где находился немецкий фронт. Когда они сдавали оружие, я отдавал свой последний кусок хлеба и сахара.
• Нанейшвили: Ваше последнее слово Трибуналу.
• Тлехас: Верховный Трибунал, слова будут сказаны мною здесь не ради моей защиты. Я не участвовал в убийстве большевика Али Байрамова. Я попал на скамью подсудимых из-за своего воспитания и из-за неизвестной мне обстановки. Я сын бедного прапорщика. Я из бедных слоёв населения. Сейчас мне кажется, что буржуазная должность генерал-губернатора была для меня позором. Если вы спросите меня, кто был моим врагом, я вам отвечу. Моими врагами являются добровольцы, покушающиеся на свободу Азербайджана. Я никогда не участвовал в политических делах. Моей целью было создание национальной армии, предотвращение резни. Мне 46 лет. Большую половину жизни я провёл на военной службе. Отец продал свой последний самовар и отправил сына на учёбу в военную школу. Моё Сотрудничество с генералом Деникиным в принципе невозможно. В течение года я боролся с деникинцами. Его разведчики боятся моих сотрудников и меня, как огня. Если бы в Баку вошли не большевики, а войско Деникина, первым был бы расстрелян я. Признаю, что я беспощадно боролся против разведчиков Деникина."

В зале суда могли присутствовать все желающие. Когда Тлехасу зачитали смертный приговор и попросили поставить подпись, он с гордостью встал и подписываясь сказал: «Я ещё раз повторяю, что не участвовал в таком грязном деле, как убийство Али Байрамова».

По архивным документам видно, что большевики хотели представить Тлехаса, как белогвардейца. Решением Трибунала, несмотря на отсутствие доказательств причастности к смерти Али Байрамова, Мурад Герай Тлехас был расстрелян как контрреволюционер и мусаватист 29 мая 1920 года.

Семья Тлехаса

Отец М. Г. Тлехаса Саофиж Тлехас (?-не ранее 1888 г.), прапорщик (01/06.10.1888), из хатукайцев. Участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Награждён орденом Св. Станислава 3-й степени, медалью «За русско-турецкую войну 1877—1878 гг.».

В Баку Мурад Гирей Тлехас жил в доме, где сейчас находится кинотеатр «Араз». Аминет (жена Тлехаса) переехала в Иран, Дженнет (старшая дочь Тлехаса) вышла замуж за иранского консула, а о судьбе младшей дочери Тлехаса ничего не известно.

Отзывы о Тлехасе

Начальник Главного артиллерийского управления ген.- м. Тлехас вступил в должность в начале образования Военного министерства, когда как армия, так и ее центральные управления и учреждения создавались почти из ничего. Одним из ближайших моих сотрудников по организации родной армии был ген.-м. Тлехас. Человек — рыцарь и неутомимый служака, он положил много добросовестного труда на вооружение армии, на сбор разбросанного по всему Азербайджану артиллерийского имущества, на устройство артиллерийских складов и мастерской.

— Военный министр генерал от артиллерии Мехмандаров

Источник

• Назирли Шамистан. Расстрелянные генералы Азербайджана = Güllələnmiş Azərbaycan Generalları. — 2-е изд. — М. Баку, 2006. — С. 12 - 22. — 655 с.
• Аслан Казаков. [www.kavkazoved.info/news/2013/02/08/kazakov-adygi-cherkesy-na-rossijskoj-voennoj-sluzhbe.html Адыги (черкесы) на российской военной службе. Воеводы и офицеры. Середина XVI - начало XX в.]. — Нальчик: "Эль-Фа", 2006. — С. 246-247. — 406 с. — ISBN 5-88195-803-9(978-5-88195-803-9.
• [regionplus.az/ru/articles/view/5787 Мираббас Мамедов. Приговор № 1. Region Plus, 26.01.2016]

См. также

• Список азербайджанских военачальников, расстрелянных советскими властями

Отрывок, характеризующий Тлехас, Мурад Гирей

Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.