Тобет

Тобет— (Казахская овчарка). Тобет — это древнее название казахской овчарки: тобе — холм; гора; возвышенность, ит — собака. Буквально, собака, сидящая на горе.

Родословная Тобетов тянется с 1121 года до н. э. Останки предков уникальной казахской породы «тобет» находят на территории от Восточной Европы до Дальнего Востока по линии предледниковой климатической зоны.

Образ кочевника традиционно связан с конём. Но Марко Поло, итальянский купец и путешественник, представивший историю своего путешествия по Азии в знаменитой «Книге о разнообразии мира», описывая в ХIII веке быт предков казахов, не мог обойти вниманием невообразимых по размерам и силе собак. «Огромные — высотой с осла. Применяются в охране, охоте на диких животных и в качестве тягловой силы». В чагатайском улысе путешественник увидел волкодавов при дворе хана. Их разведением заведовали два ханских брата. А собак содержалось в количестве 10 тысяч голов. Столь серьезное культивирование волкодавов было обусловлено не столько ханскими амбициями, сколько жесткими требованиями, которые выдвигал кочевой образ жизни.

Сегодня тобетов в Казахстане осталось несколько десятков. А, объясняя загадочную фразу француза о «собаке, спасшей конно-кочевую цивилизацию», можно утверждать следующее: тобет — мощнейший легендарный персонаж истории кочевого мира, оказавшийся на грани исчезновения в эпоху оседлости. То есть, герой, оставшийся верным своему времени В древности казахи-чабаны кормили щенков Тобетов из деревянных мисок (ит-аяк), выделанных внутри шкурой волка, чтобы волкодавы с детства привыкали воспринимать запах волков, как пищу. Сегодня казахстанские скотоводы терпят многомиллионные убытки от нападения волков. Местные власти выплачивают в сезон отстрела от 10 до 40 долларов за одного убитого хищника. Специалисты считают, что хорошие сторожевые псы-тобеты дают гораздо больший эффект.

Шли кочевья — их сопровождали исполинские псы тобеты. Останавливалось кочевье — волкодавы-гиганты занимали свои посты на вершинах холмов. Исчезает кочевье, как цивилизация — начинают уходить в туман истории и уникальные тобеты. Такая вот удивительная связь между легендарными собаками и людским укладом жизни. Но слава о непобедимых собаках-исполинах не дает покоя суетному человечеству. Самое печальное, что владельцы сильно испорченных чужой кровью, порой одворняженных «якобы тобетов», иной раз просто крупных дворняг, пойманных где-нибудь в степи, к слову, обвиняющие друг друга в дилетантизме, рекламируют своих питомцев, размножают и продают.

В 2014 году Национальный банк Казахстана выпустил памятную серебряную монету «Собака породы Тобет» достоинством 500 тенге.

См. также

• Тазы (порода собак)

Ссылки

• [tobet.kz/history.html Казахская овчарка — Взгляд через столетия]

Отрывок, характеризующий Тобет

«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.